Слово о том, что кто сам себе не вредит, тому никто вредить не может.

 

1. Знаю, что для людей грубых, пристрастных к настоящему, прилепившихся к земле и раболепствующих чувственным удовольствиям, а к духовным предметам не очень расположенных, настоящее слово покажется необычным и странным; они будут и громко смеяться и осуждать нас, как будто мы с самого начала речи говорим невероятное. Однако мы не оставим своего намерения, но по этому самому особенно и приступим с великим усердием к доказательствам того, что предложили. И если такие люди захотят, не смущаясь и не тревожась, дождаться конца беседы, то я уверен, что они согласятся с нами, будут осуждать самих себя за прежнее заблуждение, станут говорить противное, извиняться и просить прощения в том, что они имели неправильное понятие о вещах, и много будут благодарить нас, как больные благодарят врачей, избавившись от болезней, мучивших их тело. Поэтому не высказывай мне имеющегося у тебя теперь суждения, но подожди следствий наших слов, и тогда ты в состоянии будешь произнести неложный приговор, так как ничто по неведению не помешает истинному суждению. Так и по житейским делам заседающие судьи, хотя видят, что первый оратор говорит сильно и все потопляет своим красноречием, не решаются произнести приговор прежде, нежели выслушают с долготерпением и другого, противоречащего ему; но хотя бы первый казался говорящим правду, они сохраняют беспристрастное внимание и для другого. В том и состоит достоинство судей, чтобы, со всею точностью узнав дело с обеих сторон, потом произносить собственное суждение. Так и теперь общее у людей предубеждение, с течением времени укоренившееся в умах многих, точно какой оратор, по всей вселенной возвещает и говорит так: все низвратилось в роде человеческом, везде великое смятение, ежедневно многие терпят обиды, угнетения, притеснения, ущерб, слабые от сильнейших, бедные от богатых; и как невозможно исчислить волн морских, так и множества обижаемых, угнетаемых, страждущих; ни действие законов, ни страх судилищ, и ничто не останавливает этой заразы и болезни, но с каждым днем умножается зло; везде стон, плач, слезы обижаемых, и поставленные для исправления этого судьи сами увеличивают бурю и усиливают болезнь. Поэтому многие из неразумных и несчастных, впадая в необычайное неистовство, обвиняют промысл Божий, когда видят, что смиренного часто влекут, терзают, мучают, а дерзкий, наглый, бесчестный и происшедший от бесчестных обогащается, облекается властью, бывает для многих страшен, причиняет бесчисленные бедствия смиренным, и эти несправедливости бывают и в городах, и в селах, и в пустынях, и на суше, и на море. Итак, нам необходимо предложить это слово для опровержения вышесказанного, выступив на подвиг, хотя необычный и страшный, как я вначале сказал, но благопотребный, справедливый и полезный для тех, которые хотят внимать и поучаться. В нем будет доказано (не бойтесь же), что каждый обижаемый не от других терпит вред, но сам от себя.

2. А чтобы речь наша была более ясною, прежде всего исследуем, что такое вред и какого рода вещей он обыкновенно касается; также, в чем состоит совершенство человека, что вредит ему, и что вредит ему только по-видимому, а на самом деле не вредит. Например, – нужно подтвердить речь примерами, – каждая вещь терпит вред от чего-нибудь: железо от ржавчины, шерсть от моли, стада овец от волков. Добротность вина теряется, когда оно переменяет вкус и окисает; а добротность меда – когда он лишается свойственной ему сладости и переменяется в горькую жидкость. Хлебу на поле вредит прелость и засуха, виноградным плодам, листьям и ветвям – злой рой саранчи, другим деревьям – червь, и телам бессловесных – различные болезни; но чтобы, исчисляя все, слишком не распространить слова, скажем, что и нашему телу вредят горячки, расслабления и множество других болезней. Итак, если для каждого из этих предметов есть что-нибудь, повреждающее его добротность, то посмотрим, что вредит человеческому роду и от чего повреждается совершенство человека. Многие усматривают различные и необыкновенные причины. Нам нужно высказать и погрешительные мнения и, опровергнув их, потом указать на то, что подлинно вредит нашему достоинству, и ясно доказать, что никто не мог бы сделать нам несправедливости или причинить вреда, если бы мы не выдавали сами себя. Многие, по своим погрешительным мнениям, считают вредным для нашего достоинства разное – одни бедность, другие телесную болезнь, иные потерю имения, другие злословие, иные смерть, и непрестанно о том сокрушаются и плачут, и жалея испытывающих это, оплакивая их и поражаясь, говорят друг другу: "Какая беда случилась с таким-то – он вдруг лишился всего имения!" А иной говорит о другом: "Такой-то подвергся жестокой болезни, и посещающие его врачи отчаялись в его жизни!" Один сетует и плачет о заключенных в темнице, другой об изгнанных из отечества и отправленных в ссылку, иной о лишенных свободы, другой о похищенных врагами и взятых в плен, иной о потонувшем или сгоревшем, другой о задавленном обрушившимся зданием. А никто не плачет о живущих нечестиво, но, что всего хуже, часто даже называют их счастливыми; это бывает причиной всех зол. Итак, – но не бойтесь, о чем я и вначале просил, – покажем, что ничто из вышесказанного не вредит человеку осторожному и не может причинить вред его достоинству. Подлинно, скажи мне, какой вред причинен достоинству человека тем, что он лишился всего имения, или что у него отняли все клеветники, разбойники, или домашние злодеи? Впрочем, если угодно, изобразим наперед, в чем состоит достоинство человека, указав предварительно на другая существа, дабы сделать речь вразумительнее и яснее для многих.

