Окружное Послание Собора Русских Заграничных Архиереев Православной русской пастве по поводу «Декларации» митр. Сергия (1933г.)
В августе 1927 года Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополит Сергий обратился к Зарубежным Русским Епископам и прочему духовенству с предписанием дать письменное обязательство «не допускать в своей общественной и особенно церковной деятельности ничего такого, что может быть принято за выражение нелояльности в отношении Советской власти» под угрозою, в случае неисполнения этого указа, увольнения означенных лиц от должности и исключения их из состава клира Московской Патриархии.
Ныне он решил возобновить свое требование через особое послание от 23 марта 1933 года, обращенное собственно к так называемой им «Карловацкой группе», т.е. к той части Русского православного Зарубежья, которая канонически объединяется вокруг Архиерейского Заграничного Синода, находящегося в Сремских Карловцах.
Послание это адресовано однако не непосредственно Синоду, а на имя Святейшего Патриарха Сербского Варнавы, в котором митрополит Сергий надеется «найти доброжелательного и беспристрастного посредника между ним и Зарубежными епископами, зная его истинно-братское отношение к Русской Православной Церкви».
Так как этот новый акт Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола получил уже широкое распространение, после опубликования его в печати и вызвал большое волнение в Зарубежной русской православной среде, Собор заграничных Русских Архиереев, собравшийся в Сремских Карловцах, не находит возможным оставить его без ответа.
Собор почитает своим долгом дать необходимые разъяснения пастве, особенно по целому ряду принципиальных вопросов затронутых в послании: и вместе с тем освободить Зарубежное духовенство от тех несправедливых обвинений, какие возводит на него Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола.
Главный упрек, какой посылает Митрополит Сергий заграничным иерархам и клиру, повторяя его неоднократно на протяжении своего обширного послания, направлен против увлечения их политикой «заслонившей» якобы и «поглотившей» все церковное в их деятельности и вызвавшей к бытию якобы даже самую организацию нынешнего Церковного Управления заграницей. Желая настоящим обращением очистить служение духовных лиц за рубежом «от посторонней примеси» (т. е. политики) и тем «возвысить» его, Заместитель Местоблюстителя не замечает, как в действительности он толкает их на тот чисто политический путь, на который давно уже встал он сам. Об этом ясно говорит самая конечная цель Послания, стремящегося во что бы то ни стало примирить русскую эмиграцию и особенно ее пастырей с Советской властью в России.
Сколько бы ни пытался автор послания прикрыть истинный смысл своего требования утонченным слововыражением, пользуясь больше отрицательными, чем положительными формулами для определения желательного для него отношения заграничного духовенства к существующей ныне власти в России, его призыв в своем существе остается тем же, чем он был в 1927 году и может быть формулирован словами: кто с советской властью, тот и с Русской Церковью; кто против первой, тот не может быть и со второй. Таким образом связь с Матерью-Церковью должна осуществляться для нас не иначе, как через приятие богоборческой власти, правящей ныне в России.
Прежде, чем протянуть руку общения Митрополиту Сергию, мы должны простереть ее сначала большевикам и получить от них свидетельство своей политической благонадежности, без чего Заместитель Местоблюстителя не может восстановить братского и канонического единения с нами. Хотя он оговаривается, что не требует от эмигрантов «верноподданнических чувств к Советскому правительству» и не желает «навязывать» им политическую программу последнего, однако, он по прежнему решительно настаивает на том, чтобы Зарубежное духовенство дало письменное обязательство воздерживаться в своей общественной и особенно в церковно-пастырской деятельности от всяких выступлений нелояльных, а тем более враждебных по отношению к «нашему» — как он подчеркивает неоднократно, т. е. Советскому «правительству».
Каждому ясно, что воздерживаться от нелояльных поступков в отношении Советов, значит быть лояльным в отношении к ним. И не только по тактическим соображениям, а по самому принципу. Это не ограничение только «внешней деятельности» духовных лиц, как пытается представить дело Митрополит Сергий, а посягательство на свободу их совести, которая была бы навсегда связана подобным обязательством.
Отказавшиеся исполнить это требование Заместителя Местоблюстителя и вместе перейти в юрисдикцию какой либо Православной Церкви: не просто исключаются из состава клира Московской Патриархии, но одновременно лишаются своих иерархических и пастырских прав и полномочий и даже передаются церковному суду, с предварительным запрещением их в священнослужении, другими словами подпадают под тяжкие чисто канонические прещения.
Такое волеизъявление Заместителя Патриаршего Престола стоит в прямом противоречии с определением Всероссийского Церковного Собора от 2/15 августа 1918 года, в силу которого никто из членов Русской Православной Церкви не может быть привлечен к церковному суду и подвергнут наказанию за те или другие политические настроения и соответствующую им деятельность.
Вместе с тем оно не согласуется с раннейшими заявлениями самого Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола, сделанного им в его обращении к Православным Архипастырям, пастырям и пасомым Московской Патриархии от 17/30 сентября 1926 года в связи с вопросом регистрации Церковного Управления в России. «Мы не можем, пишет он здесь, — взять на себя наблюдение за политическим настроением наших единоверцев… обрушиться на заграничное духовенство за его неверность Советскому Союзу какими-нибудь церковными наказаниями было бы ни с чем несообразно и дало бы лишь повод говорить о принуждении нас к тому, Советской властью».
Так как новый, вышедший ныне акт Московской Патриархии отличается именно такою внутренней непоследовательностью, то невольно приходится подозревать здесь «принуждение» Советской власти.
Очень характерно самое понятие о политике, какое устанавливает митрополит Сергий. Оно вполне совпадает с обычным определением его на большевистском языке. Политика — это все то, что направлено против советской власти, особенно со стороны монархистов, усиление влияния которых, по видимому, особенно страшится Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола.
Считая совершенно недопустимым для духовенства какое-либо соприкосновение с подобным течением политический мысли, он не видит, однако, ничего предосудительного или запретного для него в том, чтобы содействовать укреплению советской власти в России, признавая ее радости и неудачи тождественными с радостями и неудачами самой Церкви. Митрополит Сергий сам невольно обмолвился в своем послании, что он особенно против «такой» политики, которая является «непримиримой» в отношении нынешней власти в России. Но эта непримиримость зарубежного духовенства в отношении советов вытекает вовсе не из тех или других политических настроений и предпосылок, а из самого характера Советской власти с одной стороны и из обязанностей высокого пастырского служения с другой.
Рассматривая существующее «Карловацкое Управление» с канонической точки зрения, митрополит Сергий пытается представить его не имеющим законного основания для своего существования и считает его «зданием на песке».
Никто из нас не решится конечно утверждать, что действующий ныне заграницей порядок Русского Церковного Управления подходит под обычные нормы церковного права. Ни св. каноны, ни последующее церковное законодательство не могли конечно предвидеть великой войны, произведшей глубокие потрясения во всем мире и спутавшей повсюду не только прежние политические, но часто и церковные отношения. Еще более тяжкую катастрофу вызвала в России революция разрушившая почти весь нормальный строй церковной жизни. Последняя вероятно долго еще не сможет войти в спокойное устойчивое русло. Разве существующую ныне там организацию церковного управления, даже православной или так называемой Тихоновской церкви можно вполне оправдать с точки зрения канонов и определений Всероссийского Церковного Собора 1917-1918 гг.? Разве не раздаются там справедливые возражения против законности нынешнего Синода, подобранного митрополитом Сергием по его личному усмотрению (по крайней мере в лице наиболее влиятельных его членов) и разве не подвергаются сомнению канонические Полномочия самого нынешнего Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола?
Стоя на чисто формальной точке зрения, митрополит Сергий пытается отвести некоторые священные каноны, под покровительство которых ставит себя обыкновенно Зарубежная Русская Церковь. Он говорит, что правила Ап. 35, Антиох. 18, и Iv Всел. Соб. 37 имеют ввиду епископов, не успевших занять своих кафедр по причине «От них независящей», а не тех, которые ушли из своих епархий и притом без вышеуказанного повода. Но он очевидно сознательно умалчивает о 17 правиле Сардикийского Собора, где разумеется именно подобный случай, при чем толкователи его, говорят, что оно имело ввиду оградить канонические права св. Афанасия Великого, вынужденного неоднократно покидать свою кафедру вследствие преследования ариан:
Сюда же надо отнести и так называемый Томос Единения 921 г., напечатанный в Кормчей. Он прямо говорит о епископах лишившихся своих кафедр «варварского ради нашествия» или «царства иного приятия», каковых он считает достойными особого внимания и чести в Церкви.
