Оглавление:
О страсти и борьбе с нею
О приятности, утешении и удовольствии, греховных и естественных. О применении слов «чувственное», «чувственность»
О применении слова мир, в Писании и у Святых Отцов
О добродетели и внешнем местоположении
О чтении с рассуждением
Естественное чувство, страсть и добродетель
О молчании
О страсти и борьбе с нею
Аноним: О страстях.
Видимо, страсти делятся: Страсти – болезнь души и плоти (следствие Грехопадения).
Страсти — бесовское воздействие.
То есть, к примеру, существует дух гордыни (демон омрачающий душу). Человек освободился от гордыни, как от страсти души, но вот находит дух гордыни, и получается раздвоение и борьба с гордым настроем души.
«Существует только одно расстройство, которое является злом и погибельным для человека, — это первородный грех, дух самости и гордыни, и сходящие отсюда страсти.
Всё это лечится через борьбу со страстями. Всякое иное расстройство не есть зло, и не является погибельным для души человека» (комментарии к теме «О естестве»).
О.Серафим: Дух самости и гордыни, первородный грех и демон, бесы, – это не одно и то же. Ибо первородный грех, дух самости и гордыни, – это окраска души, ее настрой. А демон, бесы, – это уже отдельные личности, разумные существа, которые по своему свободному произволению погрязают во зле и имеют доступ к душам человеческим (по причине впадения человека в первородный грех), для того, чтобы искушать их.
Страсть, – это неоднократное проявление первородного греха, духа самости и гордыни, в желании, чувстве, мысли, и самим делом, перешедшее в навык, привычку. То есть страсть, – это плохая привычка, в желании, чувстве и мысли. А добродетель, – это хорошая привычка, в желании, чувстве и мысли.
Если человек избавился от духа гордыни, как от страсти, плохой привычки, в желании и чувстве, то вместо этого у него должна быть хорошая привычка, – это дух сокрушенный и смиренный перед Богом. Ибо невозможно искоренить плохую привычку, без воспитания хорошей. Невозможно убрать в чувстве ощущение гордыни, если не будет ощущения сокрушенного и смиренного.
Если человек освободился от власти духа гордыни над ним, то это значит, что он в своем свободном произволении разорвал сочувствие к духу самости и гордыни и воспитал сочувствие к духу сокрушенному и смиренному перед Богом.
Разрывание сочувствия к страсти и воспитание сочувствия к добродетели, – это и называется освобождением от той или иной страсти. При этом, первородный грех продолжает жить в человеке еще до самой смерти, и бесы его так же могут искушать. Но первородный грех и бесы уже не имеют над ним власти, так как он своим произволением, при помощи дара Божественной благодати, пребывающей с духом сокрушенным и смиренным, связывает проявления первородного греха и отсекает бесовские прилоги к греху. В этом связании первородного греха, даром Благодати, и заключается прощение греха, Богом, человеку.
Прилог, – это греховный помысел, который посылает демон, но к которому еще нет сочувствия. И поэтому подвижник видит этот помысел еще до того, как к нему появилось сочувствие, как только он приближается к нему, и тут же его отсекает. И таким образом, этот помысел не доходит до чувства и не имеет никакой власти над человеком.
«Прилогом святые Отцы (Иоанн Лествичник, Филофей Синаит и другие) называют помысел простой, или воображение какого-либо предмета, вдруг в сердце вносимое и уму предстающее. Св. Григорий Синаит говорит: «Прилог есть внушение, от врага происходящее: сделай то или другое, как то было Самому Христу Богу нашему: «скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф.4:3). Или проще сказать: это какая-либо мысль, на ум человеку пришедшая. И таковой прилог называется безгрешным, не заслуживающим ни похвалы, ни осуждения, потому что он не от нас зависит. Ибо не возможно, чтобы не было приражения нам вражеских козней, говорит Симеон Новый Богослов, после того, как диавол с бесами получил доступ к человеку, за преслушание удаленному из рая и от Бога, а в сем состоянии удаления он может колебать мысли и ум всякого. Разве одни совершенные и восшедшие на высокую степень духовной жизни могут пребыть непоколебимыми, и то на время, говорит святой Исаак» (преп.Нил Сорский, «О восьми главных страстях», гл.2).