3. Р’ чем же состоит доброта РєРѕРЅСЏ? Р’ том ли, чтобы РѕРЅ имел золотую СѓР·РґСѓ Рё такую же РїРѕРґРїСЂСѓРіСѓ, множество РїРѕРїРѕРЅ РёР· шелковых тканей, РєРѕРІСЂС‹ разноцветные Рё златотканные, бляхи СЃ драгоценными камнями Рё РіСЂРёРІСѓ, перевитую золотыми лентами, или РІ том, чтобы РѕРЅ был СЃРєРѕСЂ РЅР° бегу, крепок ногами, выступал стройно Рё имел копыта, каким надобно быть Сѓ РґРѕР±СЂРѕРіРѕ РєРѕРЅСЏ, одарен был крепкими силами, чтобы пробегать большие пространства, быть годным РЅР° РІРѕР№РЅРµ, стоять РІ строю СЃ великой бодростью, Рё РІ случае бегства спасать всадника? РќРµ очевидно ли, что РІ последнем состоит доброта РєРѕРЅСЏ, Р° РЅРµ РІ первом? Что также назвал Р±С‹ ты добротой ослов Рё лошаков? РќРµ то ли, чтобы РѕРЅРё могли легко носить тяжести, СѓРґРѕР±РЅРѕ совершать путешествия Рё имели РЅРѕРіРё твердые, РїРѕРґРѕР±РЅРѕ камню? Скажем ли РјС‹, что внешнее что-РЅРёР±СѓРґСЊ, лежащее РЅР° РЅРёС…, увеличивает собственную РёС… доброту? Нет. Какой хвалим РјС‹ Рё виноград: тот ли, РЅР° котором РјРЅРѕРіРѕ листьев Рё ветвей, или тот, который обременен плодами? Р’ чем поставляем доброту Рё маслины: РІ том ли, РєРѕРіРґР° РѕРЅР° имеет большие ветви Рё весьма РјРЅРѕРіРѕ листьев, или РІ том, РєРѕРіРґР° РѕРЅР° РїСЂРёРЅРѕСЃРёС‚ обильные плоды Рё РІСЃСЏ РёРјРё усеяна? Так точно поступим Рё РІ отношении Рє людям: определим достоинство человека, Рё вредным для него будем считать только то, что вредит ему. Р’ чем состоит достоинство человека? РќРµ РІ богатстве – так, чтобы тебе бояться бедности; РЅРµ РІ телесном Р·РґРѕСЂРѕРІСЊРµ – так, чтобы страшиться болезни; РЅРµ РІРѕ мнении народном, – так, чтобы смотреть РЅР° С…СѓРґСѓСЋ молву; РЅРµ РІ жизни пустой Рё бесцельной – так, чтобы для тебя была страшна смерть; Рё РЅРµ РІ СЃРІРѕР±РѕРґРµ – так, чтобы убегать рабства, – РЅРѕ РІ точном соблюдении истинного учения Рё РІ добродетельной жизни. Рђ этого Рё сам диавол отнять РЅРµ может Сѓ того, кто, имея, сохраняет это СЃ надлежащим тщанием. Знает РѕР± этом Рё бес лукавейший Рё лютейший. Поэтому Рё Иова РѕРЅ лишил имущества РЅРµ для того, чтобы сделать его бедным, РЅРѕ чтобы заставить его произнести какое-РЅРёР±СѓРґСЊ богохульное слово; Рё тело его поразил РЅРµ для того, чтобы сделать его больным, РЅРѕ чтобы поколебать добродетель души. РќРѕ несмотря РЅР° то, что употребил РІСЃРµ СЃРІРѕРё хитрости, РёР· богатого сделал его бедным (что для нас кажется ужаснее всего), РёР· многочадного бездетным, Рё растерзал РІСЃРµ тело его гораздо хуже, нежели палачи РІ судилищах (ведь РЅРµ так когти РёС… терзают ребра попавшихся РІ РёС… СЂСѓРєРё, как уста червей грызли плоть его), Рё распространил С…СѓРґСѓСЋ Рѕ нем молву (ведь РґСЂСѓР·СЊСЏ РІ его присутствии говорили, что РѕРЅ РЅРµ довольно наказан Р·Р° СЃРІРѕРё грехи, Рё РјРЅРѕРіРѕ взводили РЅР° него обвинений), Рё РЅРµ РёР· РіРѕСЂРѕРґР° только или РёР· РґРѕРјР° изгнал его Рё переселил РІ РґСЂСѓРіРѕР№ РіРѕСЂРѕРґ, РЅРѕ смрадный помет сделал для него Рё РґРѕРјРѕРј Рё РіРѕСЂРѕРґРѕРј, вЂ“ однако РЅРµ только нимало РЅРµ повредил ему, РЅРѕ СЃРІРѕРёРјРё РєРѕР·РЅСЏРјРё сделал его еще более славным. РћРЅ РЅРµ только РЅРµ отнял Сѓ Иова ничего РёР· имущества, хотя Рё отнял столько, РЅРѕ доставил ему еще большее богатство – добродетели. Подлинно, Иов стал иметь после того большее дерзновение, как подвизавшийся труднейшим РїРѕРґРІРёРіРѕРј. Если же тот, кто столько потерпел, Рё притом потерпел РЅРµ РѕС‚ человека, Р° РѕС‚ злейшего всех людей беса, нисколько РЅРµ понес вреда, то кто после того может иметь извинение, РєРѕРіРґР° РіРѕРІРѕСЂРёС‚: "Такой-то сделал несправедливость Рё нанес вред"? Если диавол, исполненный такой злобы, употребив РІСЃРµ СЃРІРѕРё РѕСЂСѓРґРёСЏ Рё пустив РІСЃРµ стрелы Рё РІСЃРµ, какие бывают СЃ людьми, бедствия, СЃ преизбытком обратив Рё РЅР° РґРѕРј Рё РЅР° тело праведника, РЅРµ сделал никакого вреда этому мужу, РЅРѕ, как СЏ сказал, еще более пользы принес ему, то как РјРѕРіСѓС‚ иные обвинять того или РґСЂСѓРіРѕРіРѕ, как будто РѕРЅРё РѕС‚ РЅРёС… потерпели вред, Р° РЅРµ РѕС‚ самих себя?

4. Как же, скажешь, разве не сделал диавол вреда Адаму, не довел его до падения и не изгнал из рая? Нет, не он сделал это, а нерадивость падшего, невнимание к себе и небодрствование. Тот, кто, употребив столько и таких средств, не мог победить Иова, мог ли бы при меньших усилиях преодолеть Адама, если бы этот по своему небрежению не выдал сам себя? Как? Неужели тот, у кого по козням клеветников отнято имение, не потерпел вреда, лишившись всего имущества, потеряв отеческое наследство и впавши в крайнюю бедность? Не потерпел вреда, а еще получил пользу, если он внимателен к самому себе. Скажи мне, какой вред причинило это апостолам? Не с голодом ли, жаждой и наготой непрестанно боролись они? Но поэтому самому они и были весьма славны и знамениты и великую получали помощь от Бога. Какой вред Лазарю причинили болезнь, раны, нищета и беспомощное одиночество? Не за это ли особенно и сплетены ему венцы? Какой вред был для Иосифа от того, что об нем была худая молва и в собственной его земле и в чужой? Его считали и распутником и блудником. Повредило ли ему рабство? Повредило ли удаление из отечества? Не поэтому ли особенно мы и восхищаемся им и изумляемся ему? Но что я говорю об удалении из отечества, о бедности, худой молве и рабстве? Самая смерть какой вред причинила Авелю, смерть и насильственная, и безвременная, и нанесенная братнею рукой? Не потому ли и прославляется он по всей вселенной? Видишь ли, как речь моя доказала более, нежели сколько обещала? Она показала, что не только никто не терпит вреда от кого-либо другого, но еще большую пользу получают внимательные к самим себе. "Для чего же, – скажешь, – наказания и мучения? Для чего геенна? Для чего столько угроз, если никто не терпит вреда и никто не делает вреда?" Что говоришь ты? Для чего смешиваешь выражения? Я не сказал, что никто не делает вреда, но что никто не терпит вреда. "Как же, – скажешь, – может быть, чтобы никто не терпел вреда, когда многие делают вред?" Так, как я только что сказал. Иосифу сделали вред братья, но сам он не потерпел вреда; и на Авеля злоумышлял Каин, но он не получил вреда от злоумышления. Для того и наказания и мучения. Не за добродетель страждущих Бог уничтожает наказания, но за нечестие порочных определяет мучения. Хотя страждущие от злоумышленников и делаются славнее, но это зависит не от намерения злоумышляющих, а от мужества подвергающихся злоумышлению. Поэтому последним определяются и готовятся награды за любомудрие, а первым наказания за злобу. Лишен ли ты богатства? Говори: "наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь" (наг изыдох от чрева матере моея, наг и отъиду) (Иов. 1: 21); присовокупи и апостольское изречение: "мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести [из него]" (ничто же бо внесохом в мир сей, яве, яко ниже изнести что можем) (1 Тим. 6: 7). Идет ли о тебе худая молва и бесчисленными злословиями осыпают тебя? Вспомни следующее изречение: "Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!" (горе вам, егда добре рекут вам ecu человецы) (Лук. 6: 26); и еще: "Когда пронесут имя ваше, как бесчестное, возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь" (возрадуйтеся и взыграйте, егда пронесут имя ваше яко зло) (Лук. 6: 22, 23). Изгнан ли ты за пределы отечества? Представь себе, что ты не имеешь здесь отечества, но если хочешь быть любомудрым, то и всю землю тебе заповедано считать чуждой. Подвергся ли ты жестокой болезни? Скажи апостольские слова: "если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (аще внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни) (2 Кор. 4: 16). Потерпел ли кто насильственную смерть? Представь себе Иоанна и голову его, отсеченную в темнице, принесенную на блюде и отданную в награду за пляску блудницы. Представь себе и награды за это: все эти страдания, когда они причиняются кому-нибудь несправедливо, очищают грехи и доставляют праведность. Так велика от них польза для тех, которые переносят их мужественно!