Только с явным насилием над истиной можно утверждать, как это делает митрополит Сергий в своем послании, будто зарубежные епископы оставили свои епархии «не по причине от них независящей», а по своей доброй воле. Никто добровольно не обрекает себя на изгнание, ибо горек хлеб последнего; скорби во время бегства по слову св. Афанасия часто мучительнее и ужаснее самой смерти.
Всем известна зверская жестокость большевиков, с которой они устремлялись на епископов и священников проявивших то или другое сочувствие их активным противникам, и особенно на тех, жизнь которых по самому месту их службы была связана с судьбами Добровольческой и других так называемых белых армий. Очутиться в руках советских палачей после отступления последних и исхода их из России, значило бы пережить больше чем только варварское нашествие. Многих из епископов и прочих духовных лиц ожидал бы тогда несомненно мученический венец, но это был бы только счастливый жребий для них самих, но не для их паствы, для которой они могли бы только усугубить ее страдания. Поэтому большинство из них предпочло уклониться от опасности путем бегства, которое никогда не запрещалось в подобных случаях Церковью.
Напротив, оно освящено примером Давида, пророка Илии и наконец Самого Пастыреначальника Христа, Который уже в младенчестве бежит вместе с Пречистой Матерью и старцем Иосифом от руки Ирода в Египет с одной стороны, чтобы показать, что Он был истинный человек облеченный плотию, как изъясняет Златоуст, а с другой, чтобы научать нас смирению, дабы и мы не стыдились, когда нужно, подобным же образом спасаться от преследования врагов. Уже накануне Своих страданий, именно после воскрешения Лазаря, Христос Спаситель уходит от злобы иудеев в город Ефраим. «Бегает Иисус давая место гневу» читаем в Синаксаре на Лазареву субботу. Он оставил повеление Своим ученикам бегать во ин град, когда их гонят в одном («Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой.» — ред.) (Мф. 10, 23).
Великий веропроповедник и наставник пастырей св. Апостол Павел особенно часто должен был спасаться бегством от врагов Креста Христова, гонимый иудеями и язычниками. Впоследствии укрывались от гонителей св. Поликарп Смирнский, Климент, Ориген, Григорий Неокесарийский и мн. другие великие пастыри и учителя Церкви. Особенно поучителен пример св. Киприана Карфагенского, который во время гонений Декия не поколебался оставить свою паству и, скрывшись в уединенном месте, оттуда управлял ею. Он сделал это для того, как писал он пресвитерам и диаконам римским, чтобы, «неблаговременным присутствием не увеличить общего смятения».
«Уйти на время от опасности по его словам, не составляет греха, гораздо хуже оставаясь на месте сделаться участником отступничества». «Потому-то, пишет он в «Книге о подвигах», — Господь заповедовал скрываться и, убегать во время гонения; так Он учил и так поступал. Венец «даруется по Божьему удостоению и его нельзя получить пока не наступит час для его приятия».
Великий столп православия св. Афанасий Александрийский много раз спасается бегством от преследования ариан, оставляя свою паству: однако, когда он возвращался в Александрию, народ встречал его как триумфатора. В ответ на обвинения своих врагов, укорявших его за мнимое малодушие, он написал свое знаменитое «Защитительное слово», в котором оправдывает свое бегство столь мудрыми и непререкаемыми доводами, что они сохранили свою силу на все века. «Бегство, — говорит он — служит великим обличением не гонимым, а гонителям». Бегство для святых было подвигом. «Скончавшиеся в бегстве не бесславно умирают, но могут похвалиться мученичеством».
Пастырь не должен сам отдаваться в руки врагов, когда сам промысел указывает ему путь ко спасению, ибо это означало бы оказаться неблагодарным пред Господом и поступить против Его заповедей и не согласоваться с примерами святых».
Многие из этих оснований в защиту бегствующих во время гонений повторяются потом в 9 и 13 правилах св. Петра Александрийского. Так как все правила последнего были приняты и утверждены потом 2 прав. vI Всел. Собора, то здесь надо видеть церковно — каноническое признание законности уклонения от опасности в то время, когда воздвигается гонение на Церковь и ее служителей.
Не будет поэтому преувеличенным сказать, что, уйдя из родной земли вместе с некоторой частью своей паствы в минуту крайней опасности, заграничные епископы и прочие духовные лица поступили согласно с Евангельскими и Отеческими заветами и что они терпят бедствия невольного изгнания «защищая Истину и будучи невинны» (Сард. 17), хотя и подвергнуты были «обвинению» со стороны большевистской власти.
Между зарубежными иерархами и клириками есть и такие, о которых можно сказать, что «они томления и мучения подъяша и вязания и темницы правды ради» и которым вышеуказанный Томос Единения предписывает оказывать за это выражения «особого благодарения и чести».
«Не подходит к делу — пишет митрополит Сергий и аналогия с переселением Кипрского Архиепископа Иоанна в Геллеспонтскую область «купно со своим народом». В Геллеспонт переселилась с своим епископом вся или почти вся Кипрская Церковь».
Но как и во всякой исторической аналогии, здесь важны не подробности того или другого факта, а самый внутренний смысл или существо его.
Очень ценно установить такой показательный пример в истории древней церкви, когда в пределах одной церковной юрисдикции осуществлялась другая, вопреки обычному каноническому порядку, охранявшему единство церковной власти на данной территории. Этот пример далеко не единственный в церковной практике. Нечто подобное мы видим в положении какое занимали в Константинополе другие Восточные Патриархи, Александрийский, Иерусалимский и Антиохийский, вынужденные жить временно здесь вдали от своих кафедр и своей паствы стонавшей под турецким игом, в правах известной церковной экстерриториальности, какими пользовались Православные Миссии в пределах юрисдикции других Восточных Церквей и т.п.
Возвращаясь к Кипрскому Архиепископу Иоанну, следует сказать, что он не только осуществлял в полноте свои канонические права, как глава автокефальной Церкви, по управлению своей паствой, но ему подчинена была вся Геллеспонтская область, будучи выделена временно из юрисдикции Вселенского Патриарха. Заграничное Русское Церковное Управление не только никогда не дерзало вмешиваться во внутренние дела других Православных Церквей, в пределах коих была рассеяна русская паства, (что и стараются предотвратить св. каноны строго запрещая епископу одной области долго оставаться без нужды в пределах другой), но и никогда не претендовала вообще на полноту юрисдикции автокефальных Церквей, противопоставляя себя, как нечто совершенно независимое и самодовлеющее, всей Русской Церкви или ставя себя на один уровень с другими Поместными Церквами.
Действуя на территории подлежащей ведению других Православных Церквей, оно старалось не принимать здесь ни одного важного канонического акта без разрешения Глав этих Церквей и вообще осуществлять здесь принцип внутреннего самоуправления лишь постольку, поскольку это встречало одобрение и поддержку со стороны местной церковной власти.
Что же касается ее отношение к Матери-Церкви, то Зарубежная Русская Церковная организация считала себя не более, как ветвью последней, органически связанной со всем русским церковным телом, хотя временно лишенным лишь внешнего церковно-административного соединения с последним. Свидетельством ее неразрывного духовного единства со всею Русской Церковью служило всегда неизменно совершавшееся возношение за богослужениями сначала имени св. Патриарха Тихона, а потом его законного Заместителя митрополита Крутицкого Петра. Пока представлялась возможность сношений с покойным Патриархом Тихоном, Высшее Церковное Управление за границей старалось всячески получить от него, хотя бы не официально, утверждение и одобрение для своих важнейших определений, действуя при этом всегда с большими предосторожностями. Прекращение таких сношений с Главою Русской Церкви, после того, как Святейший Патриарх был лишен большевиками свободы, Зарубежное Церковное Управление считало для себя большею потерею и даже несчастьем.
Отсюда видно, что органы Заграничного Церковного Управления отнюдь не стремились к присвоению себе автокефальных прав, в чем пытается обвинять митрополит Сергий. Вся заграничная церковная организация считала и считает себя до ныне учреждением чрезвычайным и временным, которое немедленно должно упраздниться по восстановлении нормальной и общей и церковной жизни в России.
Совершенно незаслуженным является обвинение митрополитом Сергием зарубежных иерархов в честолюбивых и властолюбивых притязаниях, побудивших их, по его мнению, подчинить своему ведению не только всю зарубежную паству, но вместе и находящиеся за границей русские церковные миссии и церкви довоенного времени.
