Новомученики, которые отвергли сергианскую антихристову ересь и Московскую Патриархию, являются одними из последних Святых: «Кто не изволяет со всей любовью и желанием в смиренномудрии соединиться с самым последним (по времени) из всех святых, имея к нему некое неверие, тот никогда не соединится и с прежними, и не будет поставлен в ряд предшествовавших святых, хотя бы ему казалось, что он имеет всю веру и всю любовь к Богу и ко всем святым. Он будет извержен из среды их, как не изволивший в смирении стать на место, прежде веков определенное ему Богом, и соединиться с тем последним (по времени) святым, как предопределено сие ему Богом» (преп.Симеон Новый Богослов, т.2, «Деятельные и богословские главы», гл.158).
Протопресвитер о.Михаил Польский [1]
«Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным,
а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным». (Mф.10:32-33).
Материалы о мучениках российских есть только материалы о гонениях без специального отбора тех мучеников, которые во всем могут служить примером для подражания и достойны славы церковной, отвечая вполне тем высоким требованиям, которые установлены от Господа, как правило поведения и долг верных Ему людей во время гонений за Его святое Имя.
Высший суд принадлежит Церкви (Mф. XvIII, 17), и она в свое время скажет свое последнее слово о своих мучениках сообразно с повелениями Господа. Но вера в это конечное торжество правды Христовой не может не окрылять, в ожидании сего великого момента, скромный предварительный труд всех тех членов Церкви, которые собирали и собирают для неё сведения о них.
Глубоко задуматься об этой Христовой правде побуждает и всех христиан состояние Церкви Российской под властью безбожников-гонителей. Что значит там, за железной завесой, исповедовать Христа?
Поскольку там запрещают быть и именоваться христианином, то ясен долг, конечно, по заповеди Христовой, исповедовать, т. е. открыто говорить, что ты веруешь в Него. Но если там оставляют тебе именование христианина, но тут же заставляют тебя говорить и делать — от имени Христа — не по правде Христовой, в посрамление этой правды, можешь ли ты, идя на это, т. е. отрекаясь от правды Христовой, считать себя христианином? Христианство необходимо включает в себя исповедание не только веры, но и правды Христовых.
Иисус Христос исповедал Себя Сыном Божиим и пострадал не только за исповедание этой истины, но и за обличительную правду, ненавистную духовным руководителям Его родного народа. Иоанн Креститель стал мучеником за веру Божию, ибо в силу её требований явил нравственную правду своих обличений. Святитель Филипп за то же пострадал от грозного царя. Святейший Патриарх Тихон возвысил свой голос против злодеяний большевиков-коммунистов вплоть до анафематствования, до отлучения их от Церкви.
Мы сознаем во всем этом истинность, правду, подлинность христианства.
Возможен ли другой путь, дозволяется ли он Евангелием? Может ли оно хотя бы в одном действии или слове оправдать нынешнюю московскую церковную власть, в её связи с безбожной властью коммунистов, когда в одних случаях она предавала этой власти своих мучеников-исповедников и становилась причиною их новых страданий, а в других наносила и наносит по сей день тяжкий моральный ущерб Церкви своим открытым служением лжи и обманам этой богоборной власти?
Ответ очевиден: это — падение, это — отступление от христианства. Апостол Христов говорит: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными. Ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным» (2 Кор. vI, 14-15). Никакие выгоды внешнего бытия, никакие облегчения своего существования не покупаются ценою такого союза, который для христиан есть самоотрицание, духовное самоуничтожение. Беречь так свою внешнюю жизнь, это — потерять ее. Это не жизнь. «Сберегши душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» — говорит Господь (Мф. X, 39).
Существование в ложных формах или при посредстве лжи не есть существование и жизнь в Церкви, а смерть для души, расслабление, паралич, тоска и тюрьма для душ, бремя непосильное, страшной тяжести, для совести. Свобода только вне этого ярма лжи, хотя бы это было скитальчество, отсутствие внешней легальной церкви, катакомбы и всe лишения. Здесь — свобода, правда и жизнь с чистой совестью.
Совершенно очевиден и прост евангельский ответ на вопрос, что значить путь христианской правды там, в гонениях, и какая нравственно нормальная форма существования для Церкви там возможна. И практика, история Церкви всех времен, включая и нынешние, указала, что это — исповедничество, страдания, смерть или бегство и катакомбы, и часто одно следовало за другим. Другого, правого пути нет. И Господь и уклонялся от преследователей (Мф. II, 13; Иоан. vIII, 59) и шел навстречу им. Апостолы и бежали от гонителей (Мф. X, 23; 2 Кор. XI, 32) и умирали от руки их. Собрания верующих в дни апостолов «по обыкновению» происходили за городом (Деян. XvI, 13), а потом и в подземельях катакомб. Таков единственный путь Церкви во время гонений и мы другого не знаем.
Однако, явился невероятный соблазн для царства верности, праведности, святости: пойти на союз, на соглашение и общение с беззаконием, с тьмою, с дьяволом, именно «под чужое ярмо с неверными», и явился ввиду необходимости для одной стороны, для сатанинского царства, принудить возглавителей церкви временно служить своим нечестивым целям, а с другой стороны, для церковных представителей, — облегчить внешнее тяжелое положение церкви во время гонений ценою моральных уступок.
Так падали иные христиане первых веков во время гонений, для сохранения своей жизни принося жертвы идолам или просто платя деньги за удостоверение об этом полицейским взяточникам того времени. Тогда же были и предатели, по малодушно выдававшие на мучения и смерть своих собратьев-христиан и места их собраний и их священные книги. Все они подпадали под церковное отлучение; и в покаянии и слезах несли как епитимию остаток своей жизни, за которую боролись такою ценой.
История гонений в наше время выносит тот же суд, ублажая правый путь и обличая неправый.
Опыт древности простого физического уничтожения служителей Церкви и её учреждений для современных новых гонителей её был очевидно недостаточен. Такие средства всегда только укрепляют веру. Нужно дискредитировать Церковь и её служителей, уронить их достоинство и престиж в глазах народа, расколоть её внутреннее единство, найти в ней малодушных и предателей, заставить, наконец, ее служить своим целям.