5. Итак, если ни лишение богатства, ни клеветы и злословия, ни изгнание, ни болезни и страдания, ни самая смерть, которая кажется всего страшнее, не причиняют вреда испытывающим это, но еще приносят пользу, то от чего, укажи мне, может кто-нибудь потерпеть вред, когда от этого он не терпит никакого вреда? Напротив, я постараюсь доказать, что те особенно и терпят вред, испытывают мучения и неисцельно страждут, которые причиняют это другим. Кто может быть несчастнее Каина, который так поступил с братом? Кто жальче жены Филипповой, которая отсекла у Иоанна голову, или братьев Иосифа, которые продали его и удалили за пределы отечества? Кто несчастнее диавола, который подверг Иова таким бедствиям? Ведь он не только за прочие дела, но и за это злоумышление понесет великую казнь. Видишь ли, как и здесь слово наше показало больше обещанного, т. е. что не только угнетаемые не терпят никакого вреда от злоумышленников, но даже все обращается на голову злоумышляющих? Подлинно, если не богатство, и не свобода, и не жизнь в отечестве, и не другое что-нибудь из вышесказанного составляет достоинство человека, а добродетели души, то следует, что когда вред касается тех благ, то человеческое достоинство нисколько не терпит вреда. А что, если бы кто-нибудь лишился душевного любомудрия? И в этом случае, получая вред, он терпит его не от другого, а собственно сам от себя. Как, скажешь, собственно сам от себя? Когда он, испытывая от кого-нибудь бичевание, или отнятие имущества, или иное тяжкое притеснение, произнесет богохульное слово, то здесь он терпит вред и вред весьма великий, но не от притеснителя, а от собственного малодушия. Я и прежде говорил, и теперь скажу: никакой человек, хотя бы он был тысячекратно зол, не может ни на кого напасть свирепее и с большей яростью, нежели злой бес и непримиримый враг наш диавол, однако и этот злой бес не мог преодолеть и низложить человека, жившего прежде закона и прежде благодати, хотя со всех сторон пускал в него столько язвительных стрел. Таково благородство души! А Павел? Не потерпел ли он столько бедствий, что и исчислить трудно? Он жил в темницах, был окован цепями, водим с места на место, терпел бичевания от иудеев, был побиваем камнями, был терзаем по спине не только ремнями, но и жезлами, тонул в море, часто попадал в руки разбойников, терпел гонение от единоземцев, непрестанно был поражаем врагами и знакомыми, подвергался бесчисленным злоумышлениям, боролся с голодом и наготой, и другие постоянные и непрестанные переносил бедствия и скорби. Но что говорить много? Он умирал каждодневно, и однако, перенося столько и таких бедствий, он не только не произнес ни одного богохульного слова, но радовался и хвалился этим. В одном месте говорит он: "Ныне радуюсь в страданиях моих" (радуюся во страданиих моих) (Кол. 1: 24); в другом: "И не сим только, но хвалимся и скорбями" (не точию же, но и хвалимся в скорбех) (Рим. 5: 3). Если же он при таких страданиях радовался и хвалился, то какое извинение, какое оправдание будешь иметь ты, когда не переносишь и малейшей части их, а богохульствуешь?

6. "Но, – скажешь, – иным образом я терплю вред – тем, что, если не богохульствую, то, лишившись богатства, делаюсь несостоятельным для подавания милостыни". Это – предлог и отговорка! Если ты об этом скорбишь, то твердо знай, что бедность не бывает препятствием милостыне. Хотя бы ты был тысячекратно беден, все же ты не беднее той, которая имела только горсть муки (3 Цар. 17: 12), и той, у которой было только две лепты (Лук. 21: 2), из которых та и другая, издержав все свое имение на бедных, удостоились дивной похвалы; и великая бедность не была препятствием столь великому человеколюбию, но милостыня, состоявшая из двух лепт, была так богата и значительна, что затмила всех богачей, и богатством расположения и избытком усердия превзошла тех, которые клали много статиров[1]. Следовательно, и здесь ты не терпишь вреда, но еще большую получаешь пользу, через малое приношение приобретая венцы более блистательные в сравнении с теми, которые положили много. Впрочем, хотя бы тысячу раз мы говорили это, плотолюбивые души, любящие житейские удовольствия и пристрастившиеся к настоящим благам, не легко согласятся оставить эти увядающие цветы (таковы приятности настоящей жизни) и не решатся оставить эти тени, но даже лучшие из людей стремятся за теми и другими благами, а несчастнейшие и жалкие большею частью гоняются за здешними благами, а за тамошними – весьма мало. Сорвем же блестящую и благовидную маску с гнусного и безобразного лица этих предметов и покажем мерзость блудодейцы. Ведь такова именно жизнь, провождаемая в сластолюбии, сребролюбии и честолюбии: она гнусна, безобразна, исполнена великой мерзости, неприятна, тягостна и полна горечи. Подлинно, пленившиеся ею совершенно лишены извинения особенно потому, что для них любезна и вожделенна эта жизнь, исполненная неприятностей и великой горечи, состоящая из бесчисленных зол, опасностей, кровопролитий, пропастей, подводных камней, убийств, страха, трепета, зависти, ненависти, коварства, и непрестанных беспокойств и забот, не доставляющая никакой пользы и не приносящая никакого плода от таких бедствий, кроме мучения, наказания и вечного страдания. Несмотря на то, что она такова, многим она кажется блаженной и вожделенной, что, впрочем, служит знаком безумия пленяющихся, а не блаженства самого обладания ею. Так и малые дети гоняются за игрушками и восхищаются ими, а о предметах, свойственных совершеннолетним, и понятия иметь не могут. Но для тех извинением служит несовершенный возраст, а эти не имеют никакого оправдания, имея детский ум в совершенном возрасте и поступая даже бессмысленнее детей.

Рђ почему, скажи РјРЅРµ, вожделенно богатство? Рћ нем надо РјРЅРµ начать речь, потому что РѕРЅРѕ для РјРЅРѕРіРёС…, зараженных этой жестокой болезнью, кажется драгоценнее Рё Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ, Рё жизни, Рё народной похвалы, Рё РґРѕР±СЂРѕРіРѕ мнения, Рё отечества, Рё домашних, Рё друзей, Рё родных, Рё всего прочего. До самых облаков достигает пламя этого костра; Рё сушу, Рё РјРѕСЂРµ РѕР±РЅСЏР» РѕРіРѕРЅСЊ этой печи. Никто РЅРµ тушит этого пламени, Р° раздувают РІСЃРµ вЂ“ как те, которые уже пленены, так Рё те, которые еще РЅРµ пленены, чтоб быть плененными. Каждый может видеть, как РІСЃРµ, Рё мужчина Рё женщина, Рё раб Рё свободный, Рё богатый Рё бедный, каждый РїРѕ СЃРІРѕРёРј силам, день Рё ночь несут бремя, доставляющее великую пищу этому РѕРіРЅСЋ, бремя РЅРµ РґСЂРѕРІ Рё хвороста (РЅРµ таков этот пламень), РЅРѕ РґСѓС€ Рё тел, неправды Рё беззакония. Именно этим обыкновенно поддерживается такой пламень. Богатые РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ оставляют этой безумной страсти, хотя Р±С‹ овладели всею вселенной, Рё бедные стараются сравняться СЃ РЅРёРјРё, Рё какое-то неисцелимое соревнование, необузданное бешенство Рё неизлечимая болезнь объем лет души всех. Р’СЃСЏРєСѓСЋ РґСЂСѓРіСѓСЋ любовь преодолела эта любовь Рё изгнала РІРѕРЅ РёР· души; РЅРµ смотрят РЅРё РЅР° дружбу, РЅРё РЅР° родство, – что СЏ РіРѕРІРѕСЂСЋ: "дружбу Рё родство", –  даже РЅР° жену Рё детей, любезнее которых ничего РЅРµ может быть для мужей; РЅРѕ РІСЃРµ брошено Рё попрано, потому что эта жестокая Рё бесчеловечная владычица овладела душами всех плененных. Подлинно, РѕРЅР°, как бесчеловечная владычица, как жестокая госпожа, как свирепый варвар, как всенародная Рё жадная блудница, срамит, терзает Рё бесчисленным подвергает опасностям Рё мучениям тех, которые отдались ей РІ рабство; РЅРѕ сколь РѕРЅР° РЅРё страшна Рё СЃСѓСЂРѕРІР°, сколь РЅРё РіСЂСѓР±Р° Рё свирепа, хотя имеет лицо варварское, или, вернее, зверское Рё свирепее, чем Сѓ волка Рё льва, для плененных ею РѕРЅР° кажется кроткой, любезной Рё слаще меда. РћРЅР° ежедневно кует РЅР° РЅРёС… мечи Рё оружие, роет пропасти, влечет РёС… Рє безднам, стремнинам Рё подводным камням Рё сплетает для РЅРёС… бесчисленные сети мучения; Р° между тем Рё пленники ее Рё желающие быть пленниками думают, будто РѕРЅР° делает РёС… счастливыми. Как СЃРІРёРЅСЊСЏ, валяясь РІ нечистоте Рё РіСЂСЏР·Рё, утешается Рё услаждается, равно как Рё жуки, непрестанно копающиеся РІ навозе, – так точно Рё преданные сребролюбию бывают несчастнее этих животных: мерзость здесь больше Рё РіСЂСЏР·СЊ зловоннее. Предаваясь страсти, РѕРЅРё думают получить РѕС‚ того великое удовольствие, – что зависит РЅРµ РѕС‚ свойства самого предмета, РЅРѕ РѕС‚ души, страждущей таким безумием. Рђ это хуже скотского безумия. Как причиной того, что животные остаются РІ РіСЂСЏР·Рё Рё навозе, бывает РЅРµ РіСЂСЏР·СЊ Рё навоз, Р° бессмыслие попадающих туда животных, – так рассуждай Рё РѕР± людях. 