Всякий, кто знает подлинную историю происхождения Высшего Церковного Управления на Юге России, откуда оно было перенесено заграницу, может засвидетельствовать, что оно возникло отнюдь не под влиянием тех или других политических партий или для удовлетворения властолюбивых стремлений иерархов, а вызвано к жизни чисто церковными нуждами и потребностями. Оно было совершенно необходимо для устроения церковной жизни на Юге России, когда гражданская война отделила его от Москвы, где было сосредоточено, как известно, Высшее Церковное Управление Русской Церкви.
Еще более настоятельно явилась нужда в подобном церковном органе заграницей, когда сюда влились 2 1/2 миллиона русских православных беженцев. Потеряв все, кроме совести и Православной Веры, которых у них не могли отнять большевики, эти несчастные русские изгнанники естественно ухватились за Церковь, как за последний якорь спасения. Они обратились к сопровождавшим их русским архипастырям с мольбою собрать их, утешить и сплотить вокруг единого духовного центра, каким всегда была для них Церковь. Их естественным желанием было сохранить на чужбине свой родной богослужебный язык, старый церковный календарь, и весь привычный им церковный и религиозно-бытовой уклад, в котором они воспитаны были с детства. Все это они не могли получить от других Православных Церквей, как бы по братски не относились к ним последние, а только от своих пастырей, которых и просили организовать для них церковную жизнь на началах внутреннего самоуправления.
Русские архиереи в сознании своей ответственности за судьбу этих рассеянных и изнуренных овец, кровь которых была бы взыскана от их руки и предприняли эту трудную задачу, облегчавшуюся впрочем, тем что они имели уже готовый орган центрального Церковного Управления передвинувшийся вместе с массою беженцев из России заграницу и быстро возродившийся здесь усилиями русских зарубежных иерархов. Никто из архипастырей не преследовал здесь конечно каких-либо личных целей, они хотели только путем такой организации сохранить духовно эту часть русского церковного организма, чтобы потом целой и неповрежденной возвратить ее на лоно Матери-Церкви.
После вышеуказанных церковных правил и аналогичных церковно исторических примеров, главной канонической основой для создания органов заграничного Церковного Управления послужил известный указ Святейшего Патриарха Тихона и Св. Синода от 7-20 ноября 1920 года, по которому архиереи, отделенные течением политических обстоятельств от Высшей Церковной Власти в России, обязывались организовать ее на местах на началах соборности. Если принять во внимание, что Высшее Церковное Управление возникло впервые на Юге России, в то время, когда гражданская война надолго отделила его от Москвы, то никто не станет оспаривать, что учреждение этого правящего церковного органа явилось первым и, при том, вполне законным ответом на указ 1920 года, будучи в полном соответствии с последним.
В мае 1922 года последовал указ св. Патриарха Тихона о закрытии Высшего Церковного Управления заграницей, состоявшего из епископов, клириков и мирян. Хотя основания для этого указанные в означенном распоряжении Патриарха носили скорее политический, чем церковный характер, зарубежные епископы без колебания решили подчиниться воле Главы Русской Церкви. Последний не мог однако не сознавать того, что лишенная иерархического руководства церковная жизнь за границей могла придти в полное расстройство и потому предложил в том же указе выработать новый проект управления русскими православными церквами за границей и представить ему таковой на одобрение. Поручение это, ближайшим образом возложенное на митрополита Евлогия, исполнено было при участии последнего на Соборе Епископов 1922 года, учредившего т. наз. Архиерейский Синод.
На таком же Соборе в 1923 году выработано было окончательное положение о Соборе и Синоде, как высших органах церковного управления заграницей, которое было немедленно отправлено на одобрение и утверждение св. Патриарху. На этот раз последний ничем не выразил своей воли ни в положительном, ни в отрицательном смысле, но есть много оснований предполагать, что он считался фактически с существованием реформированного заграничного церковного управления и нисколько не хотел мешать ему осуществлять присвоенные ему права.
С тех пор оба эти органа действуют непрерывно, до сих пор соединив под своей властью не только всю православную русскую эмиграцию, но и существовавшие заграницей русские церковные учреждения и храмы с принадлежащим им имуществом. Они пользовались и пользуются повсюду авторитетом, который позволяет им свободно руководить всей духовной жизнью русского зарубежья, отнюдь вне всякого влияния со стороны монархической или каких-либо других политических партий. В состав этой организации входили в то время 32 архиерея, в том числе и Начальник Японской Миссии архиепископ Сергий, добровольно, без всякого принуждения с чьей-либо стороны подчинившийся Архиерейскому Синоду и потом отошедший от него и вступивший в непосредственное каноническое отношение с Московской Патриархией. Впоследствии, из Зарубежной Церковной организации, возглавляемой Собором и Синодом Церкви в России, отделение от нее «живоцерковников», григорьевцев и многих других церковных образований. Тут действовали другие, более глубокие причины, порожденные нынешней смутою не только поколебавшею повсюду церковную дисциплину, но и создавшую целый ряд новых отрицательных идейных течений и расслоивших весь русский народ.
Однако, разделение между Карловацким церковным управлением и обоими названными митрополитами не столь глубоко, чтобы не оставляло надежды на примирение между ними. Не проходило ни одного Архиерейского Собора без того, чтобы на нем не возбуждался этот последний вопрос. Ныне, он с особою силою поднят в Западной Европе и Америке, самою православною паствою, пытающейся воздействовать на своих иерархов, чтобы побудить их принять более энергичные и действительные меры к восстановлению нарушенного мира заграницей. И если бы Митрополиты Платон и Евлогий вняли голосу своей паствы, и искренне пожелали бы вновь подчиниться Архиерейскому Собору и Синоду, от которых они отделились несколько лет тому назад, протянутая ими рука общения не была бы конечно отвергнута, но с любовью принята их собратьями, объединившимися вокруг означенных церковных органов.
Решительный протест, выраженный митрополитом Сергием против существования Зарубежного церковного центра представляется тем более неожиданным, что он сам некогда находил в принципе и возможным и целесообразным образование подобного органа в своем письме зарубежным епископам от 30-го авг./12 сент. 1926 года. Этот документ имеет для нас особенную цену и авторитет потому, что в нем выражена несомненно подлинная мысль и свободное решение митрополита Сергия, не поддававшегося еще давлению грубой большевистской руки. Об этом свидетельствует прежде всего самый тон его письма — вполне искренний и доброжелательный в отношении к заграничным его собратьям, чуждый угроз и изворотливой софистической аргументации, коими отравлены, к сожалению, все последующие исходившие от него акты. В настоящем письме заслуживают внимания следующие три главных его положения:
1) Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола признается, что он не знает истинного положения русской церковной жизни заграницей и потому отказывается быть «судьею» в разногласиях между зарубежными епископами;
2) он не находит Московскую Патриархию правоспособною вообще руководить «церковной жизнью православных эмигрантов» с которыми у нее нет фактических сношений;
3) по его мнению «польза самого церковного дела требует», чтобы зарубежные епископы «общим согласием создали для себя центральный орган церковного управления достаточно авторитетный, чтобы разрешать все недоразумения и разногласия и имеющий силу пресекать всякое непослушание не прибегая к поддержке Патриархии».
Только в случае практической невозможности создать «общепризнанный всей эмиграцией орган» митрополит Сергий советует покориться необходимости и подчиниться, согласно обычной канонической практике, другим Православным Церквам в пределах их юрисдикции, а в неправославных странах организовать «самостоятельные общины или церкви» со включением в них по возможности, живущих здесь православных людей и других национальностей.
Таким образом, Заместитель Местоблюстителя «Патриаршего Престола в принципе здесь допускает все, против чего он стал возражать, к сожалению, впоследствии, т. е. и временную независимость Зарубежной части Русской Церкви от Патриархии вследствие невозможности правильных сношений с последней, и образование авторитетного центрального органа церковного управления заграницей для руководства церковной жизнью русских беженцев и для разрешения могущих возникнуть между епископами недоразумений и разногласий без помощи Патриархии, и, наконец, возникновение самостоятельных общин или церквей, как он их называет в инославных странах. Осуществив заранее начертанный им план церковного устройства русского зарубежья, заграничные епископы очевидно ни в чем не выступили за пределы тех руководящих указаний, какие даны были им в означенном письме Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола.
Достойно при этом внимания, что в настоящем письме нет даже косвенного упрека кого-либо из них в занятии политикой также, как отсутствует обвинение в том, будь-то епископы-беженцы самовольно покинули свои епархии. Напротив, он относится к ним с видимым сочувствием и выражает пожелание, чтобы Господь помог им «понести крест изгнания».