В условиях тягчайшего террора над Церковью, с обещанием послаблений и легализации самого церковного управления, большевики требовали услуг и от Патриарха Тихона, добиваясь определенного контакта в деятельности с правительством, осуждения своих врагов в лице заграничного епископата, исключения из числа управляющих епархиями неугодных власти епископов, то есть, разумеется, наиболее деятельных, влияющих на народ и популярных среди него. Власть стремилась таким образом поставить под контроль безбожников самое церковное управление. [2]
Не получив и не надеясь получить от Патриарха желаемое, большевики, в мае 1922 г., организовали так называемый обновленческий раскол, который своими действиями и соборными декларациями выполнял всю большевицкую программу: отрицал наличие гонений на церковь, осуждал контрреволюцию, начиная с Патриарха Тихона и кончая заграничным духовенством, приветствовал революцию. Даже и те, кто добросовестно верили в возможность свободы Церкви в советских условиях путем контакта с властью, дали много предателей и клеветников в доносах и на всяких процессах против своих собратьев. Не малое число из них устыдились своей позорной роли и покаялись, — независимо от того, какое горькое разочарование испытали они в надежде получить от своих покровителей свободу религиозного действия и влияния. Напрасными оказались компромиссы и предательская работа. Их убили большевики морально в глазах верующего народа. А потом, по миновании в них надобности, они прекратили существование и самого обновленческого раскола: явилось то, что с большим успехом могло его заменить.
Безнравственная сущность обновленчества — контакт с богоборной властью и предательство Церкви — была причиной самого резкого отталкивания от него всего честного и чистого в Церкви, чем явно обнаруживаема была для большевиков «контрреволюция», в ней заключающаяся. С жестокой яростью началось повсеместное преследование епископата, клира и мирян за неприятие обновленчества. Однако, понимая моральные мотивы этого протеста, большевики имели пред собою еще и открытое исповедание Церковью канонической её правды в ответ на нечестие обновленцев: узурпацию обновленцами высшей церковной власти, их женатый епископат, второбрачие духовенства. Безнравственная первая цель контакта с большевиками переплеталась с похищением власти и с реформами ради домогательств некоторой части духовенства.
Большевики поняли, что, поскольку соглашается с ними церковь, явно попирающая каноны, сопротивление будет непреодолимым. Надо искать другой путь к овладению Церковью, что и выразили большевики устами чекистов в разговорах с заключенными епископами. Так руководитель антицерковного, «ликвидационного» отдела ГПУ Е. А. Тучков, на отказ Архиепископа Илариона признать самочинную власть раскольников, сказал: «ну подождите: я вам дам вашего, и если вы его не признаете, то уже пощады не будет». А впоследствии, когда этот «наш» появился и вышла декларация М. Сергия, устанавливающая контакт с богоборной властью, другой чекист сказал ссыльному епископу: «а здорово подковырнул вас Сергий» — его буквальное выражение. [3]
На занятые, было, обновленцами позиции перешел «наш», канонический глава Церкви, признанный всеми заместитель местоблюстителя патриаршего престола М. Петра, заслуживший пред этим общее доверие своим бескомпромиссно-твердым и верным Церкви путем. После ареста и переговоров с чекистами в их застенках М. Сергий вдруг получает свободу и изменяет Церкви и самому себе, устанавливая контакт Церкви с её врагом, безбожной властью, своей декларацией от 16/29 июля 1927 г. Здесь снова обвинения церковных кругов в политической неблагонадежности к советской власти, требование лояльности заграничного духовенства к этой власти и выражения, и совершенной преданности режиму, и надежд на легализацию и свободу Церкви.
Недавние борцы с обновленчеством, упиравшие на его неканоничность, увидели перед собою те же обновленческие позиции, но уже у своей, признанной, законно-преемственной церковной власти, не нарушавшей прочих канонов, как это было у обновленцев. После былого обновленческого опыта легко было перенести центр тяжести на каноническую безупречность церковной власти и поставить на второй план контакт с безбожниками, допустимый, раз он требуется «законной» властью. Так соблазнили примириться с этим нечестием, мало по малу, многих, а в настоящее время оно является «каноническим» фундаментом современной «легальной» подсоветской церкви и её московской патриархии.
Однако никогда не должно быть забыто, что законное преемство церковной власти пресекается не только неканоническим возникновением её, но и неканоническими поступками. Чистая совесть и голос правды в среде епископата и клира тотчас, после Декларации М. Сергия, засвидетельствовали, что основной церковный закон об общеепископской власти в Церкви (Апост. пр. 34) грубо нарушен. Та же самая обновленческая безнравственная цель — контакт с безбожниками — побудила и М. Сергия совершить каноническое преступление, ибо только при этом единственном условии эта цель и могла быть достигнута.
За год перед этим, 28 мая/10 июня 1926 г., М. Сергий представил на отзыв епископата проект обращения к правительству об условиях легализации, в котором отклонял обычные требования последнего. При отсутствии Синода и невозможности созыва Собора, и Патриарх и его заместители всегда искали общего согласия для своих решений, обращаясь к переписке и к личным переговорам, насколько это было возможно. Теперь, после Декларации 16/29 июля 1927 г. этот путь был сознательно отвергнуть М. Сергием, как заведомо стоявший на пути этого его личного решения. Контакт с безбожниками толкнул обновленцев на узурпацию власти Патриарха, а М. Сергия — на узурпацию общеепископской власти в Церкви. Казалось бы, возникшие протесты, пусть и немногих, были достаточны, чтобы остановить действия, как ошибочные, и сделать их предметом проверки авторитетным голосом многих. Но М. Сергий обрушился на несогласных с его декларацией епископов запрещением в священнослужении, предавая тем самым собратьев на растерзание большевикам и со своей стороны обвиняя их в контрреволюции. Такие действия окончательно уравняли М. Сергия с обновленцами. Установилась неслыханная в Церкви диктатура первого епископа. Дальше уже всякий синод или собор мог составиться только искусственным подбором этого епископа по директивам антирелигиозной власти. К самочинно и превышению власти примешалось еще большее преступление, легшее на совесть М. Сергия и его преемников: это — виновность в арестах, преследовании и расстрелах их собратий. Распространяя заведомую неправду, будто религиозных гонений при советском режиме в России никогда не было и нет, Московская Патриархия, заодно с гонителями, обвинила мучеников своей Церкви в политических преступлениях и насмеялась над ними. Если ранее исповедничество иерархии чрезвычайно затрудняло безбожникам борьбу с Церковью, потому что общественное мнение Европы возмущалось этими гонениями на веру, а потому усиление гонений могло повредить влиянию и политике большевиков, то компромисс и декларация М. Сергия 1927 г. совершенно развязали руки партийной власти для последовательного, систематического и полного уничтожения Церкви. Только теперь, когда возглавление церковное сдалось и с своей стороны обличило церковную контрреволюцию, само пошло под контроль власти и уста свои, замкнув для исповедничества, открыло для слова неправды, гонения могли принять такую жесточайшую форму, что, к концу безбожной пятилетки в 1937 г. на свободе оказалось не более семи епископов, самому М. Cepгию грозил арест со дня на день, а когда в связи с новой политикой и войной, вдруг понадобилось избрание его в патриархи, набралось для этого едва 18 человек.