7. РќРѕ как исцелить нам таких людей? Для этого нужно, чтобы РѕРЅРё захотели открыть нам слух СЃРІРѕР№ Рё расположили СѓРј СЃРІРѕР№ Рє принятию слов наших. Бессловесных животных невозможно исправить Рё отклонить РѕС‚ нечистой жизни, потому что РѕРЅРё без разума; Р° благороднейших существ, одаренных Рё разумом Рё словом, С‚. Рµ. людей, если РѕРЅРё захотят, СѓРґРѕР±РЅРѕ Рё весьма легко можно отклонить РѕС‚ этой РіСЂСЏР·Рё, зловония, нечистоты Рё мерзости. Почему тебе, человек, богатство кажется драгоценным? Конечно, РїРѕ удовольствию, получаемому РѕС‚ трапез? РџРѕ чести Рё множеству слуг, угождающих тебе Р·Р° него? Потому, что ты можешь отмщать оскорбляющим тебя Рё быть для всех страшным? Других причин представить ты РЅРµ можешь, РєСЂРѕРјРµ удовольствия, лести, страха Рё мщения, потому что обыкновенно богатство отнюдь РЅРµ делает РЅРёРєРѕРіРѕ РЅРё мудрее, РЅРё целомудреннее, РЅРё смиреннее, РЅРё благоразумнее, РЅРµ делает РЅРё добрым, РЅРё человеколюбивым, РЅРµ ставит выше РЅРё гнева, РЅРё чрева, РЅРё удовольствий, РЅРµ учит РЅРё умеренности, РЅРё смирению, Рё никакой РґСЂСѓРіРѕР№ добродетели РЅРµ вселяет Рё РЅРµ насаждает РІ душе. РўС‹ РЅРµ можешь сказать, чтобы ты искал Рё желал его РїРѕ какой-РЅРёР±СѓРґСЊ РёР· этих причин, потому что РѕРЅРѕ РЅРµ только РЅРµ СЃРїРѕСЃРѕР±РЅРѕ насаждать или возращать что-РЅРёР±СѓРґСЊ РґРѕР±СЂРѕРµ, РЅРѕ если даже найдет РґРѕР±СЂРѕ, уже находящееся РІ человеке, то повреждает, останавливает Рё иссушает его; Р° РёРЅРѕРµ Рё РІРѕРІСЃРµ истребляет Рё РІРЅРѕСЃРёС‚ противное тому – безмерное невоздержание, непристойную раздражительность, несправедливый гнев, гордость, надменность, безумие. Впрочем, РЅРµ Р±СѓРґСѓ говорить РѕР± этом, потому что страждущие такой болезнью, всецело предавшись наслаждению Рё сделавшись его рабами, РЅРµ терпят слушать Рѕ добродетели Рё РїРѕСЂРѕРєРµ Рё видеть себя РІ то же время осуждаемыми Рё обличаемыми. Оставим же речь РѕР± этом Рё поставим РЅР° РІРёРґ РґСЂСѓРіРѕРµ; посмотрим, доставляет ли богатство какое-РЅРёР±СѓРґСЊ удовольствие или какую-РЅРёР±СѓРґСЊ честь. РЇ вижу РІСЃРµ противное. И РІРѕ-первых, если хотите, обратим внимание РЅР° трапезы богатых Рё бедных, Рё СЃРїСЂРѕСЃРёРј вкушающих: кто РёР· РЅРёС… особенно получает чистое Рё истинное удовольствие? РўРµ ли, которые целый день возлежат РЅР° скамьях, соединяют ужины СЃ обедами, переполняют чрево, притупляют чувства, чрезмерной тяжестью снедей погружают СЃРІРѕСЋ ладью Рё обременяют СЃРІРѕР№ корабль, потопляя СЃРІРѕРµ тело, как Р±С‹ РїСЂРё кораблекрушении, связывают себе Рё РЅРѕРіРё, Рё СЂСѓРєРё, Рё язык, Рё РІСЃРµ тело СЃРІРѕРµ цепями пьянства Рё пресыщения, которые тяжелее железных цепей, РЅРµ  имеют надлежащего Рё чистого СЃРЅР°, бывают РЅРµ СЃРІРѕР±РѕРґРЅС‹ РѕС‚ страшных сновидений, делаются несчастнее беснующихся, произвольно принимая РІ душу какого-то беса, становятся посмешищем для рабов, или, лучше, предметом сожаления Рё слез для самых кротких РёР· РЅРёС…, РЅРµ узнают РЅРёРєРѕРіРѕ РёР· присутствующих, РЅРµ РјРѕРіСѓС‚ ничего РЅРё сказать, РЅРё выслушать, РЅРѕ переносятся РЅР° руках РґСЂСѓРіРёРјРё СЃРѕ скамьи РЅР° постель? Или те, которые трезвы Рё бодрственны, определяют меру (еды Рё питья) нуждой, плывут РїРѕ попутному ветру, Рё величайшее услаждение пищей Рё питьем находят РІ голоде Рё жажде? Ведь ничто РЅРµ доставляет такого удовольствия Рё Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ, как то, чтобы приниматься Р·Р° пищу Рё питье РїСЂРё голоде Рё жажде, сытость измерять РѕРґРЅРѕР№ нуждой, РЅРµ преступать ее пределов Рё РЅРµ обременять тела сверх его силы.

8. Если ты не веришь словам моим, то посмотри на тело тех и других и на душу каждого из них. Не у тех ли, которые живут умеренно (не указывай мне на редкие случаи, когда кто-нибудь бывает слаб здоровьем по какому-либо другому обстоятельству, но суди по тому, что происходит всегда и непрестанно), – не у тех ли, которые живут умеренно, тело здорово, чувства светлы и с великой легкостью исполняют свое дело, а у неумеренных оно слабо, мягче всякого воска и подвержено множеству болезней? У них скоро является и подагра, и неприятное трясение тела, и безвременная старость, и головные боли, и расслабление и расстройство желудка, и потеря аппетита, и непрестанно они нуждаются во врачах, в постоянных лекарствах и в каждодневном лечении. Это ли, скажи мне, удовольствие? Кто так назовет это из тех, которые знают, что такое удовольствие? Удовольствие бывает тогда, когда удовлетворение следует за аппетитом; если же удовлетворение делается, а аппетита вовсе нет, то удовольствие теряется и исчезает. Поэтому-то больные, хотя бы перед ними лежала приятнейшая пища, с отвращением и как бы с неприятностию вкушают ее, потому что у них нет аппетита, который делает удовлетворение приятным. Ведь не свойство пищи и питья, но аппетит вкушающих обыкновенно производит желание и доставляет удовольствие. Поэтому и один добрый муж, точно знавший удовольствия и умевший судить об этом, говорил: "Сытая душа попирает и сот" (душа в сытости сущи, сотом ругается) (Прит. 27: 7), выражая, что не в свойстве трапезы, но в расположении вкушающих состоит удовольствие. Поэтому и пророк, исчисляя чудеса, бывшие в Египте и в пустыне, между прочим, сказал, что Бог "насыщал бы их медом из скалы" (от камене меда насыти их) (Пс. 80: 17), хотя нигде не видно, чтобы камень источал для них мед. Что же значат эти слова? Так как евреи, утомившись от труда и путешествия и сильно мучаясь жаждой, припадали к холодным струям, получая великое наслаждение вследствие жажды, то он, желая представить это удовольствие от питья воды, назвал воду медом не потому, чтобы она переменилась в мед, но потому, что приятность воды равнялась его сладости, так как пившие воду приступали тогда к ней с жаждой. Если же это так, и никто не может противоречить этому, хотя бы он был самый бессмысленный, то не очевидно ли, что при трапезах бедных бывает чистое, истинное и великое удовольствие, и, как сказал мудрый муж, "все горькое сладко" (Прит. 27: 7), а при трапезах богатых неприятность, отвращение и омерзение.