Некоторым дополнением к этому письму служит дошедший до нас в свое время проект обращения митрополита Сергия к русским архипастырям и пасомым Московской Патриархии от 10 июня/28 мая 1926 года, в связи с намерением его ходатайствовать пред Советской властью о регистрации или легализации Церковного Управления в России. Считая в этом акте, как мы уже видели ранее, не допустимым для Патриархии «обрушиваться на заграничное духовенство за его неверность Советскому Союзу, какими-либо церковными наказаниями», он признает за лучшее исключить его из состава Московского Патриархата, с тем, чтобы оно поступило в ведение заграничных Православных Поместных Церквей, но рассматривает эту меру, не как налагаемую на них кару, а только как «средство обезопасить Московскую Патриархию от ответственности перед Советской властью, за враждебные действия против Советского Союза, какие позволяют себе иногда заграничные духовные лица». Вместе с тем он допускает здесь возможность существования заграничного Св. Синода и, наконец, отнюдь не считает заграничную церковную организацию чем то вроде автокефалии или Поместной Церкви, которым он уподобляет ее в настоящем послании, а только «филиальным отделением Русской Церкви», чем она и является на самом деле.
Прошел только один год после этого, и митрополит Сергий решительно изменил свою прежнюю точку зрения. Он вменяет ныне в вину зарубежному духовенству все, что считал дозволительным и даже рекомендовал прежде сам и главным образом существование созданного ими Заграничного Церковного Управления, вокруг которого духовно объединились все русские люди в своем рассеянии. За это время не произошло, как известно, никаких существенных перемен ни в порядке сношений зарубежного духовенства с Московской Патриархией, от которой оно по прежнему отделено непроходимою преградою, ни в характер Советской власти, которая осталась верна своему изначальному насильничеству и грубо-материалистическому существу.
Изменилось только очевидно отношение самого Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола к Советской власти, показателем которого явилась его известная декларация от 16/29 июля 1927 года. Соглашение, заключенное им с большевиками, потребовало жертв, одной из коих явилось неподчиненное Советам Зарубежное русское духовенство, ставшее изначала ненавистным для большевистской власти со всею остальной русской эмиграцией.
Это соглашение, в основе которого лежит совершенно отличный от нашего взгляд на советскую власть и на желательное отношение к ней Церкви и стал главным камнем разделения между Заместителем Местоблюстителя Патриаршего Престола и Зарубежным духовенством и его паствою. Замечательно, что в этом пункте вся русская эмиграция проявляет полное единодушие, не взирая на существующие среди нее другие разногласия.
Мы вполне отдаем себе отчет в чрезвычайных трудностях положения митрополита Сергия, фактически возглавляющего ныне Русскую Церковь, и сознаем всю тяжесть лежащей на нем ответственности за судьбу последней. Никто не возьмет на себя, поэтому, смелости обвинять его за самую попытку войти в переговоры с Советской властью чтобы создать легальное» положение для Русской Церкви, Заместителем Местоблюстителя Патриаршего Престола не без основания говорит в своей вышеупомянутой декларации, что только «кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь со всею ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти». Пока Церковь существует на земле, она остается тесно связанной с судьбами человеческого обществами; не может быть представлена вне пространства или времени. Для нее невозможно стоять вне всякого соприкосновения с такой могущественной организацией общества, как государство, иначе ей пришлось бы уйти из мира. Попытка разграничить между Церковью и Государством сферы влияния по принципу: первой принадлежит душа, а второму тело человека, — никогда, конечно, не достигает цели, потому что человека только в отвлечении можно разделить на две отдельные части, в действительности же они составляют одно неразрывное целое и только смерть расторгает этот союз между ними.
Поэтому и принцип отделения Церкви от Государства не получает никогда своего полного осуществления в реальной жизни. На практике это означает только то, что государство освобождает себя от духовного влияния Церкви и всяких нравственных и юридических обязательств в отношении последней. Отмежевавшись от нее, государственная власть вовсе не отказывается от своего суверенитета в отношении церковного организма и почти никогда не дает полной свободы, напротив, с этого момента начинается обыкновенно с ее стороны прямое или косвенное гонение на Церковь, не взирая на провозглашаемую государством формальную свободу совести. Подобный пример мы видим теперь в России, после того, как большевистская власть провозгласила там свой декрет об отделении Церкви от Государства.
Действуя в отношении Церкви по системе Юлиана Отступника, Советская власть не объявила открыто гонения на веру, но отняв у Церкви не только все юридические права в государстве, но и почти все возможности для осуществления своей высокой миссии среди человеческого общества, наложив руку на её святыни и целый ряд стеснительных ограничений на ее священнослужителей, — Советы поставили ее фактически на положение гонимой.
При таких обстоятельствах Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола не только имел право, но даже был обязан выступить печальником за Церковь перед Советской властью, чтобы вывести ее из столь тягостного бесправного положения. Но, он не соблюл здесь должного достоинства последней; он связал ее таким союзом с безбожным государством, который лишил ее внутренней свободы и вместе отступил от правды, блюстителем которой должен быть Первоиерарх Русской Церкви.
В своей декларации митрополит Сергий с одной стороны оправдал Советскую власть во многих ее преступлениях против Церкви и религии вообще, а с другой, вопреки очевидной истине, обвинил многих из достойных русских святителей и пастырей, сделавшихся исповедниками за православную истину в мнимых контрреволюционных стремлениях и помрачил мученический ореол всей Русской Церкви, признанной уже всем христианским миром. Уже одними этими словами он связал совесть русских людей и отнял у них до известной степени силу внутреннего духовного сопротивления против все растлевающего начала большевизма, которым насквозь проникнута Советская власть.
Но митрополит Сергий пошел в своей декларации гораздо дальше. Он объявил эту власть богоданной наравне со всякою другою законной властью и потребовал от всех духовных лиц, к какому бы чину они не принадлежали, подчинения Советам не только «за страх, но и за совесть», т. е. по внутреннему христианскому убеждению.
Известно, что такого именно полного подчинения требуют себе большевики. Они не довольствуются внешним только и формальным исполнением гражданских обязанностей, возложенных государством на своих, подданных, — они домогаются от всех внутреннего убеждения принятия революции, духовного слияния с нею. Митрополит Сергий и пошел навстречу такому желанию Советов, попытавшись наложить руку на самое святое святых человека — его совесть, и подчинить ее своему контролю.
Свое незаконное требование он не задумался распространить даже на епископов и клириков, и других русских людей, находящихся за границей и не связанных подданством в отношении Советской власти. Зная, что большинство русских православных людей не могут внутренне примириться с самым фактом существования Советской власти, как совершенно безбожной и глубоко безнравственной, а равно и с практическими приемами ее управления, он постарался воздействовать на них непререкаемым авторитетом — Слова Божия. Он неоднократно указывал на то, что в жизни человеческого общества не бывает ничего случайного, не зависящего от воли Божией и особенно часто ссылался на апостольское повеление повиноваться государственной власти, как Божественному установлению, ибо «несть власть, аще не от Бога» («ибо нет власти не от Бога» — ред. ) (Рим. 13, 1).
Ввиду этого мы считаем долгом восстановить истинный смысл этих слов, чтобы отнять всякий повод к смущению у православных людей, когда им указывают на столь решительное свидетельство Апостола в оправдание мнимой законности Советской власти.
Что такое государство? Это высшая форма общежития, какой достигло до сих пор человечество. Судя по тому, что государственное устройство существует с незапамятных времен у всех исторически известных народов, следует заключить, что идея государства глубоко заложена в самой природе человеческого общества и, что государство по существу своему есть установление Божественное.
Назначение государственной власти состоит в том, чтобы убеждением или принуждением обуздывать зверя в человеке и организовывать общественный порядок, обеспечивающий свободу и справедливость как для каждого человека в отдельности, так и для всего общества. Власть необходима для падшего человека, как противодействие греху. Без нее жизнь превратилась бы в хаос, даже почти в ад, как мы то видим в периоды анархии. В этом смысле государственная власть есть «нечто удерживающее», как ее называет Апостол (2Сол. 11, 7).
Из этих общих соображений о происхождении и назначении государства и исходят, главные основоположители общественной жизни христиан, Св. Апостолы Петр и Павел в своем учении о существе верховной власти и подчиненных ей исполнительных органов. Власть, по их изъяснению, есть оружие Божественного мироправления на земле.