Таким образом, совершенно неверно убеждение некоторых, будто Московская Патриархия, своим соглашением с советской властью, пожертвовав истиной, изменив правде, сохраняет этой ценой Церковь в Советском Союзе, обеспечив ей условия существования, и даже добивается относительной свободы для неё. Мы видим факт, что ни на один день этот компромисс иерархии не удержал советскую власть от репрессий в отношении к Церкви. Советская власть, как стояла, так и стоит до сего момента за уничтожение всякой веры и религии. Церковь до сего дня сохраняется не компромиссом её иерархии, а полезностью для большевиков обладания ею в своей внутренней и внешней политике. Все в любой момент готово для её нового преследования и уничтожения, Сейчас «свобода» Церкви в России, это — прогулка, труд и услуги на тюремном дворе заключенного, на время получившего, по решению своих судей, условную отсрочку в приведении в действие смертного приговора. И в этих условиях, по заданию власти, Московская Патриархия, ныне посланием от 14 марта сего 1957 года, призывает российскую эмиграцию заграницей к единению с Матерью-Церковью и к возвращению на Родину, пытаясь кого-то вовлечь обманом и ложью в сети, в которых сама находится. Трудно достойно охарактеризовать это нравственное уродство и падение, такое служение ложью со стороны церковного представительства, так долго и уже привычно продолжающееся.
В судьбе сергианства обнаружились и провал порочного замысла и наказание за грех, в постигшем его страдании. Церковь времен М. Сергия, в итоге его морального компромисса и в фактическом контакте с безбожниками, перенесла, как мы говорили, жесточайшее гонение от последних. Что же представляет собою мученичество этого периода? М. Сергий отнял у себя и у своих последователей исповедничество правды Божией. Представители церкви — кто страдали, но в процессе личного, лояльного уже, сотрудничества с врагами Церкви; кто даже и при добром желании и способности чисто и свято послужить Церкви Божией, лишались мужества; кто и даже страдали, но в условиях, когда вопреки велениям Евангелия и своим совести и долгу, пошли на соглашение и подчинились водительству «под чужое ярмо с неверными» своей падшей церковной власти. «Что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки?» (1 Петр. II, 20) — Какая похвала тем многим, которые в декларации М. Сергия готовы были видеть новую зарю жизни Церкви, оправдывая ее, вводя в заблуждение людей нелепым и несбыточным миражем грядущей свободы церковной и восхваляя премудрость этого акта? Возлагать же всю ответственность за этот акт на плечи вождей нельзя, ибо каждый христианин, имея свободную волю, сам несет ответственность за свои поступки. И вот страдания при таком компромиссе и жертве правдою только доказали всю бесполезность и вредоносность этого пути и правду прямого пути и исповедничества, которого эти страдальцы себя лишили, от которого отказались. Не то же ли самое они получили, от чего первоначально хотели уклониться лукавым соблазном свободы своих слепых вождей, — только без венцов? Взирая на исповедников, им оставалось оценивать всю духовную красоту их подвига.
То были мученики действительно достойные этого звания, то были исповедники правды Божией, согласно евангельской заповеди и примеров церковной истории: те, кто умучены до контакта с безбожниками, кто противостояли этому контакту, за что и пострадали, равно, как и те, кто остались «там» вне этого контакта по сей день, Могут ли к ним, на равных основаниях, быть причислены соглашатели, пострадавшие в компромиссе с безбожниками? Последние сами должны сказать первым со слезами: «вы правы, вы — мученики Христовы, достойные этой славы, а мы — жертвы своего заблуждения, и Господь да простит нам грехи наши, за претерпеваемые нами скорби».
Высший, духовный и святой суд и осуждение вынесли сергианству нелицеприятные свидетели самого его возникновения — верные «тихоновцы», эти подлинные мученики, запечатлевшие своею смертью это свое свидетельство.
Измена и предательство М. Сергия не позволили больше прикрывать протест против контакта с безбожной властью ссылкой на неканоничность установившей его церковной власти, как это было в борьбе с обновленцами. Теперь требовала контакта своя власть. Нужно было прямо указать на преступность этого контакта. И такие бесстрашные исповедники правды Божией и неподкупные судии антихристианского, антиканонического и безнравственного поступка явились. Декларация М. Сергия стала после обновленчества последним пробным камнем верности истине.
Явились иерархи, неустрашимые борцы, которые решительно возстали против вмешательства или допущения безбожной власти во внутренние дела церкви и заявили об этом во всеуслышание, став обличителями пагубных намерений врагов церкви. Они пренебрегли личным благополучием и, находясь под ударами неистовой безбожной злобы, ожидая тягчайших терзаний, всеми способами предостерегали верующих против страшной опасности, возникшей в связи с декларацией М. Сергия. В письмах к М. Сергию и в посланиях к паствам они открыто свидетельствовали о недопустимости сотрудничества с врагами Церкви. По истине, для правды Божией, «для слова Божия нет уз» (2 Тим. II, 9).
Митрополиты Петр, Агафангел, Иосиф, Кирилл, apxиепископы Серафим Угличский и Пахомий Черниговский, епископы Димитрий Гдовский, Максим Серпуховской, Дамаскин Глуховский, Сергий Нарвский, Василий Прилукский, Виктор Глазовский, Алексий bopoнeжcкий, Иерофей Никольский, Варлаам Пермский, Павел Екатеринославский, Евгений Ростовский и другиe архипастыри и с ними множество пастырей и пасомых не побоялись звериной власти и почти все закончили славный жизненный путь свой мученическим венцом.
После декларации М. Сергия и легализации его церковного управления, всякая церковная группа или организация, стоящая вне официальной церкви, могла считаться властями заведомо контрреволюционной, а всякая тайная, нелегальная группа заведомо угрожающей режиму и преступной. Преследование таких групп могло быть только беспощадным и самое открытое существование их могло казаться невозможным. Однако, вопреки ли своей собственной логике, или в провокационных целях, но не пожелала сама загонять верующих в катакомбы советская власть и некоторое время терпела открытые церкви, не признающие М. Сергия. Куда могли деваться все клирики и миряне, пошедшие за своими епископами в их протест против союза с безбожниками? Частью они попытались существовать открыто. Был в Москве Крестовоздвиженский монастырь на Воздвиженке. Из часто сменяющихся священников был о. Александр Сидоров, который в 1931 г. был посажен в концлагерь в Кеми и вскоре объявлен повесившимся, хотя накануне его видела жена, туда прибывшая на свидание. Другая церковь на Ильинке, Николы «Большой Крест», которая закрылась при провокаторе и предателе священнике о. Михаиле (Любимове?). После некоторых священников, арестованных здесь, этот был последним, при котором почти все прихожане и деятели храма были арестованы, а на следствии раскрывались тайны исповеди. Остаток прихожан перешел в еще державшуюся церковь Сербского Подворья на Солянке, которая и была закрыта в 1933 г.; в ней служил одно время еп. Андрей (Ухтомский). В Петрограде некоторое время открыто существовали церкви: «Воскресения на Крови», «Собор Св. Николая», «Собор св. кн. Владимира» и др.; самая последняя (закрытая в 1936 г.) — церковь во имя «Тихвинской Божией Матери», в Лесном. Так обстояло и в некоторых других местах. Немногие церкви, не признававшая М. Сергия после декларации 1927 г., существовали открыто кое-как до 1935 г.[4]. Но и они постепенно утратили к себе доверие. Нежелающие контакта с безбожниками окончательно ушли в катакомбы.
