Толкование на Послание ап.Павла 2-е к Коринфянам (главы 1,1 — 7,16). Свт.Феофан Затворник

Второе Послание к Коринфянам святого Апостола Павла истолкованное святителем Феофаном 
(Главы 1,1 — 7,16)

Введение
 1. Повод к написанию
 2. Содержание послания
 3. Разделение
 4. Время и место написания Предисловие
 1. Надпись и приветствие, 1,1–2
 2. Начало послания, 1,3–11
   а) Бог посылает скорби для блага верующих (1,3–7)
   б) В избавлении от бед участвуют и молитвы верующих (1,8–11)

Часть первая – теоретическая, 1,12 – 7,16
 1. Апостол указывает причину перемены плана своего путешествия, 1,12 – 2,11
   а) Искренность апостольская (1,12–14)
   б) Неосновательность толкования в худую сторону того, что Апостол переменил свой план (1,15–17)
   в) Эта перемена никакой не кладет тени на неизменность Евангельской истины (1,18–22)
   г) Настоящая причина изменения плана путешествия (1,23–2,4)
   д) Помилование покаявшегося кровосмесника (2,5–11)
 2. Беседует о высоте христианского откровения и всего домостроительства спасения, 2,12–7,1
   а) О свойствах и действиях христианского откровения, или Евангельской истины, 2,14–4,6
   аа) Слово благовестия самосвидетельствованно (2,14–3,3)
   бб) Слово благовестия не наше, а от Бога и преславно,– преславнее откровения ветхозаветного (3,4–11)
   вв) Слово благовестия светло и просветительно (3,12–18)
   гг) Слово благовестия самодейственно (4,1–6)
   б) Сокровище благодати в скудельных сосудах 4,7–5,10
   аа) Цели уничиженного состояния по внешности носителей благовестия (4,7–12)
   бб) Воодушевляет при этом Апостолов уверенность в будущем спрославлении с Господом Иисусом (4,13–15)
   вв) Созерцание будущей жизни (4,16–5,10)
    α) Будущая жизнь преславна (4,16–18)
    β) Почему особенно желательна будущая жизнь? (5,1–5)
    γ) Что сделать должно, чтоб сподобиться будущей жизни славной (5,6–10)
   в) Как идет проповедь Евангелия, 5,11–7,1
   аа) Бог во Христе мир примирил Себе и дал нам слово примирения (5,11–6,2)
    α) Существо Нового Завета (5,11–18)
    β) Апостольство – существенный член в домостроительстве спасения (5,19–6,2)
   бб) Как способствовали Апостолы тому, чтобы верующие не вотще прияли благодати (6,3–10)
   вв) Обязательство внявших благосестию (6,11–7,1)
 3) Изъявляет радость и утешение, доставленные ему возвращением Тита и всем, что он видел в Коринфе, 7,2–16        

ВВЕДЕНИЕ

       

I. Повод к написанию

   Припомним, то святой Павел, получив весть от домашних Хлоиных о некоторых нестроениях в Церкви Коринфской, послал туда святого Тимофея, чтоб удостовериться, в чем дело, и отчасти исправить что можно. Но вслед за отбытием из Ефеса святого Тимофея туда прибыли послы от Коринфской Церкви с посланием от коринфян. На это послание и по поводу всего, что делалось в Коринфе, святой Павел писал первое свое послание, препроводив его с теми же послами к Коринфской Церкви. В нем писал он, между прочим, что послал к ним Тимофея, наказывая, чтобы приняли и упокоили его, обещаясь и сам быть у них, как скоро устроит все в Ефесе, где намеревался пробыть до Пятидесятницы.
   Таким образом, из первого послания видим, что главное посредствующее лицо между коринфянами и святым Павлом, от лица святого Павла, был святой Тимофей. Из второго же послания видим, что таковым лицом является уже святой Тит. Его с беспокойством ждет из Коринфа святой Павел в Троаде, его прибытием обрадован в Македонии, за хороший прием его благодарит коринфян и с ним посылает второе послание; святой же Тимофей стоит вместе с святым Павлом в надписании послания, как соучастник в нем, в самом же послании о нем уже не поминается. Что за перемена?!
   Во введении к первому посланию уже высказано предположение в объяснение этого. Повторим его. Дела святого Апостола в Ефесе пошли не так, как он предполагал. Возмущение против него Димитрия среброковача заставило его удалиться из Ефеса гораздо раньше, нежели как он писал в Коринф; а это изменяло все его планы. Святой Тимофей не мог достигнуть Коринфа раньше самого Павла; милостыня не могла быть собрана, как он желал; неожиданное появление в Коринфе его самого могло неблагоприятно подействовать на многодогадливую ученость коринфян; к тому же и явиться туда, не зная, как принято первое послание, было бы не сообразно с правилом осмотрительности святого Павла. По всем этим причинам святой Павел, оставляя Ефес, отправил в Коринф святого Тита с известием о перемене своего плана и о прибытии своем к ним гораздо прежде, чем думал, поручив ему между тем заняться устройством собрания милостыни и особенно поподробнее вникнуть, как принято и какое действие произвело первое послание. Последнее, можно сказать, было главным пунктом, который был прикрываем распоряжениями по милостынесобиранию. Собрав верные сведения о следствиях первого послания, святой Тит должен был поспешить навстречу святому Павлу, который предполагал дожидать его в Троаде.
   Распорядившись так, святой Павел направил путь свой к Троаде. Троада морем почти столько же отстоит от Ефеса, сколько и Коринф. Но если святой Павел положил посетить некоторые на пути Церкви, то, прибыв в Троаду, он со всею вероятностию мог надеяться, если не найти святого Тита уже там, то скоро дождаться его. Всячески у него было в мыслях заняться в Троаде благовестием (2 Кор. 2, 12). К этому по прибытии туда он и приступил; и дверь к тому отверзлась ему о Господе; но как Тита все не было, то от сильного беспокойства, он не мог продолжать дела благовестия; почему, простившись с тамошними, поспешил в Македонию, вероятно в Филиппы (2, 13). Здесь святой Павел или нашел уже, или скоро дождался Тита с утешительными вестями из Коринфа; почему, сказав о своем переходе в Македонию, взывает: Богу благодарение, всегда победители нас творящему! (2, 14). В Македонии святой Павел догнал и святого Тимофея, который или по делам, или по болезни, или еще почему-либо замедлил там, если нужны и на этот предмет предположения. Вот почему во втором послании о святом Тите только говорится как о действующем лице со стороны святого Павла, а святой Тимофей стоит только в надписании.
   Второе послание к Коринфянам пишется вслед за прибытием Тита, как это само собою видно из того, что пишет святой Павел в сем послании о приеме, сделанном ему в Коринфе (7, 11–16); следовательно, пишется на основании тех известий, которые принес святой Тит, и сообразно с ними. Отсюда содержание послания дает возможность сделать наведение о том, что принес святой Тит из Коринфа; а это наведение, если его предначертать, даст возможность и яснее представить содержание послания, и понять, почему оно таково, а не инаково. Так и делают толковники: так надо сделать и нам.
   Что же принес святой Тит? – Он принес удостоверение, что послание такое же оказало действие на коринфское общество, какое оказывает сильный ветер на собравшиеся где-либо дурные испарения. Общество встрепенулось и сильною возревновало ревностию тотчас же исправить все указанные неисправности (7, 11), и полную изъявило готовность сделать все возможное по собранию милостыни. Хотя в послании поминается об исправлении только одного дела, именно об отлучении кровосмесника (2, 5–8), и только стороною намекается об отвержении всего языческого (6, 14–17); но нет сомнения, что у них положено было исправить все по указанию святого Павла с совершенною точностию. В этом должно удостоверять то самое, что святой Павел не поминает более ни о чем, считая то излишним уже и докучливым. Получив такое известие, святой Павел был крайне утешен и обрадован (7, 6–7).
   Но было святым Титом принесено нечто и такое, что хотя не тревожило успокоенного насчет всего тела Церкви Коринфской духа апостольского, тем не менее, однако ж, требовало его внимания и попечения. Тело Церкви во всем представило себя чистым (7, 11) и полным истинного христианского духа; но по окраинам его ходили некоторые речи о лице святого Павла и о делах его не совсем хорошие; были, как кажется, и такие лица, которые не совсем охотно и скоро отставали от неодобрительных привычных дел (12, 20–21).– Последнее – дело немощи; а у первых видится враждебное расположение к святому Павлу. Эти осуждали, например, в святом Павле то, что он сначала хотел прямо к ним прибыть, от них пройти к македонянам, а от этих обратно к ним, чтоб от них отправиться в Иудею (1, 16), а потом переменил план и идет к ним уже чрез Македонию. Это, говорили, делает он легкотою или совещает нечто по плоти (1, 17). Когда святой Павел давал такое обещание – ни из Деяний, ни из первого послания не видно. Вероятно, он об этом передавал им прежде первого послания и прежде вестей от домашних Хлоиных с кем-нибудь из верных лиц. Полученные после того сведения о состоянии Коринфской Церкви заставили его переменить это намерение. Но те, не зная этого, осуждали его и даже готовы были навесть некую тень нетвердости и на самую проповедь Евангельскую, и на домостроительство спасения в Господе (1, 17–22). Но этим одним злые речи не ограничивались. Говорили еще: какой он строгий в послании-то?! А когда здесь был, как себя держал смиренно и тихо? И это не все; слышалось также: да настоящий ли он Апостол-то? – Такие и подобные им речи ходили в обществе христианском. Нет нужды доискиваться, от кого они исходили, от верующих ли заблуждавшихся или от неверов, зложелательных святому Павлу. Довольно знать, что они слышимы были среди христиан, чтобы видеть в том побуждение святому Павлу не оставить их без внимания и поспешить к верующим с пояснениями дела, могшими предотвратить их от заблуждения насчет его.
   Те и другие вести побудили святого Павла писать новое послание к Коринфянам. Надлежало удостоверить их, прежде своего туда прибытия, что он совершенно успокоился на их счет и помирился с ними духом, ради той ревности об исправлении всего, какую они показали вследствие его послания. Надлежало дать верным достаточные объяснения, при помощи которых они сами могли бы отражать пущенные в среду их пустые речи о святом Павле; ибо если оставить их так, они могли набить в умы христиан опасные для дела Евангелия предубеждения относительно его лица и образа действования. Надлежало также побудить к исправлению тех, которые медлили еще исправлением, чтобы, пришедши к ним, не иметь нужды действовать по всей строгости Апостольской власти, как сам говорит: да не пришед безщадно сотворю по власти, юже Господь дал ми есть (13, 10). И о милостыне тоже надлежало сказать слово-другое, чтоб обставить сие святое дело святыми побуждениями и делами, указать пределы должного и доброхотного, а отчасти поддержать и возревнование о ней: да не како, говорит, аще приидут со мною Македоняне… постыдимся мы в части сей (9, 4).        