Она установлена свыше для того, чтобы поощрять добро (т, е. охранять его и способствовать его развитию) и пресекать зло, пользуясь данным ей мечом для устрашения и наказания злодеев. В таком смысле начальник называется Божиим слугою на земле, страшным для злых людей, но благожелательным для добродетельных.
В соответствии с столь высоким назначением власти ей следует повиноваться не только за страх (по-славянски «за гнев», в греческом «orgi», т.е. из опасения вызвать ее прещение), но «за совесть», т. е. вполне сознательно и свободно «ради Господа» — как говорит св. апостол Петр (1Петр. 2, 13), т.е. потому, что так угодно воле Божией. Отсюда же вытекает обязанность для христианина молиться за власть, платить ей подати, исполнять установленные ею другие повинности для своих подданных. Государственный порядок является благодетельным для преуспеяния самого христианского общества. «Да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте» (Рим. 13, 1-7; 2Тим. 2, 1-3). Хотя ближайшим образом св. Апостолы имели здесь ввиду римскую власть во главе с Императором, «аще царю яко преобладающу» (1Петр. 2, 13), распространявшуюся тогда почти на всю вселенную, однако Церковь всегда считала эти апостольские заветы имеющими вечное непреходящее значение, относящееся ко всем временам и народам.
Итак, по ясному и вполне определенному учению св. апостолов, основанному несомненно на повелении Самого Христа Спасителя, «воздавать не только «Божия Богови», но и «кесарева кесареви» (Мф. 22, 21), христианин безусловно обязан повиноваться государственной власти вообще, однако возможна фактически такая власть, с подчинением которой не мирится христианское сердце. Возможно ли повиноваться ей на совесть? (А в этом конечно и состоит нравственное существо христианского повиновения начальству, за гнев или за страх, т. е. чисто физически, можно подчиниться конечно и всякому разбойнику и насильнику). Тут обыкновенно и пользуются словами апостола Павла: «несть власть, аще не от Бога», «сущие же власти от Бога учинены суть», чтобы доказать обязательность подчинения всякому правительству, каково бы оно ни было по источнику своего происхождения и нравственному облику. На самом же деле из них нельзя делать такого вывода, ибо здесь говорится о самом принципе власти (в греч. тексте стоит слово «exousia», означающее общее отвлеченное понятие о власти). Что именно в таком чисто принципиальном смысле воспринимал всегда это место послания к Римлянам разум Церкви, об этом красноречиво говорят изъяснения этих апостольских слов, данные св. Златоустом и Феодоритом.
— Как это, — спрашивает первый, как бы прямо отвечая на поставленный выше перед христианской совестью тревожный вопрос, — неужели всякий начальник поставлен от Бога?
— Не то говорю, — отвечает он, — у меня теперь идет речь не о каждом начальнике в отдельности, а о самой власти. Существование властей, при чем одни начальствуют, а другие подчиняются, и то обстоятельство, что все происходит не случайно и произвольно, так, чтобы народы носились туда и сюда, подобно волнам, — все это я называю делом премудрости Божией.
Поэтому апостол не сказал, что нет начальника, который не был бы поставлен не от Бога, но рассуждая вообще о существе власти и говорит: «ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены». Власть, как Божественное установление, есть по существу своему добро, но и как всякое другое Божие создание, обладающее свободной волей, она может отступить от указанного ей назначения и превратиться в свою противоположность, т. е. во зло.
Уже простой здравый смысл подсказывает нам, что нельзя относиться с одинаковым чувством уважения и к законному правителю, сознающему свою нравственную ответственность перед Богом и людьми, и тираном, силою захватившим кормило правления и руководящимся в своей деятельности личными страстями. Бывают такие властители народов, от которых явно отрицается Господь. Так, когда первый царь Израильский, помазанник Божий Саул, перестал повиноваться воле Божией, то он сделался по изображению слова Божия (1Царств 28, 11) «врагом Божиим».
«Вы поставили, — говорит в гневе Господь Израилю через пророка, — царей, но без Меня, поставили князей, но без Моего ведома» (Ос. 8, 4). Эти слова не противоречат, конечно, таким изречениям Откровения, как «Мною цари царствуют и сильные пишут правду» (Притч. 8, 15) или «Вышний владеет царством человеческим» (Дан. 2, 22). Бог, конечно, все объемлет Своим Промыслом в ходе мировой историй, но Его воля проявляется здесь двояким образом. Она может направлять человеческую жизнь, если последняя сама отдается в водительство Промыслом, или, в случае упорного сопротивления человеческой воли, предоставить ей идти своим путем, хотя бы он устремлялся в бездну, куда ее влечет враг всякого добра диавол.
По-видимому этот последний случай имел в виду св. Григорий Богослов, когда, обращаясь в своем обличительном слове против Юлиана к памяти Императора Констанция, облекшего еще при жизни своего недостойного племянника званием кесаря, восклицает: «Скажи, какой демон внушил тебе эту мысль? Если бы всякая власть признавалась священной уже в силу факта своего существования, Христос-Спаситель не назвал бы Ирода «лисицею», Церковь бы не обличала до сих пор нечестивых государей, защищавших ереси и гнавших православие. Наконец, если судить о власти по признаку ее внешней силы, а не по внутренним ее нравственным достоинствам, то легко можно поклониться зверю, т. е Антихристу, «которого пришествие будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными» (Сол. 2, 9), «которому дана будет власть над всяким коленом, и народом, и языком, и племенем и которому поклонятся все живущие на земле, кроме тех, имена коих написаны в книги жизни у Агнца» (Апок. 13, 7-8)».
Кажется сказано достаточно, чтобы показать, что русский народ никак не может быть обязан повиноваться за совесть т. н. Советской власти, извратившей самый идеал государственности и насквозь проникнутый духом богоборчества.
Как это доказывалось уже неоднократно, к Советской власти неприложимы в этом случае никакие исторические параллели и аналогии. Было бы нелепостью сближать ее с римской властью, повиновение которой требуют от христиан своего времени ап. Петр и Павел, хотя она и преследовала потом последователей Христовых.
Римляне по природе отличались нравственной доблестью, за что, по словам Августина, в его книге «О граде Божием», возвеличил и прославил их Господь. Римскому гению человечество обязано выработкой наиболее совершенного права, легшего в основу его знаменитого государственного устройства, которым он покорил себе мир еще в большей степени, чем своим славным мечем. Под сенью римского орла благоденствовали многие племена и народы, наслаждаясь миром и свободой внутреннего самоуправления.
Уважение и терпимость ко всякой религии в Риме были так велики, что они простирались вначале и на только что народившееся христианство. Достаточно вспомнить, что римский прокуратор Пилат пытался защитить Христа Спасителя от злобы иудеев, указывая на Его невинность и не находя ничего предосудительного в проповедуемом Им учении. Апостол Павел во время своих многочисленных благовестнических путешествий, ставивших его в соприкосновение с жителями разных стран, нередко обращался для защиты от своих врагов, как иудеев, так и язычников, к покровительству римского закона, будучи сам римским гражданином. И, наконец, просил для себя суда кесаря, который, по преданию, оправдал его, по возводимому на него обвинению и только потом уже, по возвращении его из Испании в Рим, он претерпел здесь мученическую кончину.
Преследование христиан никогда не входило в государственную систему Рима и было делом лишь личной политики отдельных Императоров, которые увидели в широком распространении новой веры опасность для государственной религии и вместе для государственного порядка, пока один из них, Св. Константин, не понял наконец, что они подлинно не ведят, что творят, и сложил свой меч и скипетр к подножию Креста Христова.
Также мало говорит в пользу большевиков попытка сравнить их управление с владычеством татар, перед которыми невольно склонялась сначала вся тогдашняя Русь и на поклонение которым ходили в орду даже Первосвятители Русской Церкви. Когда мы вспоминаем эту мрачную страницу нашей истории, перед нами сейчас же рисуются опустошительные набеги монголов, страшным ураганом проносившихся по лицу Русской Земли, уничтожавших целые города и области, сжигавших храмы и монастыри, грабивших церковные ценности, убивавших епископов и священников и т. п. Но это был только стихийный порыв дикой орды, для которой не было ничего сдерживающего в ведении войны со своими соседями. Он совсем не характеризует действительного и постоянного отношения ханов к Христианской религии.
Внимательное изучение исторических источников убеждает нас в том, что при нормальном, мирном течении жизни, татары не только не гнали христиан, но скорее склонны были покровительствовать этой религии. Широкая веротерпимость составляла один из главных принципов их политики. Еще Чингисхан (язычник) ввел его в основной государственный статут, известный под именем Яса и почитавшийся у монголов как своего рода Коран.