Возникновение тайной церкви в России явилось насущной естественной необходимостью и нормальным способом духовной жизни в условиях гонения, прежде всего в силу морального протеста против союза церкви с врагами её, а затем и в силу самого физического отсутствия церквей.
Моральный протест против указанного союза лежал в основании образования тайной церкви в связи с декларацией М. Сергия и он живым остался там в России, по сей день. Есть свидетельство беженца из Poccии в 1956 г. о недоверии населения к открытой церкви: «есть группы, объединяемые тем или иным священником; часто духовенство, отказавшись от сана, находится на государственной службе и тайно совершает службы»[5].
Другое последнее свидетельство принадлежит русскому человеку, попавшему во время второй мировой войны в плен к красным, на Родину, отбывшему десятилетний срок заполярного концлагеря и чудом вырвавшемуся на свободу в Австрию. В письме от 5 апр. 1956 г. он пишет: «Там, в Заполярье, какая красивая природа! А люди? Вот уж неограниченные возможности, от самого отвратительного падения до высочайшего взлета! А тайные богослужения в каменоломнях или угольных шахтах! Сам исповедался и причащался в 4, 30 утра в «кабинете» врача. Шепотом служилась литургия, — прямо из первых веков христианства картина!»[6]. Из этого свидетельства мы можем заключить, что если вся советская Россия — тюрьма и тайное богослужение возможно там даже в отделении пыток, в концлагере, то оно возможно тем более и в остальной тюрьме. И эта возможность всегда была, несмотря на невероятные трудности.
Пишущей эти строки уже в 1927 г. имел антиминс, данный ему викарием Московским, епископом Богородским Платоном (Рудневым), его соузником по Соловкам и по ссылке в Зырянском крае, в Усть Сысольске, где они могли ходить в местный сергианские открытые церкви, но совершали для себя ночные службы в квартире. В 1930 г., перед своим уходом заграницу, автор снесся с архиепископом Серафимом (Звездинским), который в глухой деревне совершал ночные службы, и верные люди, приезжая даже из дальних мест, попадали к нему не с улицы, а через пустыри и задворки. Близкую знакомую автора напутствовал и хоронил в том же году также бывший соловчанин, горячо выразивший свой протест лично М. Сергию, священник о. Алексей Шишкин, скрывавшийся и переходивший с места на место. Сам автор после оставления ссылки на нелегальном положении путешествовал по России и имел предложение от друзей быть стекольщиком или печником и с такой профессий посещать дома верующих[7].
Интересные подробности о жизни тайной церкви мы можем почерпнуть по преимуществу из советской печати от начала существования этой церкви и до совсем недавних дней.
Газета «Безбожник» (1931 г.) пишет: «Закрытие монастырей толкнуло всю монашескую братию на поиски новых методов контрреволюционной работы. Во многих местах около бывших монастырей поселились монахи, образовались скиты. Вслед за скитами наиболее распространенная форма деятельности бывших монахов — странствование. Из скитов, по предложению и выбору игуменов и архимандритов, монахи посылаются в ближайшие села с проповедью».
Ф. Плещук в брошюр «Борьба против религии на новом этапе» (1933 г.) пишет: «Даже закрытие церкви далеко не всегда означает ликвидацию религии. Мы знаем много случаев, когда колхозники, закрыв церковь у себя, ездят в соседние церкви, когда они молятся у себя на дому, когда они сняв иконы со стен, держать их у себя в сундуках. Вошло в моду странствование. Поп-передвижка стал теперь довольно обычной фигурой в ряде районов. Предприимчивый батя захватывает в узелочек все необходимое культовое имущество и — от села к селу, от базара к базару, переезжая на лошади, выполняет по заказу требы, не давая верующим забывать о Боге. Верующие трудящиеся, если они верят в Бога и желают совершать богослужения, имеют для этой цели официально зарегистрированные храмы. Но религиозные организации уходят в подполье… за последнее время в целом ряд мест, например в Западной Сибири, Центрально-Черноземной области, на Урале, Северном Кавказе и др., при чем организовывается молитвенный дом где-нибудь в частном помещении, в подполье, куда вход доступен только ограниченному числу лиц, да и контроль со стороны власти отсутствует».
К этому кстати будет поместить здесь письмо священника Казанской епархии попавшее заграницу (газ. «Возрождение», май 1934 г.). «Я отбыл ссылку, и, вернувшись в родные края, не получил прихода. Единственно, что мне оставалось, это — странствовать по деревням. где нет церквей, и за кусок хлеба и ночлег совершать богослужение. Много мне подобных священнослужителей с котомками за плечами переходят из села в село, предлагая совершать богослужение. Многие нас гонят, издеваются над нами, но многие принимают, кормят, дают кров, просят отслужить. Служим все, до литургии включительно. Для совершения службы носим в котомках антиминс, дарохранительницу со святыми дарами, ладан, кадило, церковное вино и простенькое облачение. Так целый алтарь носим за плечами. Чаще всего просят отслужить панихиду».
Журнал «Безбожник» (1936 г. № 7) так описывает деятельность гонимой церкви. «Применяясь к новым обстоятельствам, духовенство упразднило или упростило некоторые свои традиционные обряды. Много различных обрядов совершается теперь на расстоянии, при отсутствии участников. Так, например, в деревне Тавальчанка, Грязинскаго района, священник Архангельский бракосочетает супругов, посылая им венчальные кольца. Также погребальные песнопения поются пред пустым гробом над горстью земли из вырытой могилы. После посвященная земля пред опущением гроба бросается в могилу при отсутствии священника. В деревне Ослах, того же района и соседнего — Бучучарскаго, вместо земли священнику представляется часть одежды умершего».