2. Содержание послания

   Все это и составляет содержание послания. Есть в нем еще один предмет, будто не зависящий ни от каких обстоятельств, именно: речь о высоком достоинстве христианского откровения при внешней непоказности проповедников его и о том, как оно самым делом совершается и доходит до слуха желающих внимать ему. К обозрению этого святой Павел восторгся известием о победоносном действии письменного слова его к коринфянам. Ибо говорит об этом вслед затем, как, выслушав святого Тита, воззвал: благодарение Богу всегда победители нас творящему… и воню разума Его являющу нами во всяком месте (2, 14).
   Эти предметы святой Павел излагает в послании в таком порядке. В средине идет речь о милостыне и занимает две главы –8-ю и 9-ю. В конце помещено строгое слово в развеяние злых о святом Павле речей и в побуждение неисправившихся еще исправиться. Говорили о нем, что он на письме строг, а когда сам бывает, то тих и кроток; а другие к этому прибавляли: да настоящий ли он еще Апостол-то? – Может быть, такие речи и были причиною, что у некоторых расслаблялась нравственная энергия, и они лениво исправлялись. Почему Апостол, имея в виду особенно отрезвить последних, пишет, что он и лицом к лицу такой же строгий бывает, как на письме, когда потребует нужда (гл. 10); и затем, доказав, что он настоящий Апостол, ничем не меньший, чем другие, и, следовательно, облечен полною апостольскою властью (гл. 11, 12), заключает: исправляйтесь заранее,– приду, не пощажду (12, 20 – гл. 13). Это излагается в 10–13 главах. В начале же святой Павел, после благодарения Богу за утешение, доставленное ему избавлением от многих бед (1, 1–11), говорит, по какой причине переменил он план своего путешествия (1, 12–2, 11); затем, восторгшись к созерцанию высоты христианского откровения и домостроительства, воодушевленною речью излагает весь ход сего дела (2, 12 –7, 1) и заключает выражением радости и утешения, какие доставлены были ему приемом Тита в Коринфе и всем, что он там видел и о чем передал Апостолу (7, 2–16). Это занимает первые семь глав.        

3. Разделение

   Итак, послание делится на три части: Первая содержит изъявление благодарения Богу, радости и утешения, какие доставил святому Павлу добрый успех его послания, с изложением по поводу этого высокого достоинства христианского откровения и домостроительства и всего хода его (гл. 1–7). Вторая содержит наставления о милостыне с некоторыми на счет ее распоряжениями (гл. 8 и 9). Третья содержит нужные объяснения в отражение распускаемых о святом Апостоле злых речей и в побуждение не исправившихся еще исправиться (гл. 10–13). Короче можно их обозначить так: первая – теоретическая, вторая – практическая, третья – защитительная. Если различать их по тону, то сколько первая теплосердечна, столько последняя строго отрезвляюща, дыша неумолимостию власти. Того требовала отеческая забота святого Павла об исправлении неисправных.        

4. Время и место написания

   По ходу дела видно, что сие послание писано в тот же год, в какой и первое, то есть 58-й или 59-й. Писано, вероятнее всего, в Филиппах и препровождено с Титом в сопутствии ему еще двух братий (8, 16–24).        

ПРЕДИСЛОВИЕ

       

1. Надпись и приветствие (1, 1–2)

   Глава 1, стихи 1 и 2. Павел посланник Иисус Христов, волею Божиею, и Тимофей брат, церкви Божией сущей в Коринфе, со святыми всеми сущими во всей Ахаии: благодать вам и мир от Бога Отца нашего, и Господа Иисуса Христа.
   Надпись и приветствие обычные; но есть некоторые в них термины, вызывающие вопросы и требующие пояснения.
   Святой Павел имел нужду подтверждать свое апостольское достоинство (последняя часть); между тем имени своего и лица в надписании не обставляет особенными какими-либо указаниями, как это делал, например, в послании к Галатам, говоря: ни от человек, ни человеком (Гал. 1, 1). Из этого надобно заключить, что он не давал большого веса рассеиваемым об нем злым речам; почему и достоинства своего апостольского доказывать особенно не усиливался с самого начала.
   В первом послании он поставлял с собою Сосфена, здесь ставит святого Тимофея. Сосфен, вероятно, с святым Титом возвратился в Коринф и там остался. Что святой Тимофей не будет в Коринфе, об этом сказал им святой Тит; но у них мог оставаться вопрос, где же он. Поставив имя его при себе, Апостол давал им знать, что он при нем. Это одно объясняло им все без особых прибавлений о нем. Святой Златоуст указывает, как обычно, нравственную сторону сего сопоставления, говоря: «Поставляя вместе с собою Тимофея, сим ему стяжевает большее уважение, а в себе показывает глубокое смирение. Ибо хотя Тимофей был ниже Апостола, но любовь все сочетавает». Феодорит же прибавляет: «но блаженного Тита не поместил Апостол наряду с собою в писаниях, потому что назначал его быть служителем оных и с ним переслал послание сие».
   Коринфское общество христианское Апостол называет Церковию, давая разуметь, что оно было вполне организовано, во всех частях, и имело все, чему следует быть в церкви христианской. В этом же он представил им «побуждение к единомыслию и единодушию» (Феодорит), «желая собрать и совокупить их воедино: ибо иначе не может быть Церкви там, где составляющие оную разделяются между собою и враждуют друг на друга» (святой Златоуст).
   Со святыми всеми, сущими во всей Ахаии. «Сими словами Апостол и предпочтение оказывает коринфянам, когда чрез послание, писанное к ним, приветствует всех прочих и вместе всю из того языка собранную Церковь побуждает к миру и согласию. Наименованием же святых показывает, что нечистым не принадлежит сие приветствие» (святой Златоуст); – «не принадлежит оно никому, кто земен, оземлянел» (Экумений). Но кого разумеет святой Павел под святыми сими, частные ли лица или целые Церкви? – Надо полагать, целые Церкви. Ибо известно, что была Церковь в Кенхреях (Рим. 16, 1); вероятно также, что и в Афинах была Церковь, а может быть, и в других каких местах, недалеко и вдали. Ахаия обнимала и собственно Элладу, и Пелопонез. А что Апостол сказал: святым всем, а не церквам, то это ему обычно. Ибо и к Ефесянам, и к Филиппийцам, и к Колоссянам пиша, он говорил то же: святым всем; тогда как во всех тех местах были Церкви вполне устроенные. Но было ли это окружное послание, назначенное и для всех тех церквей, которые означил Апостол словом: святым всем, или послание назначалось только для Коринфян, а об тех помянулось только для привета, только в побуждение к братскому всех единению? Судя по тому, что в послании содержатся особенности, относящиеся исключительно к Коринфянам, надо полагать, что это не было окружное послание. Но, как по тогдашней ревности к слышанию и ведению апостольского слова, послание к одной Церкви, скоро становилось достоянием и других Церквей; то и послание к Коринфянам, вероятно, скоро разошлось по всем Ахайским Церквам. Предположив, что они встречали здесь вразумления, которые могли относиться и прямо к ним, должны будем допустить в них и то верование, что оно будто для них и писано. Святой Златоуст и полагает, что его можно назвать общим для всех посланием в том предположении, что оно общие всех врачевало болезни.
   В словах: благодать вам и мир, можно под благодатию разуметь всю целость духовной жизни, а под миром всю целость благосостояния внешнего, то есть кроме мирного союза верующих между собою, кроме мирного течения дел их, особенно мирные соотношения ко внешним, чтоб не было гонений, притеснений, лишений, дабы при мирности внешней удобнее преуспевать и во внутренней Богоугодной жизни.
   От Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. «Указывает им Владыку и Благодетеля» (Феодорит). Это обычное во всех посланиях слово. Но как Апостол не скучает поминать его всякий раз, не должно и нам лениться освежить при сем в уме своем то благое помышление, что всякое благо нисходит к нам от Бога Отца чрез Господа Иисуса Христа, прибавляя: во Святом Духе,– от Пресвятой Троицы,– Бога единого и благожелательного, и щедродательного бесконечно.        

2. Начало послания (1, 3–11)

   Начинает свое послание святой Павел излиянием благодарных чувств к Богу за утешение в скорбях его и всех трудящихся в благовестии и избавление его от недавней смертной опасности, питая надежду, что Он и не перестанет избавлять, при споспешествовании тому, между прочим, и молитвы верных коринфян (1, 3–11). а) Воссылая Богу благодарение за утешение в скорби, Апостол удостоверяет, что это Бог делает для блага верующих (стихи 3–7), и б) питая надежду на избавление впредь от бед, участниками в доставлении сего блага признает и молитвы верных (стихи 8–11). Там и здесь выражает самый тесный союз трудящихся в благовестии с верующими в него, под влиянием их благовестия.        