Служители всех религий не только были освобождены по нему от всяких налогов и податей, но и имели своих представителей при ханском дворе, от которого последние получали свое содержание. Первое место принадлежало здесь несторианским священникам; в дни праздников они приходили к хану в облачении и по совершении молитвы благословляли его кубок с вином. Принятие монголами мусульманства мало отразилось на отношении их к христианству.
Насколько широко было покровительство татарских ханов Русской Православной Церкви, об этом красноречиво говорят ярлыки, выдававшиеся ими русским святителям. В первом по времени «ярлыке», который был дан ханом Монгу-Темиром митрополиту Кириллу в 1267 году, или что вероятнее в 1269 году, читаем между прочим следующее: «А кто из наших всяких чиновников веру их, русских, похулит, или ругается, тот ничем не извинится и умрет злою смертью».
«Или что в законе их, иконы, книги, или иное что по чему Бога молят, того не измелют, не издерут, не испортят» (Ист. Рус. Церкви, проф. Е. Голубинского, 2 т. 1 пол. 33 стр.). Известно также, что в ханской столице Сарае учреждена была кафедра русского епископа, которому до тех пор, пока татары оставались язычниками, не было возбранено проповедовать христианскую веру даже в их собственной среде (Там же стр. 41).
Путешествие св. митрополита Алексия в орду по приглашению хана для исцеления больной Тайдулы, «где он был встречен с великою честью», также показывает, как глубоко почитали татары Русскую Церковь и ее служителей.
О, если бы Советская власть хоть раз обнаружила такое уважение к Церкви и ее духовенству, какое постоянно оказывали им татары, тогда им простилось бы много грехов, тяготеющих на ее совести.
Однако русский народ, смирявшийся до времени перед этой неверной властью, как попущенной Богом в наказание за его грехи, не переставал стремиться к освобождению от татарского ига, и наша Церковь, в лице преп. Сергия, благословила, как известно, Великого Князя Димитрия Донского на решительную битву с Мамаем.
Итак ни в Слове Божием, ни в прошлой истории Церкви мы не можем найти основания для того, чтобы почитать Советскую власть законною и повиноваться ей «за совесть».
Не чувствуя под собою в этом вопросе прочной принципиальной почвы, митрополит Сергий пытается иногда оправдать свою нынешнюю политику в отношении Советов по крайней мере, тем, что он, якобы, воспринял ее по преемству от Св. Патриарха Тихона. Хотя с внешней стороны дело представляется в таком виде, однако, есть существенная разница в образе действий обоих иерархов, обусловленная самою обстановкой, в которой приходилось, жить и управлять Церковью св. Тихону. Приняв на себя первые удары революции, надломленный непосильными трудами и опасностями и заботами о Церкви, Св. Патриарх действительно сделал некоторые уступки большевистской власти в то время, когда он был отделен от своей паствы, будучи заключен под стражу, и считал свое стадо уже расхищенным живоцерковниками.
Этот акт явился с одной стороны плодом его неосведомленности об истинном положении Церкви, а с другой, естественной человеческой немощью, и то и другое дает нам право сказать, что чернила, коими было подписано его заявление о признании им Советской власти, не замарали его души.
Взяв на себя такую ответственность и раскаиваясь, несомненно, в своей душе за свою вынужденную уступку большевикам, он один нес этот тяжкий крест и не пытался перелагать его на рамена (на плечи — ред.) других иерархов, как это делает нередко нынешний Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола, преследуя иерархов, не разделяющих его взглядов на Советскую власть. В виду этого последующий суд истории простит, мы надеемся, Святейшему Тихону такое временное ослабление духа, как она простила в свое время временное проявление малодушия великому защитнику Православия престарелому Осии Кордубскому ради его ревности о Церкви, за которую он положил свою душу.
Митрополит Сергий при других, гораздо менее тяжких обстоятельствах вступил потом в открытый союз с Советами и сделал этот шаг вполне сознательно, поставив своею целью насильственно сочетать с безбожною властью всю Церковь.
Он не хочет отказаться от принятого им направления церковной политики даже и теперь, когда последняя явно осуждена не только голосом многих достойных Иерархов Русской Церкви, свидетельствованных своим исповедничеством за Истину, но и самым временем, показавших тщетность его надежд на поддержку Советской власти. Положение дела, конечно, нисколько не изменяется от того, что митрополит Сергий не хочет до сих пор признаться в своей ошибке. Он видит свою победу в том, что высказанная им лояльность Советской власти дала ему возможность восстановить почти разрушенную прежде организацию церковной власти в центре и на местах и таким образом обеспечить Церкви свободу развития ее внутренней жизни и деятельности.
Но в чем же мы видим ныне плоды этой мнимой свободы? В кощунственном уничтожении Иверской часовни, в дерзком разрушении храма Христа Спасителя в Москве, непрекращающемся закрытии и осквернении других многочисленных храмов и монастырей в России, в бесправном положении духовенства, которое причисляется к лишенцам и изгоняется из больших городов, в заточении многих достойнейших святителей Русской Церкви, в том, что верующие, идя в храм, стараются искусственно скрывать свое лицо от чекистов, или, наконец, в объявлении нарочитой богоборческой пятилетки для полного истребления религии в России?
Невзирая на все это, некоторые из защитников Митрополита Сергия доходят до.таких крайностей, что готовы сплести ему мученический венец за то, что он якобы пожертвовал чистотой своего имени для спасения Церкви (?). Говорить так, значит прежде всего злоупотреблять словом «мученик». Мученик всегда подвизается за правду и идет к ней чистыми и прямыми путями; как только он уклоняется в словеса лукавствия, сияющий венец тотчас же меркнет на его главе. Церковь не нуждается в таких жертвах, какие бы не отвечали ее достоинству. Она украшается только добродетелями своих святителей. Напротив, каждое их падение, каждый грех и даже проявление простого малодушия невольно отбрасывают на Нее свою тень. Искупление нигде не достигается ценою греха. Весь смысл этого подвига заключается именно в том, что невинный приносит себя в очистительную жертву за виновного.
Пастыри, особенно архипастыри, предстоятели Церквей везде и во всем должны стоять на недосягаемой высоте по образу Небесного Пастыреначальника, «Который был преподобен, незлобив, отлучен от грешник» (Евр. 3, 26) и Который Сам сказал о Себе: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о Истине» (Ин. 18, 37). Если бы эта мысль нуждалась в подтверждении ее Богооткровенным и отеческим учением, то у нас нет недостатка в таких свидетельствах.
«Не говори, я отступил ради Господа, — учит нас еще ветхозаветный мудрец, — ибо что Он ненавидит, то и мы не должны делать» (Сирах 15, 10). Великий веропроповедник и устроитель многих Церквей Апостол Павел, стремившийся быть всем вся, «дабы спасти хоть некоторых», однако не хотел сказаться ни в чем «беззаконником» Христу, т. е. отступить даже в самом малейшем от Его заповедей (2Кор. 9, 21). Он же сказал, что не всякий подвизающийся воин увенчивается, но только тот, кто законно (согласно с установленными правилами) подвизается (2Тим. 2, 5). Соответственно этому он и сам воинствовал всегда «словом истины», «с оружием правды в правой и левой руке» (2Кор. 2, 7). «Для чего неправду, — вопрошал в свое время св. Киприан, — называть благодеянием? Для чего нечестию придавать вид благочестия?»
«Пусть в Церкви Христа, — пишет Юлий Африкан, — никогда не преобладает правило, что ложь может служить к Его хвале и славе».
«Священник, — учит Златоуст, — должен быть многосторонним, говорю: многосторонним, но нелукавым, не льстецом, не лицемером» (О священстве, слово 6).
Таковы апостольские и отеческие заветы, которые, как маяк, должны светить пастырям всегда и особенно в дни смуты, затеняющие иногда «чистый смысл» у самых служителей Христовых.