Ем. Ярославский в брошюре — «Задачи антирелигиозной пропаганды» (1937) пишет: «Глупо думать, что если поп лишился своего прихода, то он перестал быть попом. Мы знаем сотни случаев, когда после закрытия церквей их священнослужители превращались в попов-передвижек и вместе с своим немудреным инвентарем путешествовали по деревням, рабочим поселкам, совершая религиозные обряды, читая молитвы, Библию, Псалтырь. Такой поп-передвижка порой опаснее того, который служить открыто».
«Комсомольская правда» (11 апр. 1937.) отмечает своеобразное религиозное настроение. Выражается оно в недоверии к церковным организациям, признаваемым советской властью н признающим ее. По мнению одних эти организации «носят печать антихриста», по мнению других он просто «безблагодатны». Но те и другие ищут спасения «в причастности к прежней благодати». Прежнюю благодать можно получить от потаенных странствующих духовных лиц «дотихоновского или тихоновского рукоположения».
Ярославский в «Большевике» и С. Крушинский в «Комс. правде» (1937) свидетельствовали, что у странников сложилась своеобразная и сильно разветвленная организация, выработавшая свои правила конспирации, имеющая свои тайные «притоны, — вплоть до подземных убежищ, и свои «явочные квартиры» в городах и колхозах. Руководители снабжают последователей своими «паспортами», в которых значится, что «рабу Божию» или «рабе Божией» поведено «промышлять праведными трудами, работать с прилежанием, пить и есть с воздержанием». С такими бумажками странники находят приют в городах и селах у «легальных граждан». Легко находят и работу.
Газета «За коммунистическое просвещение» (10 авг. 1937 г.) замечает, что запрещение детям говорить и думать о Боге приводить к тому, что они «конспиративно» разыскивают разных религиозных проповедников и проповедниц, жадно слушают их объяснения, помогают церковникам украшать храмы, тайно достают и тайно читают религиозные книжки.
«Труд» (27 авг. 1937 г.), отмечая усиление религиозных настроений среди шахтеров и заводских рабочих Донецкого бассейна, указывает, что потребность в религиозных книжках удовлетворяют «странники», которые доставляют им «поповскую литературу».
«Комсом. Правда» (15 сент. 1937.), описывая увлечение молодежи Воронежской области религиозными учениями, сообщает, что «женская молодежь недавно основала «тайный монастырь», — в монахини ушли сразу 15 девушек из двух соседних колхозных сел».
«Известия» (ноябрь 1937) сообщают, что в смоленской церкви «был устроен тайный монастырь».
«Труд» (20 дек. 1937) сообщает, что «митрополит Нижегородский Феофан (Туляков) не ограничивался теми рамками деятельности, которые разрешены православным иерархам соответствующими органами надзора, но благословлял организацию тайных монастырей. Несколько таких монастырей возникло в Н.-Новгороде и в Муроме. Настоятельница одного из нелегальных нижегородских женских монастырей свое тайное иночество сочетала со службой в крупном нижегородском советском учреждении».
Этот факт с очевидностью доказывал, что легализация управления М. Сергия была бессмысленным и бесплодным актом и требования церковной жизни в условиях гонения диктовали путь, уже принятый ранее без компромиссов с безбожниками[8].
«Социалистическое земледелие» (11 янв. 1938 г.) публикует некоторые данные о проводимых наркоматом внутренних дел по распоряжению Ежова облавах на странников. Странников поймано уже много. Среди них обнаружено много монахов и лиц, имеющих духовный сан. Так, среди странников, арестованных в Марийской республике, в одном из селений на правом берегу Волги оказался епископ Сергий Дружинин. Население его чтило, как святого старца. Среди странников, арестованных в поселке Грязном, Уральской области, оказался священник Дементий. В прошлом богатый крестьянин, он потом избрал духовное послушание. Пользовался уважением даже коммунистов. Отца Дементия считали пророком и юродивым во Христе. Часть арестованных духовных лиц странствовали под видом сапожников, точильщиков, печников и т. д. Священники, странствующее таким способом, снискивали себе пропитание работой, но втайне совершали требы. У некоторых из них документы оказались в порядке. Один из арестованных имел даже разрешение от представителя сельсовета села Леузы Башкирской республики: «Предъявителю сего, так как законного попа нет в нашем сельсовете, от имени сельсовета поручается вести среди населения села Леузы, а именно во всех его четырех колхозах, религиозную работу, Предлагается во время работы их служения, где бы то ни было, сказывать ему практическую помощь. Председатель Габов. Секретарь Некрасов». Бумага скреплена печатью сельсовета. Облавами обнаружено несколько тайных монастырей. В настоящее время местным властям дано предписание допускать к исполнение религиозных треб для верующих тех служителей культа, которые зарегистрированы в районных учреждениях. Районные учреждения обязаны политически проверять каждого служителя культа, которого они регистрируют. Совершение религиозных обрядов разрешается лишь в церквах и молельнях, состоящих на учете и под наблюдением органов советской власти.
В журнале «Безбожник» (21 апр. 1939 г.), в заметке — «Церковь в чемодане» рассказывается, что у священников, удаленных НКВД из приходов по неблагонадежности и путешествующих по городам и деревням, «все необходимые принадлежности для совершения обряда, находятся в чемодане. Если нужно помочь хозяйке на кухне, они и это делают, занимаются с детьми, покупают продукты для бедных».
Интересно свидетельство «Журнала Московский Патриархии» (№ 2. 1948 г.) о наличии протеста против Московской Патриархии в среде верующих. Приводится часть речи епископа Тамбовского Иоасафа к верующим города Разсказова, в которой между прочим говорится следующее:
«Отрадны ваши усердные молитвы в храме и любовь к нему, но радость моя омрачена тем, что среди вас есть люди, которые называют себя христианами, на деле же являются эти люди — самосвяты. Они отрицают храм Божий, не признают его и даже глумятся над этой святыней. Самосвяты клевещут на современную Православную Церковь, распространяя хулу на Святейшего Патриарха и на весь священный чин, а себе они присваивают функцию совершать требы православных Христиан: они крестят младенцев, хоронят, соборуют и даже причащают. Только себя они считают православными христианами». Оценивая это сообщение, мы должны заметить, что сектанты разных русских толков не совершают православных треб и отказываются от имени православных христиан. Те, кто здесь названы сектантами и самосвятами, очевидно отрицают лишь посещение храмов, в которых служит духовенство, подчиненное советскому патриарху, ибо, очевидно, не признают благодатности в «Советской Церкви».