Любой греховный помысел, тогда имеет силу и власть над человеком, когда есть к нему сочувствие, – сродное чувство. Но когда, в свободном произволении, сочувствие разорвано, к этому греховному сродному чувству, тогда такой помысел не имеет никакой силы и власти, над человеком, и легко может быть прогоняем; но для этого надо все время находиться в трезвении, внимании к себе, которые и воспитываются в борьбе, на пути к такому духовному состоянию.
«Когда делается что воле противное, готовое огорчить и раздражить, скорее бегите вниманием к сердцу и, сколько можете, напрягайтесь не допускать возродиться тем чувствам, напрягайтесь и молитесь. Если не допустите породиться тем чувствам, всему конец: ибо всё от чувств» (свт.Феофан Затворник, «Собрание писем», Выпуск 1, п.115).
Если человек освободился от страсти гордыни, то вся борьба для него начинает заключаться с прилогами-помыслами, которые он не допускает до чувства, так как в нем уже нет сочувствия к этому духу. И по этой причине в нем нет и раздвоения.
О приятности, утешении и удовольствии, греховных и естественных. О применении слов «чувственное», «чувственность»
Аноним: А как объяснить изречения (об утешении) ?
(св. Дорофей, Цветник): «…нет печали без утешения, как нет и удовольствия без наказания».
(стар. Иосиф Ватопедский): «Препятствуй уму обращаться к чувственному, чтобы избежать тебе сластолюбия, от которого происходит печаль и уныние».
(Православная литература): «Удаляйся от всякого мирского утешения, и Бог утешит тебя». «Мирские блага (утешения) соединены с множеством скорбей и печалей, и не дают истинной радости».
(Исаак Сирин): «за всякой телесной отрадой следует страдание, а за всяким страданием ради Бога следует отрада».
То есть (называю для себя) «закон утешения» (принципы).
О.Серафим: Если Бог не будет нам подавать утешения, то мы в конечном итоге впадем в уныние и отчаяние. И то утешение, которое подает нам Бог, мы ощущаем через посредство чувства, естественного нам. И в этом чувстве присутствует ощущение приятности, которое и приносит нам отраду и облегчение. И мы не считаем это утешение и ощущение чувства приятности, в нем, греховным.
Когда мы едим пищу или спим, то мы тоже получаем в чувстве ощущение приятности, так как если бы не было ощущения приятности во время вкушения пищи или сна, то все бы возненавидели еду и сон.
И подвижники, которые подвизались, точно так же искали подкрепления во сне и пищи, в телесном отдохновении, когда приходили в изнеможение. А в самих по себе сне, пищи и телесном отдохновении уже присутствует утешение, с ощущением чувства приятности, для тела.
Каждое тело обладает определенной степенью крепости, и если ему дать чрезмерную скорбь и страдание, то оно не сможет этого выносить и начнет искать утешения, которое и будет приносить ему облегчение, через посредство ощущения чувства приятности. Ибо это в согласии с нашим естеством. Но если ему не дать утешения, в котором присутствует ощущение чувства приятности, через посредство облегчения его скорби и страдания, то человек не выдержит и впадет в уныние и отчаяние.
Само по себе чувство утешения или ощущение чувства приятности не является греховным, по своей природе. Ибо никакое чувство само по себе, в своей природной изначальности, не может являться греховным. Ибо Бог вложил в человека чувство утешения и приятности, а Бог греха не может творить.
Да и ощущение вечного блаженства, как дарование дара Божественной благодати, к которому мы стремимся, человек будет ощущать через посредство своих естественных чувств, в том числе и через посредство чувств утешения и приятности. И если бы не было этих естественных чувств в человеке, то он бы и не мог ощущать блаженство, подаваемое ему Богом.
Слово чувственность имеет разное значение и смысл. Иногда оно у Св.Отцов употребляется в значении внешних чувств: зрение, осязание, обоняние, слух и вкус. Но эти чувства не являются сами по себе греховными, ибо Господь наделил ими человека. А Бог греха не творил.