Но, если бы кто сказал, что мы живем в исключительно тяжелое время, подобного которому быть может никогда еще не было в истории Церкви, тому мы укажем на пример современного нам святителя, которого ныне Церковь ублажает, как доблестного страстотерпца за Истину. Это — в Боге почивший Вениамин, митрополит Петроградский. Когда он томился уже в предсмертных муках и некоторые из наиболее преданных ему священников, желая сохранить его для себя и для паствы, стали умолять его пощадить себя для Церкви и умилостивить Советскую власть исполнением незаконных ее требований, т. е. приступили к нему с тем самым искушением, в сети которого ныне впал Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола, он ответил им следующими бессмертными и поистине золотыми словами:
«странны рассуждения некоторых, быть может, и верующих пастырей (разумею Платонова): надо хранить живые силы, т. е. их ради поступиться всем. Тогда Христос на что? Не Платоны, Вениамины и т. п. спасают Церковь, а Христос. Та точка, на которую они пытаются встать, погибель для Церкви. Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя». Вот ответ, достойный истинного пастыря, коим отныне всегда будет украшаться Русская Церковь.
Мы должны пожалеть, что митрополит Сергий не последовал завету этого священномученика, «который умерщвлен, где живет сатана» (Апок. 2, 13). У каждого христианина, как и у всякого пастыря, есть только один прямой царский путь, предначертанный для всех в Евангелии. Если последний встречается и, так сказать, пересекается по воле Божией с другим путем, исходящим от исконного человекоубийцы и отца лжи, тогда сам собою образуется крест, зовущий пастыря на страдание. И никто не в праве уклоняться тогда от своего страстотерпческого жребия в сторону мнимого самоизмышленного мученичества. Пусть панегиристы митрополита Сергия вспомнят древних мучеников и апологетов. Последние умели защищать христианство, не озлобляя без нужды языческую власть и в то же время не жертвуя для этого ни свободой Церкви, ни евангельской правдой. Пусть они не забывают также о том, что совне Церковь никогда не казалась менее организованной, как в то время, когда она скрывалась в катакомбах. Однако оттуда она покорила весь мир.
С другой стороны, получившая сначала, благодаря покровительству Советов, все необходимые средства и возможности для своей организации т. н. «Живая Церковь» оказалась мертворожденным растением, потому что не имела у себя живого корня Благодати и Истины.
Но, если митрополит Сергий так дорожит правильной организацией церковного управления в России, зачем же он стремится разрушить ее заграницей? Вчитываясь внимательно в его Послание, нельзя усомниться в том, что главные его усилия направлены к разрушению зарубежного церковного центра, т. е. Собора и Синода, управляющих православным зарубежьем. Допустим, что так или иначе ему удалось бы достигнуть своей цели и упразднить «Карловацкое Управление». Какая польза получилась бы от этого для православной зарубежной паствы, и для Русской Церкви вообще? Первая в большинстве своем не пошла бы несомненно за ним и за назначенными для ее окормления новыми архипастырями, как мы уже это видим на примере Митрополита Елевферия и Архиепископа Вениамина, успевших собрать вокруг себя, не взирая на всю поддержку Московской Патриархии, лишь самую ничтожную общину «законопослушных», как они себя называют, русских беженцев.
А если так, то какая же судьба ожидала бы заграничную паству в будущем? Оторванная от своих архипастырей и пастырей, она напоминала бы стадо, заблудившееся в горах, которое так легко делается добычею хищных волков. Русские изгнанники, живущие в пределах других православных Церквей, могли бы еще поступить под попечение последних, но кто бы позаботился о тех, которые рассеяны в инославных и особенно языческих и мусульманских странах, вплоть до конец земли? Они бы постепенно утратили одновременно и свою веру и свой язык и оказались бы навсегда потерянными для Русской Церкви и для России. Кто бы был ответственен за погибель этих, всеми оставленных православных душ, как не нынешний Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола, поистине не ведающий что он творит. Целесообразно ли вообще разрушать давно создавшийся и оправданный временем весь уклад русской церковной жизни за границей, если его нельзя заменить лучшим?
Пусть Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола спросит сам зарубежную паству, желала ли бы она распадения нынешней организации Церковного управления. Мы не сомневаемся, что ответ был бы отрицательный. Число русских православных людей, пребывающих ныне в рассеянии, так велико, условия их жизни столь отличны от тех, в коих живет ныне Церковь в России, отношения с местным населением и правительственной властью столь сложны и разнообразны, что для объединения их в один организм здесь за рубежом непременно должен существовать единый авторитетный церковный орган, власть которого простиралась бы на все православное зарубежье. При таком положении дела закрытие существующих ныне органов Высшего Церковного Управления заграницей привело бы только к новой дезорганизации церковной жизни, к смуте и расколу и через это унизило бы достоинство Русской Православной Церкви в глазах ее восточных Сестер и других христиан.
Вместе с тем, наша Матерь Церковь лишилась бы после этого живого звена, связующего ее с другими Поместными Церквами и инославными исповедованиями, пред лицом которых Архиерейский Синод нередко выступал ходатаем за страждущую Русскую Церковь в наиболее тяжкие дни ее испытаний и оказывал тем ей облегчение и поддержку.
В своем настойчивом стремлении привести зарубежных иерархов к повиновению, Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола не ограничивается в своем послании одним братским увещанием, но в заключительной его части прибегает к угрозам и говорит, что «в случае неисполнения Карловацкой группой до 9 мая постановления Патриархии от 1927 г., подтвержденного настоящим его распоряжением, Патриархия будет «иметь особое суждение о каждом непокорном иерархе запрещением им священнослужения впредь до суда».
Но что значат угрозы и кары в вопросах пастырской совести? Разве есть такая сила на земле, которая смогла бы заставить епископа или священника поступить вопреки тому, что он почитает для себя Истиной? Пусть Митрополит Сергий вспомнит примеры Максима Исповедника и Феодора Студита, не боявшихся прещений ни гражданской, ни еретичествующей церковной власти. Если они подвизались за чистоту веры, мы боремся за чистоту и святость Церкви, у которой не может быть ничего общего с Богоборческим коммунизмом. Вступление в тесный союз с последним для нее равносильно духовному самоубийству. Впрочем, какими бы прещениями ни угрожал нам Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола в увлечении своей борьбы с нами, мы заранее отражаем направляемые им на нас удары тем оружием, какое дают нам в руки Св. каноны и простой здравый смысл.
1) Заграничные епископы не только по собственному почину, но, как мы видели выше, с согласия и одобрения самого нынешнего Заместителя Местоблюстителя, стали временно в независимом, в смысле административном, положении от Московской Патриархии, а если они не находятся под ее управлением, то очевидно не должны подлежать ни ее суду. Насколько важное значение в данном случае придает сам митрополит Сергий этому условию добровольного подчинения или неподчинения его власти зарубежных епископов, видно из дела митрополита Евлогия. В указе, в котором он налагает на последнего запрещение в священнослужении, за отделение от Московской Патриархии и переход в юрисдикцию Вселенского Патриарха, он считает отягчающим вину его обстоятельством тот факт, что Митрополит Евлогий и подведомые ему архиереи, по своему свободному решению, объявили себя состоящими в составе клириков канонически подчиненных Московской Патриархии, признав Заместителя Местоблюстителя и Временный Патриарший Св. Синод, как Высшую Всероссийскую Церковную Власть, своим «прямым каноническим начальством».
2) Законное судебное разбирательство для зарубежных епископов при нынешней обстановке всей русской жизни было бы невозможно и с чисто процессуальной стороны, как она установлена в церковных правилах. По силе последних, обвиняемый епископ должен быть лично призван на суд другими архиереями чрез троекратное приглашение, переданное через двух посланных к нему от Собора епископов и только в случае упорного отказа с его стороны явиться на разбирательство своего дела, «Собор по благоусмотрению своему да произнесет об нем (заочное) решение, да не мнится выгоду имети бегая от суда» (Ап. 74). Если митрополит Сергий со своим Синодом захотели бы судить ныне зарубежных епископов, то очевидно они должны соблюсти эту необходимую гарантию канонического правосудия.
Но тут почти одинаково является неосуществимым ни положенное приглашение обвиняемых епископов на суд, ни тем более прямое прибытие их на судебное разбирательство своего дела, по причине подлинно от них независящей. Мы уверены, что сам Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола не решился бы настаивать на том, чтобы они появились теперь в России, где вместо церковного суда их ожидает прежде всего месть большевиков, а если так, то он и Синод не имеют основания постановить об них заочное решение или наложить на них предварительное каноническое прещение впредь до суда, особенно такое тяжкое, как запрещение в священнослужении. Соборные правила знают подобную меру предупреждения в виде «лишения общения», но оно налагается по закону не прежде, чем обвиняемый епископ в течение двух месяцев сознательно пренебрежет двумя приглашениями явиться на суд в первой инстанции, но и после этого он сохраняет за собою право обратиться для своего оправдания к «большему всеобщему Собору». Если он не воспользуется и этой последней возможностью для своего оправдания, то «сам о себе произносит суд» (Карф. 19). Полагать на зарубежных епископов запрещение в священнослужении при вышеуказанных обстоятельствах представляется тем более несообразным и даже жестоким, что Собор, к которому они могли бы апеллировать, для защиты своего дела, может не собраться еще в течение многих лет, и эта тяжелая кара могла бы тяготеть над ними неограниченное количество времени, что конечно недопустимо ни с юридической, ни тем более с канонической точки зрения.