а) Бог посылает скорби для блага верующих (1, 3–7)

   Стихи 3 и 4. Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи, утешаяй нас о всякой скорби нашей, яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби, утешением, имже утешаемся сами от Бога.
   Благословен Бог! Как естественно было воззвать так святому Павлу после того, как Бог избавил его от толикия смерти во Асии (1, 10), и как он, не имевший покоя духу своему в Троаде (2, 13) и в Македонии испытывавший внеуду брани, внутрьуду боязни, утешен был пришествием Титовым (7, 5–6)! Всецело предан будучи Богу, всякий случай с собою он производил непосредственно от Бога и Его благостынную десницу видел не в утешениях только, но и в скорбях.
   Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа употреблено в таком же значении, как и Сам Господь сказал по воскресении: восхожду к Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему (Ин. 20, 17), то есть по домосроительству спасения нашего. «В словах сих ничего нет нового. Одного и того же Христа, по Его человечеству, Он есть Бог, а по Божеству Отец» (Феофилакт).
   Отец щедрот и Бог всякия утехи,– Бог, Которого существо в том состоит, чтоб изливать одни щедроты и утешения: ибо Он любы есть (1 Ин. 4, 16). Так Он все устроил в сущем и так все строит в бывающем, что, не выходи только тварь из воли Его и Его предначертаний, она всегда будет пить одни утешения из чаши щедрот Божиих. В настоящем порядке вещей и то, что приносит по видимому скорбь, есть несомненно дело щедрот Божиих и ведет к утешению. Апостол говорит как бы сими словами: Отец и Бог, «изливающий щедроты, источающий милость и с отеческими щедротами поступающий с нами» (Феодорит). Богодухновенным писателям обычно именовать Бога не одним именем, а различно, заимствуя сии наименования от Его бесконечных совершенств, свойств и действий. «Так, святой Давид не везде одинаково называет Бога и не от одних и тех же свойств производит имена Его; но когда рассуждает о войне и о победе, говорит: возлюблю Тя, Господи, крепосте моя (Пс. 17, 2); когда же воспоминает о избавлении от скорби и мрака, обдержавшего душу его, говорил: Господь просвещение мое и Спаситель мой (26, 1). Иногда заимствует наименование Его от человеколюбия, иногда от правды Его, иногда от суда Его нелицеприятного, сообразно тем обстоятельствам, в которых он находился.– Так и здесь святой Павел в начале послания своего называет Бога со стороны Его человеколюбия: Отец щедрот, Бог всякия утехи. То есть: великие являть щедроты и миловать преимущественно пред всем свойственно и сродно Богу» (святой Златоуст).
   Утешаяй нас во всякой скорби нашей. «Апостол показывает, что Бог всяческих подает равномерные искушениям утешения. Так и блаженный Давид сказал: по множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу мою (Пс. 93, 19)» (Феодорит). «Не сказал: не попускающий нам впадать в скорби, но: утешающий нас в скорби. Потому что сие и силу Божию показывает, и терпение скорбящих укрепляет. То же сказал и пророк Давид: в скорби распространил мя еси (Пс. 4, 2). Не сказал: Ты не попустил мне впасть в скорбь, или: Ты тотчас рассеял скорбь; но сказал: в продолжении скорби Ты распространил меня, то есть великую дал прохладу и отдохновение, что самое сделал Бог и с тремя отроками. Ибо Он не возбранил ввергнуть их в пещь и, когда они были ввержены, не угасил пламени; но, когда пылала пещь, подал им прохладу. И сие Бог обыкновенно делает во всех случаях. Намекая на то, и Павел говорит: утешаяй нас во всякой скорби. Но сим он показывает еще нечто новое. Что же такое? – То, что Бог не однажды, не дважды, но всегда так поступает. Ибо не так поступает Бог, чтобы ныне утешал, а в другое время оставлял; но всегда и во всякое скорбное время подает утешение. Посему и сказал Апостол: утешаяй, а не: утешивый; и: во всякой скорби, не в той или другой, а во всякой» (святой Златоуст).
   Яко возмощи нам утешати сущия во всякой скорби, утешением, имже утешаемся сами от Бога.– Яко возмощи Εις το δυνασθαι, чтобы мы могли. Для того, говорит, Бог утешает нас во всякой скорби, чтоб и мы могли утешать других. Мы – это или святой Павел со святым Тимофеем, или вообще все Апостолы. Бог избрал их быть как органами слова Своего, так и орудиями утешения скорбящих за сие слово. Но как от Апостолов утешение могло переходить на других скорбящих? – Одни говорят: примером утешения, даруемого Апостолами, другие скорбящие воодушевлялись к благодушному терпению, и надежда подобного утешения утешала их в скорбях; другие: по любви к Апостолам другие, смотря на их скорби, и сами скорбели; но когда они получали утешение, соутешались вместе с ними и они. И скорбь Апостолов была их скорбию, и утешение Апостолов – их утешением (Экумений, Феофилакт). То и другое, хотя может быть принимаемо, но не выражает вполне мысли Апостола. Тут утешение от Апостолов переходит на других без ведома самих Апостолов; а в слове святого Павла они представляются деятельно изливающими утешение в сердца других скорбящих. Будучи утешаемы Богом, они становятся преизливающимся источником утешения для скорбящих; утешением, каким Бог утешает их, они делятся с другими. Это же каким образом? – Чрез слово. Сердце, полное утешения, и слову сообщает утешительную силу, так что оно дышит одним утешением. Скорбевший знает, с какой стороны приходят томящие и убивающие приливы скорби, и знает также, какие помышления воздвигает в душе утешающий Бог в отражение сих приливов; почему всякую душу может так настроить, что она, и скорбящи, присно будет радоваться. Этим даром преизобиловали Апостолы; и как, будучи живы, утешали всех скорбящих, так в писаниях своих оставили нам наставления, какими руководясь, всякий скорбный найдет себе утешение.
   Стих 5. Зане якоже избыточествуют и страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше.
   Выставляет причину, почему не должно сомневаться, что они точно могут утешать находящихся во всякой скорби. Не сомневайтесь, говорит, в этом; ибо у нас как скорби с избытком, так и утешения с избытком; больше всех скорбим, больше всех и утешения подает нам Бог. У нас его много в запасе; скорби – для нас, а утешения – для вас. Сказав, что страдания у нас с избытком, Апостол не остановился на этом одном; «но дабы не привести в уныние учеников слишком сильным описанием своих бедствий, показывает и великое богатство утешения, и, таким образом, ободряет их дух; и не только сим ободряет их, но и тем, что поминает о Христе, говоря о своих страданиях, что они суть страдания Христовы, и, таким образом, прежде всякого другого утешения извлекает утешения из самых скорбей. Ибо что может быть приятнее сего, быть общником Христу и ради Его терпеть страдания? Что может равняться с сим утешением?» (святой Златоуст).
   Страдания назвал Апостол Христовыми, потому что они были за Христа, за слово Его и за дело проповеди о спасении всех в Господе Иисусе Христе. Еще более можно сказать: страдания за Христа суть Христовы, потому что Он Себе их присвояет, считает их Своими. Он однажды пострадал всеобъемлющим страданием; страждущие за Него вступают в спострадание Ему, в чем, как нередко уверяет Апостол, и состоит таинство нашего спасения. Причащение страданиям Христовым вводит, причастие и жизни Его, а в этом все.
   Поставив так близко страдания за Христа к страданиям Христовым, Апостол в этом общении со Христом чрез страдания указывает и источник утешения. Страдая за Христа, вступаем в общение страданий Христовых; но как Христос теперь во блаженной славе, то естественно чрез Христа избыточествовать утешениям, несмотря на скорбность, или в самой скорбности, так что скорбность остается только совне, внутри же царствует одно утешение, и иначе сему быть нельзя. Это не помышлениями какими утешительными производится в сердце, а утешение, помимо всяких усилий ума и самоутешительных соображений, льется в душу от лица Христа Господа и, водворяясь в ней, преисполняет ее. Христом, говорит, избыточествует утешение наше,– избыточествует и над страданиями и поглощает их. Так понимает святой Златоуст: «Апостол прославляет человеколюбие Господа еще и тем, что говорит: мы гораздо более утешаемся, нежели сколько скорбим. Поелику не сказал, что утешение равно страданиям, но утешение, говорит, избыточествует, так что время подвигов есть вместе и время преизбытка утешения. Оттого страждущие за Христа никого не боятся и не трепещут, и среди самых напастей бывают спокойнее и радостнее всех: ибо они тут же сподобляются бесчисленных утешений от Самого Христа».