9. "Но, богатство, – скажешь, – доставляет уважение имеющим его и удобство мстить врагам". Итак, потому, скажи мне, богатство кажется любезным и вожделенным для вас, что оно питает в нас сильнейшие страсти, приводит в действие гнев, поднимает славолюбие до высочайшей степени, надмевает и доводит до безумия? Но потому особенно и нужно, не оглядываясь, бежать от него, что оно вселяет в ум наш некоторых диких и свирепых зверей, лишает истинного уважения у всех, а доставляет обманутым иного рода уважение, подкрашенное только его красками, и заставляет считать это уважение истинным, хотя оно по свойству своему не таково, а только по виду кажется таким. Подобно тому, как произведенная притираниями и прикрасами красота непотребных женщин, не составляя красоты, представляет для обольщающихся гнусное и безобразное лицо хорошим и благообразным, хотя оно на самом деле не хорошо, – так точно и богатство заставляет принимать лесть за уважение. Не смотри же на похвалы, произносимые открыто из страха и ласкательства, – это краски и прикрасы; но вникни в совесть каждого, кто так льстит тебе, и увидишь тысячи обвинителей, которые внутренне говорят против тебя, отвращаются и ненавидят тебя более, нежели злые враги и неприятели. Если бы когда-нибудь случившаяся перемена обстоятельств сняла и обличила эту из страха составленную маску, как солнце жаркими лучами своими обнаруживает те лица, тогда ты ясно увидел бы, что ты во все прежнее время был в крайнем неуважении у своих угодников и считал себя почитаемым от тех, которые весьма ненавидят тебя, осыпают тебя в мыслях своих бесчисленными злословиями и желают видеть тебя в крайних бедствиях. И ничто не доставляет такого уважения, какое доставляет добродетель, уважение не вынужденное, уважение не притворное и не прикрытое какой-либо маской обмана, но истинное, искреннее, и не изменяемое никакими трудными обстоятельствами.

10. Ты хочешь отомстить оскорбившим тебя? Но поэтому самому, как я уже сказал, особенно и нужно избегать богатства. Оно обыкновенно заставляет тебя поднимать меч против себя самого, подвергает тебя строжайшему суду в будущем и приготовляет невыносимые наказания. Мщение есть столь великое зло, что и Божие человеколюбие прекращалось от него и уже данное прощение в бесчисленных грехах через него отменялось. Так тот, которому прощено было десять тысяч талантов и за простую просьбу дарована была столь великая милость, когда стал требовать от подобного себе раба сто динариев, т. е. стал требовать наказания за проступки в отношении к нему, то жестокостью к своему товарищу произнес приговор против себя самого; и не за другое что-нибудь, а только за это он и предан был мучителям, и был наказан, и должен был уплатить множество талантов, и никакого не получил прощения и оправдания, но потерпел жесточайшие мучения, и повелено было взыскать с него весь долг, который прежде человеколюбие Божие простило ему. Итак, потому ли, скажи мне, богатство вожделенно для тебя, что оно легко ведет тебя к такому греху? Напротив поэтому-то и надо отвращаться от него, как от врага, неприятеля и страшного убийцы. "Но бедность, – скажешь, – производит скорби, часто вынуждает произносить богохульные слова и решаться на низкие дела". Нет, не бедность, а малодушие. Так и Лазарь был беден, и весьма беден; к бедности присоединялась болезнь, которая, будучи горше всякой бедности, делала эту бедность еще несноснее; к болезни – еще беспомощное состояние и неимение благодетелей, которые делали и бедность и болезнь еще более горькими. Каждое из этих бедствий и само по себе мучительно, а когда нет и благодетелей, то бедствие становится еще больше, пламень сильнее, боль мучительнее, буря свирепее, волнение страшнее, печь жарче. Если же вникнуть точнее, то прибавится к этому и четвертое бедствие – невоздержание и роскошь жившего в соседстве богача. Если желаешь найти что-нибудь и пятое к усилению пламени, то ясно увидишь, что и это находилось у него. Ведь богач не только роскошествовал, но видел дважды, трижды, или, вернее, многократно в день (Лазаря), – так как он лежал у двери, представляя жалкое зрелище несчастья, и одним видом мог бы смягчить даже каменную душу, – и несмотря на это, богач, по своему бесчеловечию, не склонялся на помощь бедному, а сам имел сибаритскую трапезу, полные чаши, обильно разливаемое вино, блестящие толпы поваров, тунеядцев и льстецов с самого утра, и хоры поющих, (толпы) виночерпиев и смехотворцев; измышлял всякого рода невоздержание, пьянствовал и пресыщался, роскошествовал и в одежде, и в трапезе, и во многом другом, проводя так все время; а об этом бедном и не думал, видя каждый день, как он мучится от сильного голода, от тяжкой болезни, от множества ран, от беспомощного состояния и происходящих отсюда зол. Тунеядцы и льстецы лопались от пресыщения, а бедняк, столь бедный и столь много страдавший, не получал даже крупиц от трапезы при всем своем желании; и однако все это нисколько не причинило ему вреда; он не выразил негодования, не произнес богохульного слова, но как золото, очищаясь в сильнейшем огне, более светлеет, так и он, объятый страданиями, стоял выше всего – и страстей, и происходящих отсюда у многих огорчений. Если просто бедные, взирая на богатых, терзаются завистью и мучатся ненавистью, и жизнь свою считают не жизнью, имея притом в достаточной мере необходимую пищу и благодетелей; то этот бедняк, будучи беден так, как никто другой, и не только беден, но и болен, и не имея никакого благодетеля и утешителя, но лежа среди города как бы в самой безлюдной пустыне, истаивая от сильнейшего голода и видя, что у богача все льется как из источников, а он не получает никакого человеческого утешения, но служит постоянной трапезой для языков собак (тело его было так дрябло и расслаблено, что он не мог отгонять и их), – чего бы не потерпел, если бы не был весьма мужествен и любомудр? Видишь ли, что кто сам себе не делает вреда, тот не терпит ничего худого, хотя бы все оскорбляли его? Я опять повторяю те же слова.

11. Подлинно, какой вред причинили этому ратоборцу болезнь, неимение благодетелей, нападение псов, худое соседство богача, великая роскошь его, надменность и гордость? Сделался ли он от того слабее в подвигах добродетели? Поколебалась ли твердость его? Нисколько; напротив, такое множество бедствий и такая жестокость богача еще более укрепили его, сделались поводом к бесчисленным для него венцам, умножили награды, усугубили воздаяние, послужили к большему возмездию. Он увенчан не за бедность только, и не за голод, и не за раны, и не за лизание псов; но за то, что, имея такого соседа, который каждодневно видел его и постоянно презирал его, он переносил мужественно и с великим терпением это искушение, не мало, но весьма много усиливавшее и бедность, и болезнь, и беспомощное его состояние.

А что было, скажи мне, с блаженным Павлом? Ничто не препятствует опять упомянуть об этом муже. Не бесчисленное ли принял он множество испытаний? А какой потерпел вред? Не за то ли особенно он и увенчан, что терпел голод, страдал от холода и наготы, многократно подвергался бичеваниям, был побиваем камнями и утопал? "Но Павел, – скажешь, – был избранник Христов". И Иуда был в числе двенадцати учеников, и он был призван Христом; но ни то, что он был в числе двенадцати, ни самое призвание не принесло ему пользы, так как он не имел сердца, расположенного к добродетели. Павел, и борясь с голодом, и не имея необходимой пищи, и столь много каждодневно претерпевая бедствий, с великой бодростью пробегал путь, ведущий на небо; а Иуда, будучи призван еще прежде него, пользуясь тем же, чем и он, будучи посвящен в таинства вышней мудрости, приобщившись священной трапезы и страшной вечери, получив такую благодать, что мог воскрешать мертвых, очищать прокаженных и изгонять бесов, многократно слыша учение о нестяжательности, столько времени обращаясь с самим Христом и имея вверенные ему деньги бедных, чтобы этим он укрощал свою страсть (так как он был вор), при всем том не сделался лучшим, хотя пользовался таким снисхождением. Христос, зная, что он сребролюбив и по любви к деньгам погибнет, не только не наказал его тогда за это, но, дабы укротить его страсть, вверил ему и деньги для бедных, чтобы он, имея чем насытить свое корыстолюбие, не впал в страшную пропасть, меньшим злом отвращая большее.