3) Не нужно также забывать, что за действиями нынешних органов центрального церковного управления в России всегда можно подозревать скрытую руку Советов и даже т. н. «Чека», которая всячески стремится уничтожить или по крайней мере обезвредить своих врагов заграницей, а при таких условиях суд над зарубежными епископами был бы не только несправедливым, но даже прямо преступным, поскольку он может послужить орудием в руках врагов Церкви для ее разложения и ослабления.
4) По всем этим основаниям, а также потому, что заграничные епископы управляют зарубежною паствою на соборных началах, образуя из себя малый собор, как высший орган зарубежного церковного управления, они могут подлежать только суду Всероссийского канонического церковного Собора, которому и готовы дать отчет в своих действиях наряду с самим нынешним Заместителем Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополитом Сергием, также подлежащим суду этого Собора.
Не будучи сам уверен в том, что предполагаемые им незаконные меры прещения окажутся действительными для заграничного духовенства, Митрополит Сергий предвидит в них по крайней мере ту выгодную сторону, что они создадут для русских епископов и клириков заграницей неизбежные осложнения с другими православными церквами, на территории которых они живут. Он косвенно посылает угрозы и этим Церквам, говоря, что если Карловацкая организация останется «в своем настоящем положении», она будет источником недоразумений между сестрами Поместными Церквами.
Здесь позволительно прежде всего спросить, насколько достойно предстоятеля Русской Церкви, каким считает себя митрополит Сергий вызывать новое расстройство взаимных отношений между Русской-Церковью и ее Восточными Сестрами, если он не хочет усиливать и без того большую смуту, царящую ныне в Православном Мире. Но мы надеемся, что его расчеты на возникновение междуцерковных осложнений не оправдаются. Православные Восточные Церкви при добром желании с их стороны сумеют правильно разобраться в наших сложных нынешних внутренних церковных отношениях и убедиться в том, что печальное разделение, наблюдающееся ныне внутри Русской Церкви, не случайное явление. Это порождение революции, которая всегда остро ставит перед сознанием людей целый ряд принципиальных вопросов и потому подобно мечу глубоко входит в народный организм, рассекая его на части. Поскольку церковная жизнь связана с общественной, это разделение проникает и в недра Церкви, над которой сбываются тогда слова Христа Спасителя: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? — Нет, говорю вам, но разделение, ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух и двое против трех. Отец будет против сына и сын против отца, мать против дочери и дочь против матери, свекровь против невестки своей и невестка против свекрови своей» (Лук. 12, 51,53).
Мудрость предстоятелей Восточных Церквей, мы уверены, поможет им понять трудность положения, в какое ставит нас новое послание митрополита Сергия. Мы не отзываемся на его призыв к восстановлению канонического общения с ним не по недостатку миролюбия или церковного послушания, а по глубоким принципиальным и притом не политическим, а чисто нравственным и церковным основаниям. Мы не сомневаемся в том, что между Восточными иерархами не найдется таких, которые вместе с митрополитом Сергием хотели бы, чтобы после крушения в России православной Монархии, оказывавшей могучую поддержку Православию на Востоке, там утвердилась нынешняя богоборческая Советская власть, растлевающее влияние которой является угрозой для всего Мира.
Если при самом появлении большевизма, обещавшего сказать какое то новое слово человечеству, можно было заблуждаться относительно его подлинного характера, то теперь, когда он окончательно выявил свою внутреннюю сущность и обнажил свое наглое лицо, смеющееся над всем святым, что есть в мире, и когда он показал полную неспособность к какому либо изменению к лучшему, но идет на горшее, переполняя меру своих беззаконий, теперь, кажется, никто из людей, сохранивших здравый смысл и неповрежденную совесть, не возьмет на себя смелость защищать и самое учение и методы действия коммунистов и всего менее, конечно, этого можно ожидать от пастырей Церкви.
Надо поистине пожалеть об ослеплении митрополита Сергия, который, по-видимому, так уверовал в непоколебимость Советской власти и потому хотел бы, чтобы все бросали фимиам на алтарь большевизма. Но что дала эта власть русскому народу? Неужели он не слышит стонов и воплей отчаяния миллионов русских людей, обращенных Советским правительством в жалких бесправных рабов, которым оставлена только одна свобода — свобода умирать? Неужели он не видит, что едва ли не половина России превращена ими в пустыню путем уничтожения целого ряда непокорных сел и деревень бессудными казнями, ссылками лучших людей в Сибирь и в Соловки и особенно лютым голодом, доведшим тысячи людей до звериного состояния и заставляющего их иногда убивать и пожирать друг друга?
Всем известно, что этот голод искусственно создан жестокостью и безумием самой власти, отнимающей у деревенского населения последний кусок хлеба, чтобы за бесценок продать его на заграничном рынке — явление беспримерное в истории, ибо правительство обыкновенно кормит голодающих, а не умножает их само, оставляя потом их в беспомощном состоянии.
Неужели он может закрывать глаза на то, что вместе с телесным голодом Русский народ испытывает и ужасающий голод духовный, ибо у него почти не осталось ни храмов, ни священников и что целый ряд подрастающих поколений воспитывается в атмосфере крайней безнравственности и полного безверия, и потому походит более на диких животных, чем на людей? Неужели Заместитель Местоблюстителя Патриаршего Престола, который никогда не был чужд известной дальновидности, не замечает «знамений времени» и не видит, что Советская власть доживает несомненно последние дни, будучи обречена на неминуемую гибель и хочет, чтобы народный гнев, который ополчится тогда на всех ее сторонников и защитников, пал своею тяжестью и на Церковь за то, что она, высшая носительница правды, блюстительница веры и проповедница любви, оказалась в союзе с большевиками в то время, когда они проливали моря невинной русской крови и запятнали себя другими несмываемыми преступлениями пред Богом и людьми.
Мы не можем, конечно, помешать ему идти избранным им путем, но сами не пойдем за ним.
Мы знаем только одну правду, вечную правду Христову; если теперь хотят ее подменить какою-то другою, человеческою правдою, то мы готовы воскликнуть вместе с Исааком Сирианином: «да погибнет такая правда!» «Только молчите, — говорит нам митрополит Сергий, — и не обличайте Советскую власть, ибо это есть акт политический».
«Молчи, только одно тебе говорю, молчи», — гневно говорил некогда Грозный Царь святителю Филиппу, считая его правдивые обличительные слова вмешательством в свое государево дело, но это не остановило дерзновения великого Святителя, продолжавшего осуждать его жестокость и защищать попранную им правду. Не можем последовать призыву митрополита Сергия и мы, зарубежные епископы.
В те дни, когда Христос, почтивший нас святительским достоинством и призвавший нас быть Его верными и истинными свидетелями, бороться с Антихристом, мы не только не можем быть на стороне его противника, но даже просто оставаться нейтральными в этой борьбе, ибо здесь «молчанием предается Бог», по слову св. Григория Богослова. Если мы умолкнем перед лицом большевиков, то тогда подлинно возопиют самые камни.
Мы были и остаемся поэтому непримиримыми в отношении слуг диавола и не сложим поднятого против них оружия, которое одно прилично нам, до тех пор, пока не падет в России «престол сатаны», и она не воскреснет к новой жизни. Мы не боимся громко сказать об этом вслух всего мира, принимая на себя полную ответственность за свои слова. Для нас нет никакого сомнения в том, что Советская власть разобьется о ту несокрушимую твердыню, на которую она направляет ныне свои главные удары. Веруем и исповедуем, что Церковь Христова непобедима, ибо непреложно обетование ее Божественного Основателя: «созижду Церковь Мою и врата ада не одолеют Ее» (Мф. 16, 18). Аминь.
Председатель Собора:
Митрополит Антоний
Члены Собора:
Архиепископ Анастасий,
Архиепископ Серафим,
Архиепископ Гермоген,
Архиепископ Сергий,
Архиепископ Феофан,
Архиепископ Дамиан,
Епископ Тихон,
Епископ Серафим
8/21 июля 1933 г., г. Сремские Карловцы.