   Стихи 6 и 7. Аще ли же скорбим, о вашем утешении и спасении, действующемся в терпении техже страданий, яже и мы страждем. И упование наше известно о вас. Аще ли утешаемся, о вашем утешении и спасении, ведяще, зане якоже общницы есте страстем нашим, такожде и утешению.
   Таким образом, говорит, выходит, что страждем ли мы, ради вас страждем, утешаемся ли, ради вас утешаемся. Это прямая мысль обоих текстов, и она сама собою понятна. Но святой Павел излагает ее пространно, с некоторыми соприкосновенностями. Это – ради вас, Апостол выражает – о вашем утешении и спасении. Он говорил все об утешении, и представляется, будто оно главное, а тут привнесено спасение. Как утешение Христа есть плод страданий апостольских, это прямо выходит из предыдущего. Поколику страждем, говорилось впереди, потолику утешаемся; утешаемся же для того, чтоб имели мы возможность утешать и других скорбящих. Отсюда очевидно, что страдают Апостолы, чтоб самим исполниться утешения и потом переливать его в душу других находящихся во всякой скорби, то есть и страдают, и утешаются для утешения других. Но как тут спасение? – Оно-то главное и есть. Ибо Апостолы страдали за проповедь Евангелия, а Евангелие есть благовестие о единственном для нас образе спасения, приемля которое верою, внемлющие благовестию спасались. Ревность о сем спасении и воодушевляла Апостолов в трудах проповеди и в перенесении всех скорбей. Она шла впереди; она привлекала и утешения. Равно и верующие, приемля благовестие от Апостолов, вступали в путь спасения; но вместе с сим вступлением подвергались и скорбям, а скорбя по сей причине, сподоблялись утешения от Апостолов, скорбящих за Евангелие и спасение их,– так что такая неразрывная связь страданий и утешений в Апостолах и верующих существует ради содевающегося в одних чрез других спасения. Только в порядке спасения так бывает, что страдания сами из себя источают и утешение. Это, как выше говорилось, потому, что верующих и спасающихся страдания вводят в сопричастие страданиям Христовым, в сочетание с Самим Христом, из Коего, как в блаженной славе состоящего, тотчас же изливается и утешение. Главное, следовательно, и в Апостолах, и в верующих – содевание спасения. Утешение его содевает и, отнимая разрушительное действие у скорбей, не дает им препятствовать устроению спасения.
   Блаженный Феодорит пишет: «Для вас (мы, Апостолы) подпадаем всякого рода искушениям (скорбям). Ибо, если бы не захотели мы преподать вам спасительную проповедь, никто не причинил бы нам страданий. Но поелику промышляем о вашем спасении, то от противников приемлем приражение к нам горестей, а от Владыки Бога пользуемся утешением. А таким образом, ради вас имеем то и другое. Приобщитесь же с нами того и другого, как усвояющие себе все наше».
   Это усвоение всего Апостольского было уже в них в действии. Веру приняли; по вере начали содевать спасение; ради же того и другого начали и страдать. Посему Апостол и говорит: страждем о вашем утешении и спасении, действующемся в терпении техже страданий, яже и мы страждем. Уверовали, отстали от языческих богов, устранились от языческих обычаев, отчуждились от порядков языческой плотской жизни, стали странниками среди своих; и за это подвергались неприятностям, лишениям, притеснениям. Они спасение содевали; но как нельзя было не раздражить тем других, то это содевание спасения сопровождалось терпением страданий. Апостол говорит: техже страданий, в смысле: таких же страданий, то есть за то же дело, за какое и мы страждем, за содевание спасения. Он не увещание какое пишет, а излагает дело, как оно есть. Мы страдаем, неся вам спасение благовестием; вы страдаете, приняв благовестие. Это и есть свидетельство, что спасение содевается в вас. Если же спасение, то и утешение, ибо они неразлучны. Святой Златоуст говорит: «Не мы одни (Апостолы) виновники вашего спасения, но и вы сами. Ибо как мы, проповедуя, терпим скорби, так и вы, принимая наше слово, то же самое терпите: мы, чтобы передать вам то, что сами получили; а вы, чтобы принять даемое и не потерять. Не тем только устрояется спасение ваше, что вы веруете, но и тем, что вы также страдаете и терпите, как и мы. Из сего видно, что действительная сила спасения не в том только состоит, чтобы не делать зла, но и в том, чтобы самим мужественно терпеть зло».
   Не излишне обратить внимание и на слово: действующемся. Совне – страдания; под прикрытием, их внутри действуется спасение. Кем и как? – Как будто помимо и без ведома спасаемых. Они только страждут и на то силы напрягают, чтобы терпеть; а там – внутри – само собою действуется спасение. Но хотя и само собою, все же без действующего ему нельзя действоваться. Кто же сей? – Благодать Божия, о Христе Иисусе Господе нашем, Который как благоволил Сам пострадать, так и спасение всех устрояет под гнетом страданий. Святой Златоуст замечает на сие слово: «Не сказал: действующем, но действующемся, показывая тем, что их ревности много содействовала благодать, действующая в них».
   И упование наше известно о вас. Страждете, сказал, как и мы, содевая свое спасение. Но хотя вы и бесчисленные терпите бедствия, однако мы надеемся, что вы не отпадете даже и тогда, когда вас будут гнать. Мы не только не имеем подозрения, чтобы вы смутились нашими страданиями, но и уповаем, что вы пребудете тверды и тогда, когда сами подвергнетесь опасностям» (святой Златоуст).
   Утешаемся о вашем утешении и спасении: ведяще, зане якоже общницы есте страстем, такожде и утешению.
   Там во свидетельство того, что Апостолы страждут за утешение и спасение верующих, приводит он страдания сих последних. Страдания сии удостоверяли, что спасение действуется; со спасением же неразлучно утешение. Но что спасение в них действовалось,– это от Апостолов, благовествующих и страждущих за благовестие. Здесь и то, что утешаются ради их же утешения и спасения, посредствуется страданиями их. Мы страдаем за благовестие, вы страдаете за принятие благовестия. Скорбно было бы нам видеть, что вы страдаете будто по нашей вине. Но это не сокрушает нас. Почему? – По несомненному совпадению в нас с страданиями и утешений. Ибо как в нас, так должно быть и в вас. Наши страдания источают нам утешение Христом Господом и Спасителем нашим. Несомненно, то же должно быть и в вас: ибо Христос Господь тот же и для вас, как и для нас; потому что и вы Его дело делаете как и мы. Ведая сие, мы не смущаемся вашими страданиями, сопровождающими принятие нашего благовестия, ведяще, что вы как общницы есте страстем, такожде и утешению.
   Но это бывало после, впереди же вот что: Господь среди самых страданий преисполнял Апостолов всяким утешением. Испытывая это и зная, что верующие тоже, несомненно, подвергнуться страданиям, Апостолы наперед сказывали им все – и то, что непременно подвергнутся страданиям, и то, что в самых страданиях получат утешение. Зная это, и верующие мужественно встречали страдания и, перенося их терпеливо, утверждались во спасении и сподоблялись утешения. Не предупреди их о всем Апостолы, не вступили бы они в борьбу, а следовательно, и на путь спасения и утешения. А как бы Апостолы стали предупреждать, не испытывая сами утешений в страданиях? И выходит, что Бог посылал им утешение ради утешения и спасения верующих. Ибо то уже был неизбежный путь: веровать, и по уверовании страдать. Страдания отталкивали бы от веры, если бы не источали утешения. Они и источали, но чтобы поверить тому, нужны были опыты. Опыты сии и являл Бог в лице Апостолов, которые с дерзновением потом и удостоверяли всех: будете страдать, не смущайтесь; в самых страданиях получите утешение. Так с нами всегда бывает, так и с вами будет: общники страстем нашим – общники и утешения нашего.
   Но можно слова: утешаемся о вашем утешении и: общники страстем – общники утешению понимать так, что это бывает по сочувствию. Видят верующие Апостолов страждущими, и себе страждут; видят утешенными, и себе утешаются; и еще более утверждаются в деле спасения. Так святой Златоуст: «Наше утешение обращается вам в успокоение, даже и тогда, когда бы нам не случилось утешать вас словами. Если малую только получим отраду, то и сего довольно к утешению вашему. И хотя бы нам одним случилось получить утешение, и это уже утешит вас. Потому что как страдания наши вы принимаете, как свои собственные, так и всякое утешение наше вы должны считать своим собственным. Ибо как в скорбях наших вы участвуете, почему же не будете участвовать в радостях? Нет; как тогда, как преследуют нас, вы скорбите, как бы сами вы терпели гонение, так мы уверены, что и тогда, когда мы получаем утешение, вы принимаете оное так, как бы вы сами им наслаждались».        