В основном Святые Отцы употребляют слово чувственность в смысле внешне-материальном: все то, что воспринимается нашими телесными чувствами, — зрением, осязанием, обонянием, слухом и вкусом. К примеру, преп.Иоанн Дамаскин: «как через вписываемое в книги слово, подобно тому как Бог начертал на каменных досках закон и повелел, чтобы была записана жизнь боголюбезных мужей, — так и через чувственное созерцание подобно тому, как Он повелел, чтоб, в воспоминание, были положены в кивот Завета стамна и жезл» («Первое защитительное слово против порицающих святые иконы», гл.13). В данном случае в словах «чувственное созерцание» речь идет о телесном зрении, внешне-материальном вИдении.
«А мы, не получив ни дара чудес, ни дара учительства – ибо, пристрастившись к чувственным удовольствиям, оказались недостойными этого – призвав в помощь Отца и Сына и Святаго Духа, скажем теперь об этом предмете нечто хотя немногое из того, что преподали нам пророки благодати» (преп.Иоанн Дамаскин, «Точное изложение православной веры», гл.3). Здесь точно так же речь идет о внешне-материальных, телесных удовольствиях.
«Некоторые, конечно, говорят, что они получили бытие прежде всякой твари – подобно тому, как говорит Григорий Богослов: «прежде всего Бог вымышляет ангельские и небесные силы, и мысль эта стала делом». Другие же говорят, что они произошли после сотворения первого неба. Все же согласны, что они сотворены прежде создания человека. Я же соглашаюсь с Богословом: ибо надлежало сотворить прежде всего умную сущность, потом чувственную, и после уже из той и другой сущности человека» (преп.Иоанн Дамаскин, «Точное изложение православной веры», гл.17). Здесь под словами «потом чувственную» разумеется материя, материальный мир.
«Это и был божественный рай, насажденный руками Божиими в Эдеме, – хранилище веселия и всякой радости, ибо слово Эдем означает наслаждение. Он находился на востоке, возвышаясь над всею землею. В нем было совершеннейшее благорастворение. Тончайший и чистейший воздух окружал его; вечно цветущие растения украшали его. Он был насыщен благовонием, наполнен светом и превосходил всякое представление чувственной прелести и красоты» (преп.Иоанн Дамаскин, «Точное изложение православной веры», гл.25). Под словами «чувственной прелести и красоты» здесь разумеется внешняя, физическая, материальная красота.
«Человек был создан вместе и чувственным, и духовным» (преп.Иоанн Дамаскин, «Точное изложение православной веры», гл.25). Здесь, в словах «чувственным, и духовным«, говорится о теле и душе человека.
Как видим, в основном, в традиционном святоотеческом понимании под словами чувственное, чувственность, разумеется все то внешне-материальное, что воспринимается нашими телесными чувствами.
В редких случаях под словом чувственность, в аскетическом понимании, разумеется страстность, греховность в наших чувствах, то есть примесь первородного греха, духа самости, который примешан к всем нашим естественным чувствам, через грехопадение.
Но неверно поступают те, которые под словом чувственность разумеют вообще чувства или просто естественные чувства человеческие. Такое понимание приводит к ложному аскетизму, к борьбе с естественными чувствами человека и отвержению их. А это, в свою очередь, приводит к духовной прелести, к самообольщению.
***
В изречении, «…нет печали без утешения, как нет и удовольствия без наказания», слова «утешение» и «удовольствие» приводятся в разных значениях и смыслах. И слово «утешение» здесь не имеет греховного оттенка и указывает на естественное чувство утешения, в котором есть ощущение приятности, которое прогоняет печаль. А слово «удовольствие» указывает на греховное, страстное чувство и ощущение.