В заграничной печати (Нов. Р. Сл., 3 авг. 1956) было сообщено из венской газеты «Арбайтерцайтунг» свидетельство бывшего австрийского военнопленного об обнаружении советскими властями в 1948 г. тайного женского монастыря. Монастырь находился в 200 километрах от лагеря военнопленных, в дремучем лесу Сибири, недалеко от полярного круга. Патруль открыл небольшое поселение из землянок. Там жили 22 монахини, в большинстве старых. Монастырь существовал около 30 лет и о нем никто ничего не знал. Арестованные женщины молились: «Господи, защити нас от антихриста». За нерегистрацию, уклонение от платежа податей и неисполнение законов о школьной и рабочей повинности их приговорили к 10 годам исправительно-трудового лагеря.
В «Комсомольской правде» (18 сент. 1954) в заметке «Пережитки религии» рассказывается, что «работники горкома, недоумённо пожимая плечами, говорят: «Церкви в городе ни одной нет. А вот некоторые где то ухитряются и детей крестить и венчаться, действительно, — продолжает корреспондент, — в Донском нет ни одной церкви, но часты случаи отправления молодежью и даже комсомольцами религиозных обрядов».
Подчеркиваем, что это свидетельство относится к 1954 году.
Обращаясь к заграничной эмигрантской печати, мы и здесь найдем ценные описания тайной церкви. Прот. М. Донецкий (Православное Слово, № 18, 1952. Иноки в СССР), описывая иноческие подвиги служения Церкви в миpy, рассказывает такой факт. В предгорьях Кавказа, недалеко от Сочи, находился молочный совхоз. Он был образцовым. Много о совхозе говорилось и писалось в местных газетах, как об одном из лучших совхозов страны. Но в 1937 г., в начале ежовскаго террора, дирекция совхоза и все рабочие были арестованы. Некоторые из них, в том числе и директор совхоза, были расстреляны, а часть сослана на север. Оказалось, что директором совхоза был епископ, а все рабочие были священники и монахи. Они были обвинены в сокрытии своего социального положения» и в тайном религиозном обслуживании ближайших станиц и хуторов.
Другой свидетель, В. К., в большой статье «Катакомбная церковь в СССР» (Нов. Р. Сл.. 5 апр. 1951 г.) рассказывает о тайной жизни верующих, тех именно которые «не пошли на сделку с НКВД-МВД вслед за Московским Патриархом и его окружением, а предпочли уйти в подполье, в «катакомбы», часто рискуя не только своей жалкой подсоветской свободой, но и жизнью».
«Однажды мой следователь, читаем мы в этой статье, заявил мне: «знаете ли вы, что мы, чекисты, как ваш Бог — всесильны, всемогущи, всезнающи и вездесущи?.. и словами вашего же Бога заявляем вам: где двое или трое соберутся во имя Его, там и мы посреди вас!» Однако, несмотря на страшные преследования, «катакомбная церковь» существовала и продолжает существовать в разных местах необъятного Советского союза. Особенно благоприятными местами для неё являются большие города, где массовые скопления населения служат подходящей ширмой для религиозной конспирации, горы Кавказа и Алтая, непроходимые углы сибирской тайги и средне-азиатских степей… Органы НКВД-МВД уже раскрыли десятки и сотни подобных подпольных религиозных организаций в разных местах страны, но не скрывают того, что подобные группы существуют и по сей день. В тридцатых годах под Москвой было раскрыто несколько подпольных групп «Тихоновцев», В одном из городов Кавказа существовала прочно законспирированная православная церковь (тихоновская). Насчитывала она сотни лиц обоего пола, начиная с обыкновенных рабочих из местных предприятий и кончая людьми со средним и высшим образованием. Во главе церкви стоял бывший игумен одного из монастырей Крыма и чудом уцелевший от террора. Около двадцати лет скрывался от большевицких ищеек и почти столько же лет возглавлял эту группу безстрашных исповедников Христа… В этом городе было два убежища. Одно находилось на дворе кладбищенского сторожа и несколькими ходами выходило в кладбищенские могилы. Второе убежище было устроено в коровнике под полом. Стояла обыкновенная колхозная корова и мирно жевала жвачку, а под полом в сыром и мрачном подвале была устроена церковь со всеми необходимыми для богослужения принадлежностями. В четырех углах квартала, в котором находились катакомбы, четыре старушки продавали семячки и наблюдали за поведением проходящей мимо публики. О подозрительных личностях немедленно сообщалось в катакомбы. Подростки были хорошими курьерами и своевременно доносили и передавали поручения своих бабушек. В критические минуты, когда молящимся угрожала опасность, руководителя переселяли в другое место, а остальные члены общины через проходные дворы расходились в разные стороны. И только спустя несколько лет, уже при немцах, из этих убежищ вышел на свет Божий о. Д. и облегченно вздохнул. Оказалось, что б. игумен находился на нелегальном положении с 1927 г. К большевицкому религиозному «нэпу» эта православная группа относилась крайне отрицательно, называя митрополита Сергия и его приспешников слугами антихриста. Позже мы имели возможность узнать, что отношение к патриарху Алексию было еще более отрицательное. Его заигрывание с Кремлем вызвало у всех такое отвращение, что даже так называемые «сергиевцы», т. е. б. приверженцы покойного митр. Сергия, — даже эти малодушные отвернулись от патриарха, как от отступника.
«В неприступных местах Кавказского хребта, в громадной котловине, огражденной со всех сторон стеной гор, вершины которых 10 месяцев в году были покрыты снегами, находилось селение отшельников. Оно имело храм-пещеру, где беспрерывно горели лампады и свечи и шла служба. Совет из нескольких иеромонахов и священников, возглавляемый епископом М., управлял колонией и поддерживал связь с другими подпольными группами, разбросанными по всему СССР. Колония была так засекречена, что о ней не знали даже многие из подпольных групп Сочи, Сухума и др. городов побережья. В числе послушников и рясофорных монахов, а также и отдельно живущих анахоретов можно было встретить крупных художников, музыкантов, педагогов, журналистов, прибывших в эту замечательную колонию из Москвы, Kиeвa, Харькова н др. городов. Колония имела сад, огород, стадо коз и пару ослов. Почти круглый год отшельники выделывали из черного и красного дерева кресты, ложки, шкатулки, коробочки» ящики, игрушки и через молодых послушников посылали их до Сухума, Гагр н Сочи, эти входили в контакт с богатыми советскими курортниками н продавали им свои изделия и покупали соль, спички, мыло, гвозди, инструменты, одежду, обувь.
«Несмотря на все предосторожности и недоступность этого места, абхазские охотники, подкупленные НКВД, пробрались в эти места и многие из членов этой катакомбной церкви поплатились концлагерями и расстрелами. Но мы уверены, — что несмотря на осатанелый террор НКВД-МВД, многие из них остались в живых и продолжают творить дело катакомбной церкви поддерживая связь с подобными себе, отверженными и гонимыми».