б) В избавлении от бед участвуют и молитвы верующих (1, 8–11)

   Стих 8. Не бо хощем вас, братие, не ведети о скорби нашей бывшей нам во Асии, яко по премногу и паче силы отяготихомся, яко не надеятися нам и жити.
   Не хощем вас не ведети – хотим, чтоб вы знали. «О сем мы возвещаем вам, говорит, дабы вы не были в неведении о случившемся с нами. Ибо мы желаем, чтобы вы знали все, что с нами происходит, и весьма о сем заботимся. А это есть самое сильное доказательство любви его к ним» (святой Златоуст).
   О скорби нашей, бывшей нам во Асии. Какую скорбь разумеет здесь Апостол? – Или ту скорбь, какую потерпел он от тех многих сопротивных, о коих поминал в первом послании (1 Кор. 16, 9) (святой Златоуст, Экумений, Феофилакт),– или «имеет в виду восстание, воздвигнутое среброковачем Димитрием» (Феодорит). Но почему не разуметь здесь, кроме того, и той великой крайности, в которой находился Апостол, борясь со зверем в Ефесе (1 Кор. 15, 32)? – Эти два места взаимно себя объясняют, и все, что говорит теперь Апостол, становится совершенно понятным, когда допустим, что он разумеет ту скорбь, какую испытал, быв поставлен в необходимость стать лицом к лицу со зверем; понятно, как он по премногу и паче силы был отягощен в эту пору, как не надеялся живым остаться и сложился в мыслях, что ему больше уж и не жить (осуждение смерти имехом), и как, когда Бог избавил его от сей беды, то то же сделал, что избавил от смерти. Потому полагаем, что лучше всего остановиться на сем обстоятельстве, не уклоняясь в аллегорическое толкование борьбы Апостола со зверем, не прикрываясь тем, что ничего не говорится о том в Деяниях.
   По премногу и паче силы отяготихомся,– «подобно кораблю, обремененному сверх силы каким-нибудь грузом и готовому утонуть.– Словами: по премногу и паче силы, с первого взгляда кажется, будто одно и то же выражается, но в самом деле это не одно и то же. Премного не значит уже – паче силы. Почему, чтобы кто не сказал: как ни чрезмерна была опасность, но она не велика была для тебя, Апостол присовокупил, что она и велика была, и превышала силы наши, и столько превышала, яко не надеятися нам и жити, то есть мы не чаяли уже и в живых быть. Каковое состояние Давид называет вратами ада, болезнями смертными и сению смерти (Пс. 87). То же самое и Апостол говорит, то есть что они подверглись было такой опасности, которая несомненно угрожала им смертию». Это слова святого Златоуста. Как они хорошо идут, когда вообразим святого Павла стоящим пред зверем!
   Стих 9. Но сами в себе осуждение смерти имехом, да не надеющеся будем на ся, но на Бога возставляющаго мертвыя.
   Сами в себе осуждение смерти имехом, то есть сами в себе, в своих мыслях, положили, что не жить уже нам более, присудили себя к смерти и решились на то. Святой Златоуст говорит: «Что значит осуждение смерти? – Значит приговор, определение, ожидание смерти. Ибо так говорили дела, такой приговор произносили случившиеся обстоятельства, то есть что мы непременно должны умереть. Впрочем, не случилось сего на самом деле, но остановилось только на нашем ожидании. Ибо хотя течение дел очевидно сие показывало, но сила Божия не допустила приговору сему прийти в исполнение, допустив оному поразить только наши мысли и наше ожидание. Почему и говорит: сами в себе, а не на самом деле осуждение смерти имехом.– Для чего же Бог попустил им подвергнуться такой опасности, что они потеряли надежду и даже отчаялись в жизни? – Да не надеющеся будем на ся, но на Бога. Впрочем, святой Павел сказал сие не потому, чтобы сам был расположен к самонадеянности. Нет; но он под видом повествования о себе самом хотел только вразумить других, а притом сказал так и по свойственному ему смирению. Он никогда не оставляет своего обычая ставить себя наряду с худшими людьми, которых нужно много учить и исправлять. Ибо если и для уцеломудрения обыкновенных людей довольно бывает одного или двух искушений, как же тот, который подвигами целой жизни стяжал особенное пред всеми людьми смиренномудрие и столько претерпел, сколько никто другой, по истечении стольких лет и по достижении любомудрия, достойного небес, мог иметь нужду в столь тяжком вразумлении? Из сего явно, что здесь он только по смирению и для приведения к тому же смирениютех, кои много мечтают о себе и гордятся собою, говорит: да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя. Здесь опять напоминает им о воскресении, о котором столь много говорил в первом послании, и настоящими обстоятельствами еще более утверждает истину оного». И о борении со зверем поминал Апостол в первом послании в числе доводов, убеждающих веровать в истину воскресения. Там коротко, здесь пространнее. Избавление от такой смертной крайности очень похоже на воскресение из мертвых. Почему и Бога не окачествовал он при сем другим наименованием, как назвав Его восстановителем мертвых. Потому же, может быть, и там, трактуя о воскресении, вспомним об избавлении своем от челюстей звериных, как бы врат смертных.
   Стих 10. Иже от толикия смерти избавил ны есть, и избавляет, наньже и уповахом, яко и еще избавит.
   Мы, говорит, были в такой крайности, что смерть наша была дело решенное. Избавив нас от такой крайности, Бог избавил нас от смерти; мы явились – яко от смерти живые, как похороненные восстали из гробов. «От толикия смерти избавил, говорит. Не сказал: от толиких опасностей, как для того, чтобы показать сим непреодолимую силу искушений, так и для того, чтобы еще более уверить в истине своего учения, которое предлагал прежде. Поелику воскресение мертвых есть еще дело будущее, то он показывает здесь, что оно и каждодневно бывает. Ибо когда Бог человека отчаявшегося и к смертным вратам адовым приблизившегося исторгает оттуда, то что другое делает Он, как не воскрешает мертвого, изымая из самых уст смерти впадшего в оные? Посему-то при неожиданном освобождении какого-нибудь человека из отчаянного состояния у многих вошло в обычай говорить: на сем человеке мы видели воскресение мертвых» (святой Златоуст). У нас говорят: из мертвых воскрес.
   И избавляет. То говорил о великой скорби, бывшей во Асии; а это говорит о скорбях, от которых только что избыл, и туге сердечной, испытанной в Троаде, и о тех внешних бранях и внутренних болезнях, кои беспокоили его в Македонии. Скорби продолжаются; по следам их идет и избавляющая от них милость Божия. Рука Божия, держащая меня и защищающая, никогда не отъемлется. Чувствую это и исповедую.
   Наньже и уповахом, яко и еще избавит.– Уповахом – возуповахом, несомненное имеем упование, непоколебимо веруя, что всегда так будет, пока суждено нам Богом жить и действовать во славу Его, насаждая на земле Евангельскую веру; так будет, что Бог будет нас избавлять от всяких крайностей. Мы будто обречены на страдания и скорби. Это мы знаем и ничего другого не ожидаем впереди; но это нас не смущает и не останавливает: ибо сколько несомненны для нас беды и скорби, столько же несомненно и избавление от них. Одно ожидание покрывается другим; и покой духа нашего пребывает твердым. Апостол говорит как бы: «Нам непрестанно должно подвизаться в продолжение всей жизни; впереди еще много будет искушений, и в оных опять не будем оставлены, а получим помощь и споборство свыше» (святой Златоуст).
   Стих 11. Споспешествующим и вам по нас молитвою, да от многих лиц, еже в нас дарование, многими благодарится о вас.
   Споспешествующим относится не к избавит только, но и к избавляет, и избавил есть. Хочет сказать: ваша молитва всегда помощна и содейственна нам, и была, и есть, и будет. «Избавил ны есть, говорит, от смертей оных, по ходатайству всех вас в молитвах за нас» (святой Златоуст, так и Фотий у Экумения). Если б это пособие молитвенное к будущему только избавлению от бед относилось, Апостол сказал бы: споспешествуйте и вы. Но он не просит а говорит, как о действии благочестивом, исполняющемся и без того, по заведенному порядку. И сама собою устроялась молитва об отце-просветителе, и, надо полагать, заповедь была полагаема прямо по просвещении. Всюду все общею молитвою и молились о своем отце, родившем в духовную жизнь. Так молитва бе прилежна, бываемая от Церкве к Богу о Петре (Деян. 12, 5). Так и о святом Павле молились все Церкви, да благопоспешит ему Бог во всем. Эта молитва содействовала к тому, что Бог избавил, избавляет и будет избавлять его от всех бед. Это не условие, без которого помощи Божией и состояться нельзя; но таков уже порядок в духовном царстве, что такая молитва неотложно бывает в нем, хотя Бог и Сам по Себе все ниспосылает, яко Отец щедрот и Бог всякия утехи. «Заметь здесь,– говорит святой Златоуст,– и то, что когда Бог и по милости дарует что-нибудь, и здесь молитва много содействует. Так хотя в начале послания Павел приписал свое спасение щедротам Божиим; но здесь приписывает он его и молитвам верных».
   Споспешествующим συνυπουργουντων, и вам. Кто же другие соучастники в этом деле? И сам святой Павел, и все другие Церкви, и верующие. Так Богу угодно было устроить царство Христово, чтобы нужда одного была общею всех нуждою, и избавление от нее было принимаемо как благо для всех. Бог хочет чрез сие всех держать в союзе любви, живом и сердечном. Нигде сей союз не выражается так осязательно, как в сочувствии и единодушной вследствие того молитве. Все становятся тут как одна душа. Оттого и молитва такая сильна и скороуслышна. Святой Златоуст говорит: «Часто единодушная и согласная молитва многих преклоняет Бога. Посему и пророку Ионе сказал Он: Аз же не пощажду ли града сего, в немже живут множайшии, неже дванадесять тем человек (Ион. 4, 11). Это после того, как они покаялись и возопили к Богу в молитве. Также и молитва о Петре что сделала? – Молитва сия была столь сильна, что и тогда, как двери темницы были заперты, и узы связывали Апостола, и с обеих сторон около его спала стража, извела его из темницы и освободила от всех оных опасностей».
   Да от многих лиц, еже в нас дарование, многими благодарится о нас.– Дарование χαρισμα, такой дар, такое благо, которого естественным путем никак получить нельзя, а только от Бога, от щедрот Божиих (Фотий у Экумения). Дарование еже в нас здесь значит спасение наше. Апостол говорит: «Спасение наше, то есть избавление от всех бед, о коих поминал, Бог восхотел даровать всем вам, дабы многие благодарили Его, потому что и благодать получили многие» (святой Златоуст). Он указывает на дело уже совершившееся, но в нем указывает и закон промыслительных Божиих действий в силу молитвы многих. Бог слышит молитвы многих и дарует просимое, чтобы за данное по молитве многих многие благодарили. Что же? Благодарение ли нужно Богу? – Нет; но для Него дорого и ценно пред очами Его то, чем вызывается благодарение. Благодарение вызывается чувством благобытия, а благобытие есть цель Божией щедродательности. Благодарение есть свидетельство, что Божия щедродательность разливается на многих, многими приемлется и водворяет среди их благобытие. В сем – покой Божий. Но это чувство благобытия бывает ценнее в очах Божиих, когда его чувствуют не ради того, что каждый сам получил от руки Божией, а что получили другие. В этом случае благодарение намащается благоуханием любви бескорыстной и благодарящих поставляет в подобонастроение с дарующим. Вот какие начала скрыты в слове Апостола! «И сие сказал он как для того, чтобы побудить их к молитве за других, так и для того, чтобы приучить их всегда благодарить Бога и за избавление других от бедствий, показывая вместе, что и Бог сего особенно желает. Молящие и благодарящие за других и в том, и другом случае гораздо большую собирают пользу себе самим» (святой Златоуст).        

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ – ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ (1, 12–7, 16)

   Сначала Апостол 1) объясняет, по какой причине переменил план своего путешествия, 1, 12–2, 11. Затем 2) беседует о высоте христианского откровения и всего домостроительства спасения, излагая и то, как оно водворяется на земле, 2, 12–7, 1. Наконец, 3) выражает радость и утешение, доставленные ему прибытием Тита и всем, что видел он в Коринфе и что передал ему, 7, 2–16. Почему вошли сюда эти предметы, выяснится в самом толковании.        