А преп.Иоанн Дамаскин использует слово «удовольствие», как для определения естественного чувства, так и для определения греховного чувства: «Удовольствия бывают душевные и телесные. Душевные удовольствия – те, которые принадлежат только душе самой по себе; таковы, например, удовольствия, доставляемые знанием и созерцанием. Телесные удовольствия те, в которых участвуют и душа, и тело и которые отсюда получают свое название; таковы, например, удовольствия, доставляемые пищею, плотским совокуплением и т. п…
С другой стороны, одни удовольствия – истинные, другие – ложные… Поэтому тот, кто живет в согласии с волей Божией, должен искать удовольствий необходимых и, вместе, естественных; а на втором месте полагать удовольствия естественные, но не необходимые, допуская их в приличное время, приличным образом и в приличной мере. Прочих же удовольствий следует всячески избегать» (преп.Иоанн Дамаскин. «Точное изложение православной веры», гл.27, «Об удовольствиях»).
А в словах «Удаляйся от всякого мирского утешения» (св.Дорофей, Цветник), слово «утешение» уже имеет греховный оттенок, будучи соединено со словом «мирское». И здесь уже разумеется не всякое утешение, которое есть в миру, а мирское утешение, то есть греховное, страстное. Ибо накормить и напоить усталого путника и дать ему отдохновение является для него утешением, которое может совершаться людьми, живущими посреди мира. Но это не является греховным утешением, совершаемым в миру, мирскими людьми. Утешить человека, впавшего в уныние и отчаяние, не является греховным утешением, хотя оно и может совершаться мирскими людьми, посреди мира.
Точно так же, и подвижники не чуждались утешения: «Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидел, что авва Антоний шутливо обращается с братиями, и соблазнился. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братиям, говорит ему: положи стрелу на лук свой и натяни его. Он сделал так. Старец опять говорит ему: еще натяни. Тот еще натянул. Старец опять говорит: еще тяни. Ловец отвечает ему: если я сверх меры буду натягивать, то переломится лук. Тогда авва Антоний говорит ему: так и в деле Божием, если мы сверх меры будем налегать на братий, то от приражения они скоро сокрушаются. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии. Выслушав это, ловец был сильно тронут и, получив великую пользу, ушел от старца» (Древний патерик, гл.10, п.3).
Поэтому, под словами «мирское утешение», в святоотеческих творениях, надо разуметь не всякие утешения, происходящие в миру, а только греховные, страстные. Так же и под словом «удовольствие», когда оно приводится подвижниками в отрицательном смысле и значении, надо разуметь не всякое удовольствие, как мы видим из слов св.Иоанна Дамаскина, а только удовольствия греховные, страстные.
О применении слова мир, в Писании и у Святых Отцов
Так же и слово мир употребляется в Св.Писании и Св.Отцами в разном значении, – в смысле мира, как творения Божия, и в смысле греховности, страстности.
К примеру, ап.Иоанн Богослов говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1Иоан.2:15). То это не то обозначает, что надо ненавидеть весь материальный мир и людей, которые имеют грубую физическую, материальную плоть, а обозначает греховную страстную окраску, господствующую посреди общества человеческого. То есть, под этим подразумеваются греховные страсти.
«Слово мир есть имя собирательное, обнимающее собою то, что называется страстями… И когда в совокупности хотим наименовать страсти, называем их миром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями… И скажу короче: мир есть плотское житие и мудрование плоти… И отчуждение от мира познается по сим двум признакам: по превосходнейшему житию и по отличию понятий самого ума» (преп.Исаак Сирин, «Слова подвижнические», гл.2).
«Словом «мир» означается, собственно, не сожительство человеческое, не дела житейские, а все греховное, страстное, богопротивное. Мир – то, в чем качествуют похоть плоти, похоть очей и гордость житейская или где царствует всякий грех. В этом смысле слова: «мне мир распялся, и я миру» – будут значить то же, что: «мне всякий грех распялся, и я всякому греху распялся». Как же это и когда бывает?
Заметьте, наперед, что в каждом грехе есть две стороны; одну составляют греховные дела, а другую – греховная страсть. Страсть служит источником и причиною греховных дел, а дела суть произведение и выражение страсти. Так, например, гневливость или сердитость есть страсть греховная, в сердце живущая; а дела, в коих она выражается, суть: вспышки гнева, брань, свары, споры, драки, убийства. Страсть одна, а сколько у нее дел? И все они от нее одной происходят. Также сластолюбие, или чувственность, есть греховная страсть к чувственным удовольствиям; а дела ее суть: многоядение, сладкоядение, многопитие, сладкопитие, гулянье в трактирах, на гульбищах, в непотребных домах; в театрах, на балах, вечеринках. То же надобно разуметь и о всякой страсти. Всякая страсть, одна в сердце, вовне телом выражается многими делами.