12. Так везде тому, кто сам себе не хочет сделать вреда, никто другой не может повредить; и напротив, кто не хочет бодрствовать и исполнять должное с своей стороны, тому никогда никто не доставит пользы. Поэтому и дивная история Писаний, как бы на какой высокой, великой и широкой картине, описывает для тебя жизнь древних, продолжая повествование от Адама до пришествия Христова, и представляет тебе как падавших, так и увенчанных, дабы всячески вразумить тебя, что тому, кто сам себе не делает вреда, никто другой повредить не может, хотя бы вся вселенная подняла против него жестокую войну. Ни затруднительность обстоятельств, ни перемены времени, ни угнетения сильных, ни тучи злоумышлений, ни множество несчастий, ни совокупность всех человеческих бедствий не может нимало поколебать мужественного, внимательного и бдительного человека; напротив, нерадивого, беспечного, не заботящегося о самом себе ничто не сделает лучшим, хотя бы употреблены были тысячи пособий. То же показывает нам и притча о тех людях, из которых один построил дом свой на камне, а другой на песке (Матф. 7: 24 и сл.); это не для того, чтобы мы представляли песок и камень, или строение из камней и кровлю, или реки и дождь, и сильные ветры, устремляющиеся на здания, но чтобы от них умозаключали о добродетели и пороке, и видели отсюда, что, кто не вредит самому себе, тому никто не сделает вреда. Итак, ни порывисто падавший дождь, ни реки, стремившиеся с великой быстротой, ни жестокие ветры, ударявшие с сильным порывом, нисколько не поколебали того дома, но он остался твердым и неподвижным, дабы ты знал, что кто не выдает сам себя, того никакое испытание поколебать не может. А дом другого скоро обрушился не от силы испытаний (иначе и с другим было бы то же), но от собственного безумия (строителя); он пал не потому, что подул ветер, но так случилось с ним потому, что он был построен на песке, т. е. на нерадении и зле. Ведь он еще и ранее, нежели буря устремилась на него, был слаб и готов к падению. Такие здания, хотя бы никто не трогал их, сами собой разрушаются, потому что основание их расторгается и совершенно рассыпается. Как паутина сама собой разрывается, хотя бы никто не прикасался к ней, а адамант и под ударами остается целым, так точно и те, которые не вредят сами себе, хотя бы испытывали бесчисленное множество ударов, становятся более твердыми; а предающие самих себя, хотя бы никто не трогал их, сами собой увлекаются, теряются и погибают. Так погиб Иуда, который не только не подвергался никакому подобному испытанию, но и пользовался великим попечением (Господа).

13. Хочешь ли, я покажу тебе, как оправдываются эти слова и на целых народах? Какого народ иудейский удостоился промышления? Не вся ли видимая тварь готова была на служение иудеям? Не новый ли и необыкновенный был у них образ жизни? Они не посылали на рынок, и пользовались съестными припасами, не тратя серебра; ни борозд не проводили, ни плуга не влачили, ни земли не возделывали, ни семян не бросали, ни в дождях не имели нужды, ни в ветрах, ни во временах года, ни в лучах солнца, ни в течении луны, ни в благорастворении воздуха, ни в другом чем-нибудь подобном; ни гумна не готовили, ни хлеба не молотили, ни в веянии не нуждались для отделения зерен от плевел, ни жерновов не вращали, ни сушильни не строили, ни дров и огня не приносили в дом, ни в искусстве печения хлеба не нуждались, ни заступа не брали в руки, ни серпа не точили и ни в другом каком-нибудь художестве не имели нужды – например, в ткании, зодчестве или шитье обуви, но все доставляло им слово Божие. Они имели трапезу готовую, без пота и трудов – таково было свойство манны; она была всегда нова, свежа, не причиняла им никаких хлопот и не изнуряла трудом. Даже одежды у них, и обувь, и самое тело не подвергались свойственной им тленности; в такое продолжительное время одежда их не износилась, и ноги их не покрылись мозолями, хотя они ходили столь много. О врачах и лекарствах, или о чем-нибудь другом, относящемся к этому искусству, они и не вспоминали, так далека была от них всякая болезнь! "И вывел [Израильтян], – говорит Писание, – с серебром и золотом, и не было в коленах их болящего" (Изведе их с сребром и златом, и не бе в коленах их боляй) (Псал. 104: 37). Они так ели и так пили, как бы оставили этот мир и переселились в другую лучшую вселенную; и пламеннейшие лучи солнца не поражали голов их, потому что пламень затеняло облако, которое везде висело над ними и, передвигаясь, служило покровом для всего народа. И во время ночи они не имели нужды в светильнике, который бы рассеивал тьму, но столп огненный был для них источником неизреченного света, доставляя им две услуги – и освещая, и указывая им путь; он не только светил, но точнее всякого путеводителя водил этот многочисленный народ по пустыне. Ходили же они не только по суше, но и по морю, как по суше, преодолевали пределы природы, пешешествуя по страшному морю, как бы по твердому и крепкому камню. Когда эта стихия находилась у них под ногами, тогда она была подобна суше, ровным полям и нивам; а когда вступили в нее враги, тогда она оказала действия, свойственные морю, для них была колесницею, а для неприятелей их – гробом; тех с легкостью переправляла, а этих с великой свирепостью потопляла. Беспорядочные потоки вод оказывали порядок и покорность, свойственные людям разумным и мудрым, исполняя должность то стража, то палача, в один и тот же день обнаруживая противоположные действия. А что сказать о камнях, которые источали потоки вод? Что о тучах птиц, которые множеством своих тел покрывали всю землю? Что о чудесах, бывших в Египте и в пустыне? Что о трофеях и победах, совершенных без пролития крови? Ведь они, как бы играя, а не воюя, побеждали противников. И над властителями своими (египтянами) они одержали верх без оружия, и сражавшихся с ними по исшествии из Египта преодолевали при звуках труб и пении, так что эти действия были более ликованием, нежели войной, более церемонией[2], нежели сражением. Подлинно, все эти чудеса были не для того только, чтобы сделать нужное для них, но чтобы они точнее сохранили и учение о богопознании, которое преподал им Моисей. Отвсюду раздавались голоса, возвещавшие о Господе. Об этом возвещало море, то делаясь проходимым для пеших, то становясь опять морем; и струи Нила гласили то же, изменяясь в кровь; и жабы, и рои саранчи, и скнипы, и зараза говорили это всему народу; и чудеса в пустыне, и манна, и столп, и облако, и перепелы, и все прочее было для них тогда вместо книги и письмен, никогда не изглаждаемых, постоянно каждый день служа им напоминанием и отзываясь в сердце их. Однако, после такого о них промышления, после несказанных благодеяний, после великих чудес, после неизреченного попечения, после непрестанного учения, после внушения словами, после убеждения делами, после знаменитых побед, после славных трофеев, после обилия трапезы, после избытка воды, после неизъяснимой славы, какой были отличены перед всем родом человеческим, они были неблагодарны и бесчувственны, поклонились тельцу, стали служить голове вола, и искали себе богов, тогда как имели в свежей памяти совершенные в Египте благодеяния Божий и пользовались от Него еще многим и другим.

14. Напротив, ниневитяне, народ варварский и иноплеменный, не удостоившийся ничего такого, ни малого, ни великого, ни учения, ни чудес, ни дел, ни слов, как только увидели человека, спасшегося от кораблекрушения, который никогда прежде не бывал у них, но в первый раз явился, пришел и сказал: "еще сорок дней и Ниневия будет разрушена" (еще три дни, и Ниневия превратится) (Ион. 3: 4), то от этих простых слов переменились, исправились и, оставив прежнее нечестие, обратились через покаяние к добродетели, так что изменили Божие о них определение, поддержали колеблющийся город, отклонили небесный гнев и избавились от всякого зла. "И увидел Бог, – говорит Писание, – дела их, что они обратились от злого пути своего ко Господу" (Виде Бог яко возвратися кийждо от пути своего лукаваго, и обратишася) (Ион. 3: 9). Как, скажи мне, обратились они? Велики были их пороки, невыразимо нечестие, неизлечимы раны, что пророк и выразил, сказав: "злодеяния его дошли до неба" (взыде вопль злобы их (Ион. 1: 2), означая расстоянием места великость их пороков. И однако столь великое нечестие, так возросшее и так высоко поднявшееся, что оно достигало до самого неба, они в три дня, в столь краткое время, после немногих слов, выслушанных от человека неизвестного, чужеземного, подвергшегося кораблекрушению, так изгладили, так истребили, так удалили от себя, что удостоились следующих слов: "И увидел Бог дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них" (виде Бог, яко возратися кийждо от пути своего лукаваго, и раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им) (Ион. 3: 10). Видишь ли, что внимательный и бдительный не только не терпит никакого вреда от людей, но отклоняет и небесный гнев; а кто сам предает себя и вредит себе, тот не много получает пользы, хотя бы удостоился множества благодеяний? Ни иудеям не принесло пользы такое множество чудес, ни ниневитянам не повредило то, что они не имели их; но так как они сами были расположены к добру, то в короткое время сделались лучшими, хотя были варвары, иноплеменники, не слыхали никаких божественных глаголов и жили где-то далеко от Палестины.