Один из приведенных уже свидетелей (Прот. М. Донецкий) дает общий обзор тайной церковной работы. «Служение Христу, — говорит он, — при создавшейся обстановке, требовало подвига, требовало страданий и даже мученической смерти во имя Христа. И иноки пошли на этот подвиг мученичества и исповедничества. Монашествующие иноки во многих местах своего рассеяния брали на себя миссию тайного духовного окормления верующих, не имевших вблизи храмов Божиих или священников. Монахини проникали в качестве сиделок и сестер милосердия» в госпитали и больницы и там, исполняя долг христианского милосердия, ухаживали за больными и очень часто тайно приводили священников для напутствия умирающих. Возлагали они на себя и обязанности домашней прислуги в семьях партийных работников, неизменно и систематически сея в сердцах членов семьи семя Христова учения. Войдя в доверие семьи, узнавали о предполагаемых арестах священнослужителей и других лиц, своевременно предупреждали их о грозящей опасности и тем давали им возможность укрыться и избежать ареста, ссылки на север или же смерти. Некоторые же предоставляли приют странствующим священникам и монахам в своих квартирах, где последние совершали богослужения».
В завершение свидетельств о такой миссии монахинь, продолжавшейся до последнего времени, т. е. до текущего десятилетия, нужно привести рассказ советской газеты «Труд» (13 апр. 1952 г.) о 14-ти девушках-работницах ташкентской типографии. «Некоторые работницы остаются по вечерам дома и занимаются рукоделием… начинаются разговоры на самые разнообразный темы. Завязываются споры о том, как возникла жизнь на земле, как произошел человек… На эти острые вопросы взялась ответить «тетя Валя» — бывшая монашенка, проживающая в том же дворе. Постепенно она сделалась самым «нужным» человеком. Ей доверяли девичьи тайны, её советы нередко выполнялись. Комсомолка Алла Родина стала носить крест и ходить в церковь. Секретарь комитета комсомола и председатель комиссии по культуре решили поговорить с Аллой… девушка сняла крест». Этим заканчивается рассказ и не говорится, не случилось ли что с «тетей Валей».
Борьба за духовную свободу и независимость от морального насилия существует в Советской России и не может не существовать, не взирая ни на какое давление. Эта борьба протекает в тайной духовной жизни и деятельности и в открытом исповедничестве при обнаружении. Так было и в первых веках христианства.
Обратимся к примерам, к назидательным рассказам о юных исповедниках. Именно детям доступно и евангельски просто то, что искажено хитростями и дипломатией у взрослых.
Бабушка рассказывает:
Приходить один раз Ниночка из школы в слезах и захлебываясь говорить: «бабушка, я больше не пойду в школу, ни за что не пойду… один мальчик увидел на мне крест, схватился за него, стал рвать его, подозвал других учеников, меня окружили, все дергали, прыгали кругом и хохотали… вошла учительница, увидела, что я плачу и не знаю как вырваться, узнала в чем дело и спрашивает: зачем ты носишь крест? Я ответила: потому что я верю в Бога, мамочка моя верила и бабушка, и я буду носить крест. Учительница отпустила ее домой, т. к. она от слез не могла успокоиться и сказала, чтобы бабушка сейчас пришла в школу к заведующей. Я похвалила, утешила и успокоила свою внучку. Пошла в школу. «Что вы разве не знаете, что не разрешено носить крестов?». Я ответила, что знаю, но не подчиняюсь и не сниму его с моей девочки, т. к. я верующая. «В первый раз приходится мне иметь такое дело» — сказала она, — крест надо снять!» Я отказалась. Я, конечно, взяла бы ее немедленно из школы, но не имела права, т. к. обучение в школе было обязательным, а в случай протеста, ребенок отбирался от родителей и становился собственностью советов. Тогда заведующая сказала: «снимите крест с шеи, чтобы его не было видно, и если уже отказываетесь совсем снять, то приколите или пришейте к рубашке»… Я посоветовалась с батюшкой и с его благословения так и сделала, чтобы не смущать ребенка, который от этого страдает, и не давать повода издеваться над святым крестом. Так у Ниночки всегда был крест, но не висел на шнурке на шее, а был пришит.
Мать пишет:
«Андрюша мой в то время учился в семилетней школе, ему было 12 лет. Преподаватель русского языка объявил, что будет диктант, и прочел заголовок — «Суд над Богом». Андрюша положил перо и отодвинул тетрадь. Учитель увидел и спрашивает его: «ты почему не пишешь?» «Я не могу и не буду писать такого диктанта». «Но как ты смеешь отказаться! садись и пиши». «Не буду». «Я тебя поведу к директору». «Как хотите, исключайте меня, но суда над Богом, я писать не буду». Учитель продиктовал и ушел. Вызывают Андрюшу к директору. Тот с удивлением на него смотрит: небывалое явление, двенадцатилетний мальчик, и так тверд и непоколебим, и при этом спокоен в своих ответах. Директор, видимо, имел еще, где-то в глубине души, искру Божию, и не решился ни о нем, ни обо мне, как матери, заявить кому следует, и сказал: «ну и храбрый же ты, иди!» Что я могла сказать своему дорогому мальчику? я обняла его и поблагодарила. Все это нанизывалось ему и в 1933 г. он был сослан на первую ссылку 17-ти лет».
Но бывают малодушие и падение, но за ними — протест и болезнь совести, которая в конце концов торжествует в своих требованиях и восстанавливает свою правду.
В связи с непризнанием М. Сергия и участием в тайной церкви был арестован молодой человек. Из общей камеры его вызывали на допрос. Вернулся он с убитым лицом и в слезах. Все заключенные его любили и окружили его. Спрашивают его, но он ничего не отвечает. Дня три не хотел ни есть, ни пить. Наконец сказал: «я Бога обманул! когда заполнялся протокол показаний, и мне предъявлено было в обвинение все буквально, что я говорил на исповеди о. Михаилу, я все понял. Когда нужно было дать ответ на вопрос: как ты относишься к поминовению властей, я испугался и сказал — отношусь безразлично»… Когда его вызвали на допрос вторично, то он обратился к следователю со словами: «прежде чем снимать с меня второй допрос, я попрошу дать мне протокол первого допроса». «Зачем тебе?» — удивленно спросил следователь. «Я хочу изменить там одно показание». «Это интересно» — сказал тот. Ему дали протокол, он взял со стола перо, зачеркнул слово «безразлично» и написал — «отношусь отрицательно». Чекистам это понравилось и они выразили сожаление, что он не признает митрополита Сергия, а то бы они его выпустили.
И еще подобный случай.