После сего нетрудно вам понять, как бывает, что грех, или мир, распинается нам, и как бывает, что мы распинаемся греху, или миру.
Когда кто оставляет дела греховные или страстные, тогда распинается ему грех; или мир; а когда кто и самую страсть греховную в себе погашает и искореняет, тогда и он распинается греху, или миру. Так, например, когда кто оставляет гульбища, театры, трактиры, вечеринки и прочее, так что никто никогда не видит его ни в каких непотребных делах и местах, а всегда все видят его в поведении исправным и степенным; тогда, значит, грех, или мир, этою частью своею умер для него, или распялся ему. Но при сем нельзя еще наверно сказать, чтоб и сам он распялся греху, или миру. Ибо хотя нет его в тех местах и делах телом, но он может быть там сердцем и умом. Нет его в театре телом, но он может думать о нем и с соуслаждением говорить: «Как бы хорошо побыть там». Нет его в трактире и на гуляньях телом, но он может быть там умом и сердцем, может думать и желать, как бы попасть туда, жалея, что его нет там. Во всех сих и подобных случаях, хотя грех, или мир, распялся ему, но он сам еще не распялся греху, или миру, еще любит его, еще желает его и услаждается им. Одолел он себя настолько, чтоб удаляться от греховных дел; а сердца своего еще не переломил, еще не научил его не любить греховных дел, отвратиться от них и возненавидеть их. Перед Богом он еще грехолюбец, или миролюбец. Ибо Бог смотрит не на одни дела, а более на сердце (1Цар.16,7). Почему должно нам не только отстать от дел страстных и греховных, но преодолеть и погасить самые страсти так, чтоб не услаждаться никакими страстными предметами и делами, а иметь к ним отвращение и гнушаться ими. Вот когда уже кто достигнет до этого состояния, когда кто не только дел греховных делать не будет, но и самое пристрастие к ним погасит в себе; тогда он может сказать о себе, что и он распялся миру.
Итак, поставьте вы на одну сторону все греховные и страстные дела, а на другую — греховные страсти и так помышляйте: когда оставите вы все страстные дела, тогда будет значить, что мир вам распялся; а когда вы самые страсти погасите, тогда будет значить, что и вы распялись миру. Вот в каком разуме и к вам, мирянам, приложим закон, чтоб иметь мир распятым себе и себя распять миру. Первое выражается тем, что человек порочный оставляет жизнь распутную, дурную, зазорную и начинает жить степенно, исправив свое поведение. А второе выражается тем, что не только, исправного кто бывает поведения, но и чувства сердца своего держит исправными, чистыми и Богу приятными. Первое легче, а второе труднее. Почему не у всякого, исправного по внешнему поведению, исправно бывает и сердце.
Это и было причиною, что Апостол не остановился на одном распятии мира, или греха, — нам, но прибавил и распятие нас – миру. «Мало, – как бы так говорит, – мало, что твое поведение исправно. Ты в сердце свое войди, пересмотри там свои чувства и расположения и их все сделай святыми и Богу угодными»» (свт.Феофан Затворник, «Слова о покаянии и причащении…», гл.«В неделю 2-ю великого поста»).
О добродетели и внешнем местоположении
Так многие, и удаляясь телом от мира, не искореняли в себе страсти, и погибали: «Сказала старица игумения: Многие, живя в горе (имеется ввиду гора в пустыне) и занимаясь делами мира сего, погибли. Лучше жить в обществе человеческом и безмолвствовать по духу, нежели жить отшельником при мирском расположении духа» («Отечник», свт.Игнатия Брянчанинова, гл.«Изречения старцев, преимущественно египетских…, п.6).