1. Причина перемены плана путешествия (1, 12–2, 11)

   Ходили речи в Коринфе: думал прийти к нам, а теперь идет иначе. Что за переменчивость? Это легкота. Такие пустые речи отнести бы следовало к третьей части, где Апостол занимается развеянием пусторечия на его счет. Но он выделил эту речь из суммы других и занялся ею прежде всего ради того, что по поводу ее иные наводили тень и на неизменность самого благовестия, достоинство которого для Апостола Павла было выше всего на земле. Почему он и ставит этот предмет на первом месте. Ход мыслей его здесь такой: а) я всегда и всюду действовал по чистой совести; так действовал и у вас; и вам должна быть хорошо известна искренность моих речей, 1, 12–14. б) Опираясь на этом, не следовало вам дурно толковать и то, что я хотел так прийти к вам, а теперь иду иначе, будто это легкота, будто есть тут какое-то совещание по плоти, стихи 15–17. в) Но это еще ничего, я боюсь, как бы вы дальше не пошли и на основании этого не стали допускать помыслов о нетвердости благовестия. О, нет; слово благовестия нашего тотчас сопровождалось и делом,– вы приняли помазание. Следовательно, слово ваше было – да, стихи 18–22. г) Из этого одного вы должны были заключить, что к перемене плана моего была причина, стоющая внимания. И я вам объявляю ее. Это было желание избежать скорбной необходимости самому распоряжаться судом и расправою над опечалившим всех нас, 1, 23–24. д) Вы хорошо сделали, поступив с ним, как я писал; но как он кается, то можно его опять принять в общину, 2, 1–11. Это последнее слово приложено здесь затем только, чтоб не возвращаться опять к тому же предмету; а сказать о нем, что сказано, следовало.        

а) Искренность апостольская (1, 12–14)

   Стих 12. Похваление бо наше сие есть, свидетельство совести нашея, яко в простоте и чистоте Божией, а не в мудрости плоти, но благодатию Божиею жихом в мире, множае же у вас.
   Впереди выразил святой Апостол надежду, что Бог как избавлял их, так и всегда будет избавлять от всех бед. Но упования такого нельзя питать тому, у кого нечиста совесть. Только чистота совести дает такое дерзновение упованию, а без того оно замирает, как цветок на морозе. Об этом и говорит теперь Апостол; но это же самое послужило ему исходною точкою и для объяснения того, о чем намерен был говорить далее.
   Похваление бо наше, говорит, сие есть. Похваление – то, что пред сим сказал: наньже уповахом, яко и еще избавит (стих 10). Чтоб похвалиться так, я имею основание в свидетельстве совести. Похваление – здесь, следовательно, то же, что дерзновение. Феодорит пишет: – «Дерзновение же нам дает (на то, чтоб надеяться на избавление от опасностей) свидетельство совести». Или похваление означает внутреннее утешение. Бог избавлял и избавит; но пока придет избавление, ибо для сего есть свой термин, нас поддерживает, нам подает мужественное и благодушное перенесение прискорбностей сознание, что мы страждем безвинно. Святой Златоуст говорит: «Здесь Апостол открывает нам еще другое, не только не маловажное, напротив, очень важное средство к утешению, могущее ободрять душу и тогда, когда ее подавляют бедствия, показывает еще другую свою добродетель. Какую же? – Ту, что мы, говорит, где ни жили, везде поступали по чистой и искренней совести. А это не мало служит к успокоению и утешению нашему. Так говорит Апостол верующим для того, чтобы и их научить не упадать духом в скорбях, но радоваться, если только будут иметь чистую совесть. Похваление наше, говорит, свидетельство совести, то есть когда совесть наша не имеет причины осуждать нас, как преступников, преследуемых за худые дела. Ибо, говорит, хотя бы мы терпели бесчисленные бедствия, хотя бы нам отвсюду угрожали нападения и опасности; для нашего утешения достаточно одного свидетельства чистой совести, что мы терпим сии бедствия не за какое-нибудь преступление, но за благоугождение Богу, за добродетель, за истинное любомудрие и за спасение многих. Итак, первое утешение, о котором выше говорил Апостол, проистекало от Бога, а сие, о котором теперь говорит, от них самих и было плодом чистой их жизни. И потому, что сие последнее было плодом их добродетели, называет оное и похвалою своею».
   В чем же именно похвала, и что свидетельствовала совесть? Яко в простоте и чистоте Божией жихом. Жихом, ανεστραφημεν, вращались среди других, держали себя в сношениях с другими и действовали на них и пред ними. В простоте, απλοτητος, какая бывает у детей, бесхитростная, никаких замыслов не скрывающая, открытая вся как есть. В чистоте, ειλικρινεια, искренно, как на душе, так и вовне, ни слово, ни дело, ни мина и ничто внешнее наше не разнится с тем, что у нас на сердце. Божией – или Богоподобной, или Богу угодной (Феофилакт), или от Бога подаемой и как пред Богом являемой. Итак, Апостол говорит здесь: «Ничего не делали коварно, или лицемерно, или притворно, ни из ласкательства, или злонамеренно, или для обмана и обольщения, ни по другим подобным побуждениям; но поступали всегда со всякой свободою, простотою, истиною, в чистоте и незлобии сердца, искренно, от души; поелику не имели ничего, что бы нужно было скрывать, ничего зазорного» (святой Златоуст).
   Не в мудрости плоти. Плоть здесь – жизнь, которую отцы называют внешнею; мудрость сей жизни состоит в том, чтобы всячески ухитряться поддерживать добрые отношения к другим и благосостояние семейное, маскируя себя и тщательно прикрывая свои цели, которые все сосредоточиваются в том, чтобы жить всегда в собственное удовольствие, преследовать свои интересы и не ударять себя в грязь лицом, никого и ничего не щадя, что встречается как препятствие на пути, прикрывая, однако ж, и это благовидностию. Эта мудрость не имеет в виду ни добродетели, ни славы Божией, а лишь удовлетворение эгоизма, который и рождает ее, и питает, и совершенствует. Она и на словах хитра, а еще более хитра в ведении дел своих. Если б раскрыть все ее хитросплетения хоть в одном случае, изумились бы и не поверили, что человек сам может так ухитряться. Оттого есть у нас поговорка: лукавый его научил. Поговорка эта недаром,– она выражает истину. Могла ли показаться такая мудрость в духе Апостолов, преисполненных Духа Божия? Святой Павел и отрицает это, говоря: не в мудрости плоти мы всегда действовали, «то есть без коварства и лукавства, без изысканных слов и хитросплетенных умствований. Итак, чем лжеапостолы надмевались, то именно Апостол Павел отвергает и презирает, явно показывая сим, что плотское мудрование недостойно похвалы и что сам он не только не ищет, но еще стыдится и отвращается оного» (святой Златоуст).
   Но благодатию Божиею жихом в мире, то есть так жили, как внушала нам Божия благодать, как руководила нас и как действовала в нас. Жизнь во благодати, εν χαριτι, противоположна предыдущей жизни по мудрости плотской. Святые отцы различают три степени, или класса, жизни, в которых может по временам вращаться один и тот же человек. Одна – жизнь плотская, как указано пред сим: она называется жизнию нижеестественною, и даже противоестественною; другая – жизнь добродетельная, по требованиям совести, возможная даже и вне благодати: она называется естественною; третья – жизнь благодатная, зачинающаяся, зреющая и разнообразно проявляющаяся действием лишь благодати Божией: она называется вышеестественною и возможна только в истинном христианстве, составляя его отличительную черту. Она совершенно противоположна жизни по мудрости плоти. В ней ничего не делается для себя, а все во славу Божию и благо других; ничего также не делается по своим смышлениям, а все по внушению благодати, и что ни делается, делается не своими силами, а благодатию, которая собственные силы человека берет только как орудия для проявления своих действий. У кого она есть, те сознанием и сердцем живут в Боге едином, Который, живя в них, чрез них действует и вне их. Но где Бог, там уступают пределы естества; оттого такая жизнь не бывает без чудодействий. Особенно не могла она быть без того у Апостолов. Почему когда говорит святой Павел: благодатию Божиею жихом, то разумеет не только высоту, чистоту и отрешенность нравственную, но и проявление силы Божией чрез них.
   Святой Златоуст говорит на это: «Что такое благодатию Божию? – То есть премудростию и силою, данными нам от Бога, доказывая оные чудесами, и победою, которую одержали мы над мудрецами, риторами, философами и царями, мы, люди грубые и ничего не заимствовавшие от людской мудрости. И не напрасно Апостолы сим утешались и хвалились, когда уверены были в себе самих, что действовали не человеческою силою, но благодатию Божиею совершали все, и не в Коринфе только, но и во всей вселенной. Ибо говорит: в мире жихом, множае же у вас. Что такое множае у вас? – То есть благодатию Божиею жихом. Ибо у вас мы больше совершили, говорит, чудес и знамений, большую соблюдали осторожность и особенно заботились вести себя так, чтобы не заслужить от вас укоризны. Ибо и сие последнее относит Апостол к благодати Божией, ей же приписывая и собственные действия. Ибо известно, что в Коринфе он отказался от прав своих относительно содержания проповедников слова Божия (1 Кор. гл. 9) и, щадя слабость коринфян, проповедовал Евангелие без всякого со стороны их возмездия». Выходит, по святому Златоусту, множае же у вас не к благодатию Божиею только относится, но и к в простоте и чистоте Божией и к не в мудрости плоти. Как последние черты он производит от благодати Божией, то и сказал вообще, что множае у вас благодатию Божиею отличалась и светила наша жизнь.
   Стихи 13 и 14. Не иная бо пишем вам, но яже чтете и разумеете. Уповаю же, яко и до конца уразумеете; якоже и разуместе нас от части, яко похваление вам есмы, якоже и вы нам, в день Господа нашего Иисуса Христа.
   Пишем,– говорит не о прежнем писании, или о писании вообще, а об этом самом, что теперь пишет. Не иное пишем, говорит, а иное в мыслях держим, а то самое и в мыслях имеем, что выражают написанные слова. Какие понятия возбуждают у вас читаемые слова, те самые и у нас находятся. Слова читать и разуметь, αναγινωσκειν и επιγινωσκειν, по созвучию часто ставятся одно с другим, хотя выразить нужно бывает одно что-либо. Так и здесь святой Павел хотел сказать: что пишем, вы это знаете сами, из нашего у вас пребывания, и, читая писанное, вы тотчас видите, что это так есть. Почему Экумений и Феофилакт под αναγινωσκειν разумеют не читать, а припоминать. Греческое слово дает на это право: αναγνωσις – ανωθεν γνωσις.– Будет: не другое что пишем, как то, что сами припоминаете, и то, что знаете. Так и святой Златоуст: «Самих коринфян приводит в свидетели того, что им говорит. Пусть, говорит, никто не думает, что слова мои суть самохвальство, неоправданное делами. Ибо я передаю вам только то, что вы сами знаете, и что я не лгу, в том мне свидетелями прежде других должны быть вы. Ибо, читая послания наши, вы видите, что в них написано то же самое, что вам известно о нас на самом деле,– и что наше свидетельство о себе в посланиях наших не только не противоречит делам нашим, напротив, то, что вы прежде знали о нас, совершенно согласно с тем, что читаете о нас в посланиях».
   Следующие за сим слова: уповаю же, яко и до конца уразумеете, лучше читать в связи с: якоже и разуместе нас от части. Из опытов нашего среди вас пребывания и действования вы нас поняли отчасти; надеюсь, что и всегда так понимать будете. Он хочет сказать, что как доселе мы не подали вам никакого повода думать о нас, будто мы лукавы и неискренни, так и вперед не встретите таких поводов; каковы мы были, таковы теперь, таковы и будем; и слово наше и образ действования нашего всегда одинаков был, есть и будет. Не свое передаем, не свое вводим, а Божие; Бог же неизменен есть и истина Его вечна. Кто свое проповедует и вводит, тот может ныне так говорить и действовать, а завтра иначе. Мы же – орудия Божии: Бог есть действуяй в нас.
   Слова: уразуместе отчасти и до конца уразумеете – можно понимать и как указание на степени познания. Отчасти вы познали нас и поняли; уповаю, что дойдете и до совершенного нас познания, поймете нас вполне. Знанию и пониманию человеческому естественно расти.
   Яко похваление вам есмы, якоже и вы нам в день Господа нашего Иисуса Христа.– Это не предмет уразумения, не указание на то, что именно коринфяне уразумели в Апостолах отчасти и что до конца уразумеют,– но новое подтверждение искренности апостольской. Он хочет сказать: что говорим вам и пишем, чему вас учим и что заводим у вас,– все то так делаем, как имеющие на суд Божий предстать. И я удостоверяю вас, что в день Господень, то есть в последний день суда, мы вам будем в похвалу. Судия всеправедный и всеведущий похвалит вас за то, что вы следовали слову нашему и искренно поверили ему; – и вы нам будете тогда в похвалу, за эту веру вашу нам наш Судия не покорит, но похвалит. Так несомненно верно слово наше, что хотя бы мы в других отношениях оказались на суде недостойными похвалы, но за то, что передали вам сие слово и сделали вас верными Ему, нас похвалит Судия праведнейший. «Смотри,– взывает святой Златоуст,– как он возводит коринфян к высшему и приучает их к любомудрию, когда устремляет мысли к оному великому дню Господню. Тогда, говорит, и мы прославимся в вас, и вы в нас, когда откроется, что у вас были такие учителя, которые ничему человеческому не учили и, ведя жизнь непорочную, не подавали никакого повода к соблазну; а у нас были такие ученики, которые поступали не так, как обыкновенные люди,– не колебались, но с готовностию все принимали и ни в чем не противомудрствовали. И ныне открыто сие имеющим ум Христов, а тогда откроется всем. Итак, хотя мы и скорбим ныне, но не малое имеем утешение как от доброй совести, так и от ожидаемого тогда откровения. Ныне одна совесть наша знает, что мы во всем поступаем по благодати Божией, как и вы это знаете, и еще узнаете; а тогда все человеки узнают и наши, и ваши дела, и увидят, что мы прославлены друг за друга».
   Мы вам, говорит, будем в похвалу в день Господень, а вы нам. Но о себе сказал он, что как всегда был верен истине Божией, так и впредь не престанет быть таковым. Потому, по соответствию речи, наводит и коринфян на обещание и решение – как доселе были верны слову принятому, так и впредь пребыть ему верными, и не в той только мере познания его, в какой сделались причастниками его доселе, но и в какой бы мере ни познали его. И никакой не было трудности для коринфян понять, что это есть неизбежное условие для того, чтобы не посрамиться на суде. Учители прославятся за то одно, что учили; а ученикам нельзя быть прославленными за одно слышание и принятие их учения. Это послужит еще к большему осуждению, если к принятию учения не присоединится и следование ему, искреннее и неуклонное до конца.        