15. Какой также, скажи РјРЅРµ, вред причинили добродетелям трех отроков случившиеся СЃ РЅРёРјРё бедствия? РќРµ тогда ли, как РѕРЅРё были еще молоды, Рё весьма молоды, РІ раннем возрасте, подверглись РѕРЅРё страшному наказанию Рё плену, были далеко отведены Рё, пришедши РІ чужую землю, лишены Рё отечества, Рё РґРѕРјР°, Рё храма, Рё жертвенника, Рё жертв, Рё приношений, Рё возлияний, Рё самого песнопения? Для РЅРёС… РЅРµ только РґРѕРј РёС… был РЅРµ доступен, РЅРѕ вместе СЃ тем Рё разнообразные РІРёРґС‹ богослужения. РќРµ были ли РѕРЅРё преданы РІ варварские СЂСѓРєРё, более волкам, нежели людям, Рё, что всего тяжелее, находясь РІ варварской земле Рё тягчайшем плене, РЅРµ имели РЅРё учителя, РЅРё РїСЂРѕСЂРѕРєР°, РЅРё начальника? "И нет Сѓ нас, –  РіРѕРІРѕСЂРёС‚СЃСЏ РІ Писании, – РЅРё РєРЅСЏР·СЏ, РЅРё РїСЂРѕСЂРѕРєР°, РЅРё вождя… РЅРё места, чтобы нам принести жертву Тебе Рё обрести милость РўРІРѕСЋ" (И несть, РєРЅСЏР·СЏ, Рё РїСЂРѕСЂРѕРєР°, Рё вожда, РЅРё места, еже пожрети пред РўРѕР±РѕСЋ, Рё обрести милость) (Дан. 3: 38). Притом РѕРЅРё введены были РІ царский РґРѕРј, как Р±С‹ РЅР° какую-РЅРёР±СѓРґСЊ скалу Рё утес, Рё РІ РјРѕСЂРµ, наполненное подводными камнями, Рё принуждены были плыть РїРѕ этому страшному РјРѕСЂСЋ без кормчего, без рулевого, без корабельщиков Рё без парусов, или как Р±С‹ РІ темнице заключены были РІ царских чертогах. РћРЅРё любили мудрость, стояли выше житейских дел, попрали РІСЃСЏРєСѓСЋ гордость человеческую, отличались легким крылом, Рё потому пребывание там считали усугублением СЃРІРѕРёС… бедствий. Находясь РІРЅРµ дворца, РІ частном РґРѕРјРµ, РѕРЅРё могли Р±С‹ пользоваться большой СЃРІРѕР±РѕРґРѕР№; Р° поступив РІ эту темницу (ведь РѕРЅРё считали РІСЃСЋ тамошнюю пышность РЅРµ лучше темницы, утесов Рё подводных камней), РѕРЅРё тотчас встретили ужасное затруднение. Царь повелел РёРј участвовать РІ собственной его трапезе, роскошной, нечистой Рё скверной; Р° РёРј это было РЅРµ позволительно Рё казалось тяжелее смерти; РѕРЅРё оставлены были РѕРґРЅРё, как агнцы между множеством волков. Необходимо было или мучиться голодом, или идти РЅР° смертную казнь, или вкушать запрещенные яства. Что же делают эти юноши – сироты, пленники, пришельцы, рабы дающих РёРј такие повеления? РћРЅРё РЅРµ подумали, что достаточным для РЅРёС… извинением может послужить необходимость Рё насилие властелина РіРѕСЂРѕРґР°; РЅРѕ употребляют РІСЃРµ СЃРїРѕСЃРѕР±С‹ Рё усилия, чтобы избежать греха, хотя были совершенно беззащитными. РќРё деньгами РѕРЅРё РЅРµ могли склонить РЅР° СЃРІРѕСЋ сторону, – как это возможно для пленников? – РЅРё дружбой Рё знакомством, – как это возможно для пришельцев? – РЅРё властью РЅРµ могли заставить, – как это возможно для рабов? – РЅРё многочисленностью преодолеть, – как это возможно только для троих? Поэтому РѕРЅРё пришли Рё стали словами убеждать того евнуха, который имел здесь власть. Увидев, что РѕРЅ боится, трепещет Рё заботится Рѕ собственном спасении, Рё непреоборимый страх смерти потрясает душу его: "Боюсь СЏ, –  РіРѕРІРѕСЂРёР» РѕРЅ, – РіРѕСЃРїРѕРґРёРЅР° моего, царя… если РѕРЅ СѓРІРёРґРёС‚ лица ваши худощавее, нежели Сѓ отроков, сверстников ваших, то РІС‹ сделаете голову РјРѕСЋ РІРёРЅРѕРІРЅРѕСЋ перед царем" (Р±РѕСЋСЃСЏ аз, РіРѕСЃРїРѕРґРёРЅР° моего царя, РґР° РЅРµ РєРѕРіРґР° СѓРІРёРґРёС‚ лица ваша уныла, паче отроков сверстников ваших, Рё осудите главу РјРѕСЋ царю) (Дан. 1: 10), РѕРЅРё удаляют РѕС‚ него это опасение Рё убеждают оказать РёРј милость. И так как РѕРЅРё сделали РІСЃРµ СЃ своей стороны, то Рё Бог после того сделал СЃРІРѕРµ: РЅРµ Божиим только делом было то, Р·Р° что РѕРЅРё имели получить награду, РЅРѕ прежде всего это зависело РѕС‚ РёС… душевного расположения, которое РѕРЅРё показали доблестным Рё твердым, – потому Рё приобрели себе Божие благословение Рё довершили то, чего домогались.

16. Видишь ли, что никто РґСЂСѓРіРѕР№ РЅРµ может причинить вреда тому, кто РЅРµ вредит сам себе? Р’РѕС‚, РЅРё молодость, РЅРё плен, РЅРё сиротство, РЅРё удаление РІ чужую землю, РЅРё одиночество, РЅРё неимение заступников, РЅРё строгое повеление, РЅРё великий страх смерти, стеснявший душу евнуха, РЅРё бедность, РЅРё малочисленность, РЅРё пребывание среди варваров, РЅРё то, что властители были РёС… врагами, РЅРё то, что РѕРЅРё преданы были РІ СЂСѓРєРё самого царя, РЅРё разлука СЃРѕ всеми родными, РЅРё удаление РѕС‚ священников Рё РїСЂРѕСЂРѕРєРѕРІ Рё прочих, кто Р±С‹ заботился Рѕ РЅРёС…, РЅРё неимение жертв Рё возлияний, РЅРё лишение храма Рё песнопений, Рё ничто РїРѕРґРѕР±РЅРѕРµ РЅРµ причинило РёРј вреда, РЅРѕ тогда РѕРЅРё сделались гораздо более славными, нежели РєРѕРіРґР° пользовались этим РІ своем отечестве. Таким образом, совершив первый РїРѕРґРІРёРі, украсившись светлым венцем, сохранив закон Рё РІ чужой земле, поправ повеление тирана, победив страх перед мстителем, Рё РЅРµ потерпев никакого вреда, РЅРѕ совершив это дело СЃ такой легкостью, как будто Р±С‹ находились РІ РґРѕРјРµ Рё пользовались всеми благами, РѕРЅРё потом призваны были Рє РґСЂСѓРіРёРј подвигам. И опять РѕРЅРё остались теми же. Им предстоял РїРѕРґРІРёРі еще труднее прежнего, была разжена печь Рё варварское РІРѕР№СЃРєРѕ вместе СЃ царем вооружилось против РЅРёС…; РІСЃРµ персидские силы пришли РІ движение Рё РІСЃРµ устроено было, чем Р±С‹ обольстить РёС… или принудить: разнообразные СЂРѕРґС‹ музыки, различные СЃРїРѕСЃРѕР±С‹ мучений, СѓРіСЂРѕР·С‹, страшные СЃРѕ всех сторон явления, Рё еще более – страшные слова; РЅРѕ несмотря РЅР° то, так как РѕРЅРё РЅРµ изменили сами себе, Р° сделали СЃ своей стороны РІСЃРµ нужное, то нисколько РЅРµ потерпели вреда, Р° напротив, украсились венцами еще светлее прежних. Навуходоносор связал РёС… Рё Р±СЂРѕСЃРёР» РІ печь, РЅРѕ РЅРµ причинил РёРј вреда, Р° еще больше доставил пользы Рё сделал РёС… более славными. РўРµ, которые РЅРµ имели РЅРё храма (опять скажу то же), РЅРё жертвенника, РЅРё отечества, РЅРё священников, РЅРё РїСЂРѕСЂРѕРєРѕРІ, РІ чужой Рё варварской стране, даже среди самой печи, среди всего РІРѕР№СЃРєР°, РІ глазах самого царя, совершавшего это, воздвигли блистательный трофей Рё одержали знаменитую победу, воспев РґРёРІРЅСѓСЋ Рё преславную песнь, которая СЃ того времени доныне поется РїРѕ всей вселенной Рё будет воспеваема РІ последующих поколениях. Так, кто сам себе РЅРµ делает вреда, тот РЅРµ может испытать никакого вреда РѕС‚ РґСЂСѓРіРёС…; СЏ РЅРµ перестану постоянно повторять это изречение. Если плен, Рё рабство, Рё одиночество, Рё удаление РѕС‚ отечества Рё РѕС‚ всех родных, Рё смерть, Рё сожигание, Рё столь великое РІРѕР№СЃРєРѕ, Рё столь жестокий тиран трем отрокам, юным пленникам, рабам, пришельцам, бывшим РІ чужой земле, РЅРµ могли причинить никакого вреда РІ собственной РёС… добродетели, РЅРѕ такое насилие еще послужило для РЅРёС… РїРѕРІРѕРґРѕРј Рє большему дерзновению, то что может повредить человеку бдительному? Ничто РЅРµ может, хотя Р±С‹ РІСЃСЏ вселенная вооружилась против него. "РќРѕ тогда Бог, – скажешь, вЂ“ предстал РёРј Рё избавил РёС… РѕС‚ пламени". Точно так; РЅРѕ если Рё ты сделаешь РІСЃРµ СЃ своей стороны, то, конечно, вслед Р·Р° тем Рё Бог сделает РІСЃРµ СЃ своей стороны.