Но добродетель не зависит от внешнего местоположения: «Говорят, слышал я, будто невозможно навыкнуть добродетели без ухода в даль и убежания в пустыню, и удивлялся, как вздумалось им неопределимое определять местом. Ибо если навык в добродетели есть восстановление сил души в первобытное благородство и сочетание во едино главнейших добродетелей для свойственного ей по естеству действования; а это не со вне приходит в нас, как нечто вводное, а прирождено нам от сотворения, и через это входим мы в Царствие Небесное, которое внутрь нас есть, по слову Господа; то пустынь излишня, когда мы и без нее входим в Царствие, через покаяние и всякое хранение заповедей, – что возможно на всяком месте владычества Божия, как поет Божественный Давид: “благослови, душа моя, Господа, на всяком месте владычества Его” (Пс.102:22)» (преп.Никита Стифат, Добротолюбие, т.5, Первая сотница, гл.72).
О чтении с рассуждением
Как мы видим, одни и те же слова могут употребляться подвижниками в разных значениях и смыслах. Поэтому, в каком значении употреблены слова «утешение», «удовольствие», или какое-либо другое слово, в творениях подвижников, необходимо рассматривать в общем, исходя из смысла всего текста, беря во внимание, что чаще всего подвижник обращался к таким же братиям, живущим рядом с ним. И им было понятно то, о чем шла речь.
И если это писалось для подвижников живущих в пустыне, лесу или монастыре, то читая эти творения это необходимо учитывать, при выяснении того, в каком духовном разуме сказано то или иное изречение.
«Каждый избери себе чтение отцов, соответствующее своему образу жизни. Отшельник пусть читает отцов, писавших о безмолвии; инок, живущий в общежитии, – отцов, написавших наставления для монашеских общежитий; христианин, живущий посреди мира, – святых отцов, произнесших свои поучения вообще для всего христианства.
Непременно нужно чтение, соответствующее образу жизни. Иначе будешь наполняться мыслями, хотя и святыми, но неисполнимыми самым делом, возбуждающими бесплодную деятельность только в воображении и желании; дела благочестия, приличествующие твоему образу жизни, будут ускользать из рук твоих. Мало того, что ты сделаешься бесплодным мечтателем, – мысли твои, находясь в беспрестанном противоречии с кругом действий, будут непременно рождать в твоем сердце смущение, а в поведении неопределенность, тягостные, вредные для тебя и для ближних.
При неправильном чтении Священного Писания и Святых Отцов легко можно уклониться со спасительного пути в непроходимые дебри и глубокие пропасти, что и случилось со многими» (свт.Игнатий Брянчанинов, т.1, «О чтении Св.Отцов»).
Итак, для правильного уразумения таких изречений необходимо знать все стороны и противоположности, по данному вопросу, которые отражены в Св.Писании и святоотеческих творениях. Если же это все не учитывается, то неизбежны впадения в крайности, из которых будут рождаться ложные учения.
Аноним: Благодарю, Батюшка, за подробные объяснения.
А то, действительно, увлёкшись «ложной аскетикой», можно впасть или в сокрушение или в обольщение.
Такое понимание и было, что речь в основном о крайностях (или вот ещё слово, – излишествах). Однако закономерность утешений явно прослеживается, поэтому определение «принцип», думаю, уместно.
Вот пример (источник, к сожалению, не помню). Настоятельница несправедливо сделала выговор (или укорила) молодой монахине; Та стерпела, не стала оправдываться. Поначалу претерпевала скорбь после выговора, но потом в душе появилась радость, лёгкость. Она рассказала об этом духовному человеку, и получила объяснение, что так Бог внутренне утешает.
Хотя, это рассказ о монашеской жизни, но «духовный принцип» вообще о жизни. «Обличают или молчать надо или кротко защищаться, если обличение клеветливо» (Екдик, Цветособрание).
То есть к «принципу» надо относиться с рассуждением. Если, к примеру, дело связано с предприятием, то оправдываться надо, иначе предприятие рухнет, и пострадают служащие (другие люди). Но не судиться по мелочам.