б) Неосновательность толкования в худую сторону того, что Апостол переменил свой план (1, 15–17)

   Стих 15. И сим упованием хотех к вам приити прежде, да вторую благодать имате.
   Сим упованием, то есть тем, которое выразил выше, что коринфяне до конца будут понимать его человеком, искренно говорящим; но разумеет здесь не то, что сам уповает от коринфян, а то, что коринфяне видели бы в нем до конца, как он уповает, то есть речь всегда искреннюю. Сим упованием будет: в таком настроении, искренно, неложно, нелукаво. Когда хотел я прежде к вам прийти, то таково истинно было у меня желание; и когда извещал вас о том, говорил сущую правду.
   Но когда это? – Верно, святой Павел, прежде чем писал первое послание, где пишет, что идет к ним чрез Македонию, извещал их чрез верных лиц, что придет из Ефеса прямо к ним, от них сходит в Македонию, из Македонии же опять к ним возвратится, а от них отправится во Иудею. Когда дошли до Апостола вести о разноречиях среди коринфян, и особенно о кровосмеснике, он переменил этот план; наперед послал туда святого Тимофея, а вслед за ним готовился и сам идти уже чрез Македонию. В первом послании он и писал об этом. Услышав это, некоторые стали говорить: вот он какой, ныне так, завтра иначе. Об этих речах передал ему святой Тит по возвращении из Коринфа, и об них-то начинает теперь речь святой Павел. Таково, говорит, было мое непременное желание и намерение, чтобы к вам наперед прийти.
   Да вторую благодать имате.– Благодатию называет посещение коринфян, и по причине радости и утешения, которые тем доставлялись, и по причине благ духовных, которых чрез то сподоблялись они: ибо с Апостолами всегда шла и обильная благодать и слова помазанного, и приосенения верующих наитием облагодатствования, или еще и явления благодатных исцелений, избавления от бесов, и проявления других сил. Но что значит: да вторую благодать имате? – По сказанному смыслу благодати,– чтобы второго сподобились вы моего посещения. А это как? – Прямее бы всего так положить: первую благодать имели вы в первое мое у вас пребывание, а это посещение было бы второю благодатию. Но наши толковники не берут в таком смысле сего слова, а разумеют так: первая благодать была бы, когда бы я прямо к вам прибыл, а второю была бы, когда я, посетив Македонию, опять к вам бы возвратился. Феодорит пишет: «Да имате вторую благодать, то есть сугубую радость от того, что примете меня у себя два раза».
   Стих 16. И вами проити в Македонию, и паки от Македонии приити к вам, и вами проводитися во Иудею.
   Чтобы не видеть противоречия в сих словах святого Павла с тем, что он писал в первом послании, надо иметь в мысли, что таков план был, как сказано у Апостола, прежде первого послания; но потом он переменил его и писал, что идет к ним чрез Македонию. Эта перемена и подала некоторым повод обвинять Апостола в изменчивости. Можно только спросить, отчего не сказал святой Павел об этом в первом послании? Причину, почему переменен план, выставляет он ниже, именно – нежелание лично распоряжаться с кровосмесником; а об этом писать, как всякий видит сам, не приходилось. К тому же когда он писал: Македонию бо прохожду (1 Кор. 16, 5),– как будто хотел сказать: знайте же, что обещанное отменено, и отменено не без причины.
   Стих 17. Сие же хотя, еда что убо легкотою деях? Или яже совещаваю, по плоти совещаваю, да будет у мене еже ей, ей, и еже ни, ни?
   Место это не совсем будет понятно и связно с предыдущим и последующим, если не дополнять его мыслию, что Апостол говорит здесь уже о перемене плана путешествия. Все наши толковники так и делают. Вот за всех слова святого Златоуста. «Здесь Апостол уже прямо отклоняет от себя упрек в неисполнении своего обещания прийти к коринфянам. Ибо смысл слов его такой: я хотел прийти к вам. Почему же не пришел? Не по легкомыслию ли ни непостоянству? (Ибо сие значат слова: еда что убо легкотою деях?) Нет. Почему же? Потому что яже совещаваю, не по плоти совещаваю. Что же значит: не по плоти совещаваю? Не как плотской человек; – да будет у мене, еже ей-ей, и еже ни-ни. Но и это не ясно. Что же такое он говорит? Человек плотской, говорит, то есть прикованный только к настоящему, в настоящем всегда живущий и не находящийся под влиянием Духа Божия, может ходить всюду и блуждать, где вздумает; напротив, подчиненный Духу Божию и Им водимый и управляемый, не может всегда быть господином своей воли, завися от власти Духа. С ним бывает то же, что с верным рабом, который знает только исполнять приказания господина своего и не имеет власти над собою, и не знает отдыха даже на малое время; – он обещает иногда что-либо своим товарищам, но после не исполняет своего обещания, когда оно окажется противным воле господина его. Вот что значат слова Апостола: не по плоти совещаваю,– то есть я нахожусь под управлением Духа Божия и не имею власти идти куда хочу: я подчинен власти и повелениям Духа Божия, и Его голос управляет и руководит мною. Потому я и не мог прийти к вам; ибо это не угодно было Духу Божию. (Подобное часто говорится в Деяниях Апостольских, Деян. 16, 6–9. В иное место намеревались идти Апостолы, но совсем в другое повелевал им идти Дух Божий). Итак, что я не пришел к вам, несмотря на мое обещание, это зависело не от легкомыслия моего или непостоянства, но от Духа Божия, Коему я подчинен и должен повиноваться. Что же? – скажет кто-либо. Разве Апостол не по внушению Духа Божия обещался прийти? – Нет, не по внушению Духа. Это обещание было делом любви его к коринфянам».
   Мысль святого Златоуста та, что кто по плоти совещает, тот когда положит что сделать, то уж чего бы то ни стоило, усиливается сделать так, чтобы поставить на своем, чтобы было у него да–да, а нет–нет. Блаженный Феодорит так выражает мысль Апостола: «Не порабощаюсь я, говорит, страсти, чтобы так или иначе, но исполнить свое желание. Кто следует пожеланиям плоти, тот увлекается собственными своими помыслами, хотя бы они крайне были нелепы; а кто целомудренно о чем-либо задумывает, тот, хотя бы задуманное было и нечто доброе, как скоро приметит, что не приносит это пользы другим, не приводит намерения своего в исполнение. А что мы, как скоро усмотрим что полезным для вас, с усердием, нимало не колеблясь предлагаем вам это,– о сем свидетельствует проповедь; потому что неоднократно, предлагая вам это, не переменили слов своих». Последние слова блаженного Феодорита служат переходом к следующим словам Апостола.        