Одна свидетельница рассказывает, как в начале 30-х годов происходило закрытие церквей в г. Сычевке, Смоленской епархии. Когда хотели закрыть самую большую церковь св. Косьмы и Дамиана, состоялось собрание домашних хозяек, на котором и поставили этот вопрос. «Под предлогом, что государству негде сыпать зерно, а такое здание служит «сборищем старух», то мы все, как сознательные граждане, должны помочь государству, и т. д. и т. п. Все сводилось к тому — «кто не с нами, тот — против нас». Были предложения — заменить другими зданиями, но это их не удовлетворяло. И вот я набралась храбрости выступить против, а этому способствовал сам представитель собрания, очень активный коммунист. В детстве он не пропускал ни одного богослужения в этом же самом храме. Вот я на него и обрушилась, но это повело только к тому, что голосование ничего не дало и стали собирать подписи (а перед приходом на собрание все регистрировались), что и послужило застрасткой. Я от подписи отказалась и вышла из зала. За мной последовали некоторые старушки. И вот вслед начались сыпаться угрозы и реплики: «буржуям все еще надо попов, привыкли дурманить голову», а по моему лично адресу еще задели мужа и детей. В таком душевном состояли я не пошла домой, а зашла к знакомым, думала найти успокоение, но взамен еще большее внесла смятение в душу. Пробыв у них часа полтора, пошла домой. Было уже темно, и на мой грех, не доходя до дома двух кварталов, встречается этот председатель собрания. Он жил на той же улице, совсем недалеко. Говорит мне: — «не хочешь ли одуматься и подписать, я еще списки не сдавал». И вот я, после всего пережитого, согласилась, и здесь же под фонарем, в самом конце подписала, н, так как не было карандаша, то использовали обгорелую спичку. Я до сих пор не могу простить себе этого поступка, и отмолить этого греха. Когда же, придя домой, о всем случившемся рассказала маме, то она меня поняла и успокоила, но до самой смерти помнила н спрашивала, говорила ли я об этом на исповеди. Это ей не давало покоя и это тоже лежит на моей совести».
Вот живая история святых душ, исполнивших долг исповедничества, или сознавших всю его нравственную необходимость.
В 1937 г. во время всенародной переписи, в конце безбожной пятилетки (1932-1937), в одной профессорской семье, по рассказу её, девушка-прислуга, получив анкету переписи, заплакала. Ее охватил страх грядущих возможных репрессий, но страх Божий победил страх человеческий и она заявила, что придется написать — «верующая», чего бы это ни стоило.
Вдова Ленина Н. Крупская в газ. «Известия» (Март 1937), в стать об антирелигиозной пропаганде утверждала этот любопытный факт: «недавняя перепись показала, что массы, и в особенности женщины, были смущены параграфом опросного листа, касающегося религии. Многие из тех, которые давно не выполняют обрядов, не решились написать «неверующая», и, в конце концов, написали «верующая»…
Перепись показала огромный процент верующих в огромной стране: две трети сельского населения и одну треть городского. На самом деле, число верующих, вместе со скрывшими свою веру и продолжающих ей следовать, много больше.
Так закончилась безбожная пятилетка, которая была объявлена декретом правительства за подписью Сталина 15 мая 1932 года и предполагала полную ликвидацию церкви и всякой религии к 1 мая 1937 г., когда, по выражению декрета, имя Бога должно было быть забыто на всей территории СССР. В дни внешнего разгрома церкви и ликвидации её святынь, духовенства и епископата народ показал свою духовную независимость и внутреннюю свободу, не согласился с насильнической властью и осудил соглашение с нею. То, что от него требовалось, народ мужественно исполнил: он не согласился под насилием власти отречься от Бога.
Эту свободу Христову должен и может проявить каждый. Поэтому на каждом члене церкви лежит эта ответственность и эта обязанность, и в день свободы Русской Церкви многие должны будут принести покаяние и признание в том, что в недостаточной мере они боролись за свою веру и не исповедали ее когда это требовалось.
Примечания:
[1] Прот. о.Михаил Польский. «Новые мученики Российские», том 2, Введение. Изд.Джорданвилль, 1957г
[2] Прот. М. Польский. Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей. 1948 г. Стр.19. Историю взаимоотношений церковной власти с советами, как она в данном случае кратко излагается, можно найти в этой книге.
[3] Михаил Священник. Положение Церкви в Советской России. Иерусалим. 1931. стр. 23, 49.
[4] Журнал «Антирелигиозник» в 1932 г. сообщил данные о положении Православной Церкви в Башкирской республике. В подчинении М-ту Серию состояло 345 приходов, обновленческих приходов — 55, староцерковников, сторонников петроградского митрополита Иосифа — два прихода, 30 приходов принадлежало к автономной группе епископа Андрея и 4 прихода — к высшему церковному совету так наз. григорианцев. Два прихода «иосифлян» это — противники декларации или контакта с безбожниками.
[5] «Знамя России»: № 156. 21 апр. 1957, стр. 12-13.
[6] «Церковное Слово». № 2. Февраль 1957. Мельбурн. Стр. 9.
[7] Другие, позднейшие свидетели, находящиеся ныне заграницей, в начале 1938 г. могли найти в Москве катакомбную церковь «иосифлян», но, конечно, с трудом, от доверенных лиц. У некоей Н. Н., фамилия которой им хорошо известна, собирались в квартире человек 30-40. Служил батюшка, фамилия которого им также известна. Чтобы войти надо было постучать по водосточной трубе условленным знаком. Любопытно то, что в этом же дом жил чекист. Тайноцерковники имели связь с высшими духовными руководителями, старцами, местопребывание которых тщательно скрывалось. Они жили где-нибудь в деревне и притом непостоянно, часто меняя место. (См. еще об этом брошюру проф. И. Андреева, — «Заметки о Катакомбной Церкви в СССР». Джорданвилль. 1947.). Есть заграницей такие бывшие члены тайной церкви, в квартирах которых под Петроградом совершались постоянно тайные службы до самого прихода немцев, с которыми они и ушли заграницу. В отдаленных окраинах советской России жили благочестивые люди, отказавшиеся от сергиевских церквей. Им всем в посылках, например, в коробках с конфетами, посылались Св. Дары из разных центров. Другим привозились и передавались.
[8] Прот. Д. В. Константинов («Православная молодежь в борьбе за Церковь в СССР». Мюнхен. 1956. стр. 34) пишет, что «тайные богослужения, под которыми в основном и понимается тайная или катакомбная Церковь, если и относилась в большинстве случаев к так называемым «иосифлянам», отвергавшим декларацию митрополита Сергия, то не были чужды и остальной массе верующих, которые тоже принимали участие в них, вынуждаясь к тону весьма многими причинами. Открытых же храмов было так мало, что нужда в тайных богослужениях была большая».