То есть прослеживается духовный принцип: «закон слова» — «Кроткий язык – древо жизни». «Закон слова» — это «закон молчания». «Признак великой добродетели – это молчание» (по рассуждению) (Диоптра, или духовное зерцало). Или вот ещё изречение: «Молчание – ключ добродетели».
Основание духовных принципов «дух смирённый и сокрушенный», как и учит истинная церковь, а так же принцип рассуждения.
Естественное чувство, страсть и добродетель
О.Серафим: Помоги вам, Господи, на вашем пути к спасению.
Да, так оно и есть. Но только то, что вы называете принципами, – это является нашими природными естественными чувствами, способностями или свойствами.
Надо, чтобы человеку было понятно, что такое первородный грех. И что дух самости (первородный грех) задействует те же самые естественные чувства и движения души. Но только вся разница в том, что те же самые естественные чувства, душевные движения, когда задействуются к месту, к времени и в меру, – то они действуют в согласии с нашей природой, какою ее сотворил Бог, и могут являться добродетелями, спасительными для души.
И эти же самые естественные чувства, душевные движения, когда задействуются не к месту, не к времени или без меры, – то они действуют не в согласии с нашей природой, какою ее сотворил Бог, они действуют и проявляются в угоду первородному греху, духу самости. И когда они постоянно проявляются, то образуются плохие привычки, которые и называются страстями.
Страсть, плохая привычка, в чувстве, желании и мысли, – это и есть, собственно говоря, ад в душе человека. И потому, чтобы выйти из адского состояния и надо избавляться от страсти.
Но так как, в основании всякой страсти лежит дух самоугодия, – стремление к угождению духу самости (первородному греху), – то поэтому-то воспитание духа сокрушенного и смиренного перед Богом является добродетелью, которая бьет по самому основанию страстей, искореняя их корень, из которого и растет все дерево страстей.
Вот почему и важно, чтобы любая добродетель, которую воспитывает человек, совершалась на основании духа сокрушенного и смиренного, а не на основании духа самости и гордыни. Иначе это будет лжедобродетель, которою будет обманываться человек, заходя в состояние самообольщения и духовной прелести.
В принципе, для того чтобы воспитать истинную добродетель, Господь будет попускать так, что у подвизающегося не сразу будет получаться, и он будет падать. И это необходимо для того, чтобы он опытным путем познал и ощутил свою немощь, и чтобы таким образом дух его сокрушился и смирился. Ибо только на основании такого настроя духа и может совершаться истинная добродетель, при помощи Божественной благодати. Такая добродетель является даром Божественной благодати, и Ее вместилищем. Как говорят об этом Св.Отцы, что истинные добродетели – суть вместилища Божественной благодати.
Вот почему грешник или разбойник, и даже при конце своей жизни, если придет в дух сокрушенный и смиренный перед Богом (это и называется покаянием), то он умирает в надежде на милость Божию и спасение.
О молчании
Ну, а молчание, – тогда хорошо, когда оно совершается к месту и к времени, и проходится в духовном разуме. А если не к месту, не к времени, то оно совершается безрассудно и является грехом, исходящим из страсти, а не добродетелью.
Этой добродетели надо учиться, чтобы научиться говорить и молчать к месту и к времени. Ну а когда молчишь, то в это время возгревать верные душевные чувства, спасительные, – дух сокрушенный и смиренный перед Богом, а к людям чувство сострадательной любви.
«Не тот разумен, кто говорит, но тот, кто знает время, когда должно говорить. В разуме молчи, и в разуме говори; прежде, нежели начнешь говорить, обсуди, что должно говорить; говори одно нужное и должное» («Отечник», преп.Исаия Отшельник, гл.95).
Поэтому-то преп.Пимен Великий и говорил, что «Иной человек представляется молчащим, но сердце его осуждает других. Труды такового тщетны. Другой с утра до вечера говорит и вместе пребывает в молчании, потому что говорит одно полезное для души» («Отечник», преп.Пимен Великий, гл.93).
Итак, «Признак великой добродетели – это молчание», в духовном разуме, совершаемое к месту и к времени. А признак лжедобродетели и духовной прелести, – это молчание, безрассудное, совершаемое не к месту, не к времени.