17. Впрочем СЏ РЅРµ потому удивляюсь этим отрокам, ублажаю РёС… Рё почитаю достойными подражания, что РѕРЅРё попрали пламень Рё превозмогли действие РѕРіРЅСЏ, РЅРѕ потому, что РѕРЅРё были связаны, брошены РІ печь Рё преданы РѕРіРЅСЋ Р·Р° истинное учение. РћС‚ этого произошел весь трофей РёС…, Рё как только РѕРЅРё были брошены РІ печь, то уже возложен был РЅР° РЅРёС… венец, который начал сплетаться еще прежде исполнения дела, РєРѕРіРґР° РѕРЅРё, СЃ великой отвагой Рё дерзновением представ перед царя, говорили: "Нет нужды нам отвечать тебе РЅР° это.  Бог наш, Которому РјС‹ служим, силен спасти нас РѕС‚ печи, раскаленной огнем, Рё РѕС‚ СЂСѓРєРё твоей, царь, избавит. Если же Рё РЅРµ будет того, то РґР° будет известно тебе, царь, что РјС‹ богам твоим служить РЅРµ будем Рё золотому истукану, которого ты поставил, РЅРµ поклонимся" (нетребе нам Рѕ глаголе сем отвещати тебе: есть Р±Рѕ Бог наш РЅР° небесех, Ему же РјС‹ служим, силен изъяти нас РѕС‚ пещи, огнем горящия, Рё РѕС‚ СЂСѓРєСѓ твоею избавити нас, царю: аще ли РЅРё, ведомо РґР° будет тебе, царю, СЏРєРѕ Р±РѕРіРѕРј твоим РЅРµ служим, Рё телу златому, еже поставил ecu, РЅРµ кланяемся) (Дан. 3: 16–18). Р—Р° эти слова СЏ прославляю РёС…; РїСЂРё этих словах получив победную награду, РѕРЅРё пошли Рє светлому венцу мученичества, присоединив Рє исповеданию РЅР° словах исповедание РЅР° деле. Рђ что РѕРіРѕРЅСЊ устыдился тел РёС…, вверженных РІ печь, расторг СѓР·С‹ РёС…, доставив РёРј возможность СЃРІРѕР±РѕРґРЅРѕ ходить там Рё забыл Рѕ собственном действии, Рё огненная печь сделалась источником прохладных РІРѕРґ, это уже было чудом Божией благодати Рё вышнего чудодействия. Таким образом эти ратоборцы еще прежде, нежели совершилось такое чудо, как только вошли РІ пламень, уже воздвигли трофей, одержали победу, украсились венцем, прославились РЅР° небесах Рё РЅР° земле, Рё ничего РЅРµ оставалось более Рє РёС… прославлению. Что же можешь ты сказать РЅР° это? Отправлен ли ты РІ ссылку Рё изгнан РёР· отечества? И РѕРЅРё также. Попал ли ты РІ плен Рё РїРѕРґ власть варваров? РўРѕ же, как видишь, было СЃ РЅРёРјРё. РќРёРєРѕРіРѕ РЅРµ имеешь ты, кто Р±С‹ там находился РїСЂРё тебе, помогал тебе, наставлял Рё научал тебя? И РѕРЅРё лишены были этой помощи. Тебя связали? Тебя жгут? Тебя умерщвляют? Мучительнее этого ты РЅРµ можешь ничего сказать; РЅРѕ РІРѕС‚ Рё РѕРЅРё, прошедши РІСЃРµ это, после каждого мучения делались славнее, знаменитее, Рё собирали большее богатство РЅР° небесах. Иудеи, имея Рё храм, Рё жертвенник, Рё РєРёРІРѕС‚, Рё херувимов, Рё очистилище, Рё завесу, Рё бесчисленное множество священников, Рё каждодневные службы, Рё жертвы утренние, Рё вечерние, непрестанно слушая РїСЂРѕСЂРѕРєРѕРІ, живых Рё умерших, оглашавших слух РёС…, сохраняя воспоминание Рѕ чудесах, бывших РІ Египте, РІ пустыне, Рё Рѕ всех прочих, имея РёС… написанными РЅР° руках СЃРІРѕРёС… Рё РЅР° порогах, испытав великие тогдашние чудотворение Рё РґСЂСѓРіРёРµ благодеяния, РЅРµ только РЅРµ получили никакой пользы, РЅРѕ еще получили вред, поставив идолов РІ самом храме, закалая сынов СЃРІРѕРёС… Рё дочерей РїРѕРґ деревьями, совершая эти беззаконные Рё нечестивые жертвоприношения почти РїРѕ всей стране Палестинской, Рё делая тысячи РґСЂСѓРіРёС… гнуснейших дел. Рђ отроки, находясь среди варваров, РІ неприятельской Рё враждебной земле, РІ РґРѕРјРµ тирана, лишенные РІСЃСЏРєРѕРіРѕ попечения, подвергаясь мучению Рё действию РѕРіРЅСЏ, РѕС‚ этого РЅРµ только РЅРµ потерпели никакого вреда, РЅРё малого, РЅРё великого, РЅРѕ еще более прославились. Итак, зная это Рё РїРѕРґРѕР±РЅРѕРµ тому собирая РёР· боговдохновенных Рё божественных Писаний (Р° РјРЅРѕРіРѕ можно найти таких примеров Рё РЅР° РґСЂСѓРіРёС… различных лицах), РЅРµ станем думать, что затруднительность времени или обстоятельств, или необходимость Рё принуждение, или насилие властителей РјРѕРіСѓС‚ служить для нас достаточным оправданием РІ наших грехах. Рћ чем СЏ вначале сказал, тем же теперь Рё окончу речь: если кто терпит вред Рё РѕР±РёРґС‹, тот непременно терпит сам РѕС‚ себя, Р° РЅРµ РѕС‚ РґСЂСѓРіРёС…, хотя Р±С‹ РјРЅРѕРіРѕ было людей, обижающих Рё притесняющих его. Рђ если кто РЅРµ терпит сам РѕС‚ себя, то, хотя Р±С‹ нападали РЅР° него РІСЃРµ вообще жители всей земли Рё РјРѕСЂСЏ, РѕРЅРё РЅРµ РјРѕРіСѓС‚ причинить РЅРё малого вреда бдительному Рѕ Господе Рё внимательному. Будем же, увещеваю вас, бдеть Рё бодрствовать всегда Рё станем мужественно переносить РІСЃРµ СЃРєРѕСЂР±Рё, дабы получить нам вечные Рё нетленные блага РІРѕ Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава Рё держава, ныне Рё РїСЂРёСЃРЅРѕ, Рё РІРѕ веки веков. РђРјРёРЅСЊ.