в) Эта перемена никакой не кладет тени на неизменность Евангельской истины (1, 18–22)

   Стих 18. Верен же Бог, яко слово наше еже к вам не бысть ей и ни.
   Могли подумать, что если у него да – не да, и нет – не нет, то, выходит, об одном и том же у него то да, то нет. А что если и Евангелие его таково же?! Предотвращая это, он говорит: нет, не думайте так; Евангелие мое неизменно верно, как верен Бог. Так святой Златоуст: «Здесь Апостол опровергает возникающее возражение. Ибо могли ему сказать: если ты прежде положил в своем обещании прийти к нам, а после переменяешь прежде сказанное, если у тебя нет ей–ей и ни–ни, то горе нам! Не случалось ли того же и в самой проповеди? Чтобы сего не подумали и не смущались, он говорит: верен Бог, яко слово наше еже к вам, не бысть ей и ни. В проповеди, говорит, сего быть не может; но это бывает только в преднамереваемых путешествиях. В проповеди слова наши всегда верны и неизменны. Ибо словом здесь называет он проповедь. Далее представляет на сие неоспоримое доказательство, дело проповеди относя к Богу. И слова его имеют такой смысл: обещание пришествия было мое, то есть я от себя обещал оное; проповедь же не моя и не человеческая, но Божия; а что от Бога, то недоступно для лжи и обмана. Посему и сказал: верен Бог, то есть истинен. Итак, ничего не подозревайте в том, что происходит от Бога; ибо здесь ничего нет человеческого».
   Стих 19. Ибо Божий Сын Иисус Христос, Иже у вас нами проповеданный, мною и Силуаном и Тимофеем, не бысть ей и ни, но в Нем Самом ей бысть.
   Доказывает неизменную верность слова своего самым делом, самым производством проповеди. Когда, говорит, мы у вас проповедали Христа Спасителя, было ли так, что мы говорили одно, а вышло другое? – Нет; но что ни говорили мы, все то оправдалось делом в вас и на вас самих. Мы говорили: веруйте в Сына Божия распятого и получите отпущение грехов, чрез крещение приимете новую жизнь, чрез возложение рук наших (то же, что ныне миропомазание) даров Святого Духа сподобитесь и силою преисполнитесь к преодолению всякого греха, всякой страсти и всякого вражеского насилия. Сбылось ли так, как мы говорили? – Сбылось, и это вы знаете. Так не думайте и не говорите, что Христос, нами у вас проповеданный, был да и нет: ибо ясно видите, что в Нем все – да. Что ни говорим мы о Нем, все то так и есть; и чего ни чаете вы от Него, приступая к Нему, все то сполна и с преизбытком получаете. «Все проповеданное нами о Христе с совершенною точностию оказалось и на деле» (Экумений).
   Поставляя с собою Силуана и Тимофея, с которыми в первый раз насаждал веру в Коринфе, Апостол возводит коринфян к воспоминанию того, что были они до принятия веры и что стали по принятии оной. Он как бы говорит: вспомните, что вы были до общения со Христом Господом и что стали потом; но какими вы стали потом, мы вам это обещали прежде, чем вы стали Христовыми. Христос, Сын Божий, нами у вас проповеданный, стало быть, был – да.
   «Силуаном здесь назван Сила, ибо он разделял с Павлом узы в Филиппах (Деян. 16, 25). Его оставив в Берии Македонской, Павел пошел в Афины (Деян. 17, 14). Он-то вместе с Тимофеем, прибыв к Павлу в Коринф, стал его сотрудником в проповеди» (Феодорит).
   Стих 20. Елика бо обетования Божия, в том ей, и в том аминь, Богу к славе нами.
   Все обетования Божии, говорит, во Христе Иисусе, Господе нашем, исполняются с совершенною точностию,– в Нем они ей и аминь. Обетования Божии изречены в Ветхом Завете чрез пророков. Они касались лица Христа Спасителя, времени, места и прочих обстоятельств Его явления,– особенно же относились к делу спасения, которое имело быть Им совершено, то есть как Он пострадает, грех ради наших, умрет на кресте, воскреснет, вознесется на небо и сядет одесную Отца,– как Духа Божественного от Отца ниспослет на обновление духовной жизни в роде человеческом чрез веру и благодать, для приготовления таким образом сынов вечного царствия. Все эти обетования, предызображенные в пророчествах, совершенно исполнились и исполняются во Христе Иисусе Господе. Приступающие верою к Господу тотчас на себе и испытывают исполнение всех обетований, относящихся к делу спасения: испытывают отпущение грехов, в чем свидетель им облегченная совесть; испытывают обновление, в чем свидетель им сознание новой жизни, восприемлемой в купели; испытывают наитие благодати Святого Духа, в чем свидетель им ощущаемая ими нравственная сила на преодоление всякой страсти и всякого греха; испытывают всыновление, в чем свидетель им внутреннее чувство сыновства Богу, Духом возгреваемое, вследствие коего вопиют: Авва, Отче. Другая часть обетований верующим относится к будущей жизни,– это воскресение и вечное блаженство со Христом. Эти еще не исполнились, но что несомненно исполнятся, в этом удостоверяют исполнившиеся уже обетования, которые все Апостол совмещает в даровании Духа, называя сие дарование обручением, или задатком наследия. Из сего прямо следует, что все обетования Божии во Христе Иисусе – да и аминь.
   Богу к славе нами. Как обетования Божии о Христе Иисусе исполняются? – Чрез Апостолов. Ибо, чтобы сделаться причастником их, надо веровать. Как же уверовать без проповедующих? Их и устроил Господь. Сам воссел одесную Отца; вместо же Себя Духа Утешителя ниспослал и, облекши силою Его Апостолов, послал их по всему лицу земли насадить веру и водворить в людях спасение. Умножение содевающих спасение есть слава Божия на земле – последняя цель исполнения всех обетований Божиих в Господе. Для нее пришествие Господне во плоти, для нее проповедь апостольская, для нее вера, для нее и будущее блаженство, да всеми устами и всеми делами славится единый Бог,– и Апостолами, и верующими, и делами тех и других.
   Святой Златоуст в беседе на сие место останавливается вниманием преимущественно на будущих обетованиях. «Много, говорит он, обетований содержит проповедь Евангельская, и о многих обетованиях благовествовали и проповедовали Апостолы. Ибо они говорили и о воскресении, и о всыновлении, и о бессмертии, и о великих наградах в будущей жизни и неизреченных там благах. Сии-то обетования Апостол называет непреложными. Если же непреложны обетования Божии и нет сомнения, что Бог исполнит оные, то тем более верен Сам Он и слово о Нем твердо: и нельзя сказать, что иногда Он есть, иногда же нет Его; но всегда есть и один и тот же. Что же значит: в том ей, и в том аминь? – Сим он показывает, что обетования Божии непременно сбудутся, ибо исполнение их зависит от Бога, а не от человека. Итак, нечего бояться. Ибо обещает не человек, которого можно подозревать в неверности, но Бог, Который говорит и творит».
   Стихи 21 и 22. Извествуяй же нас с вами во Христа, и помазавый нас, Бог, Иже и запечатле нас, и даде обручение Духа в сердца наша.
   Извествуяй, βεβαιων – утверждающий; но не просто утверждающий, а утверждающий в убеждении, сообщающий нам непоколебимую уверенность в твердости веры и обетований о Христе Иисусе Господе.– И помазавый, то есть Духом Святым нас исполнивший, силою Которого сообщаются духу нашему совершенства, предызображавшиеся в древних первосвященниках, пророках и царях. Помазание сие – не знак внешний, а внутреннее вселение означаемого. Что обетования Божии неложны, в этом удостоверяет сие помазание. Так устроил и так совершает в нас Сам Бог.– Нас с вами, то есть и Апостолов, и верующих: ибо говорится о том, что одинаково действуется и в тех, и в других; и Апостолы в сем отношении не имеют преимущества пред верующими, ибо сие принадлежит к общему строю веры и дела спасения.
   Следующие слова: Иже и запечатле нас объясняют помазание; а – даде обручение Духа в сердца указывают основание для извествования. Запечатле – значит положил в нас печать дара Духа Святого. Дар Духа и есть печать Божия на нас. Печать на воске дает форму ему; печать в духе нашем есть сформирование его по действию воспринятого Духа благодати. Этим означается и возрождение, и облагодатствование. Апостол хочет сказать словом: запечатле, что все это не имя и знак, но сила и жизнь.– Даде обручение Духа в сердца наша. Запечатление Духом и есть дарование Духа в сердца, или вселение Его во внутреннем нашем человеке. Это вселение есть обручение, то есть залог, задаток, в удостоверение, что и все обетования, не исполнившиеся еще, исполнятся несомненно. Удостоверение поселяется тем, что задаток дан такой большой. Если бы маленький был задаток, уместно было бы еще сомневаться, как обычно и бывает в житейском быту; а когда такой большой, как дарование Духа, кто может сомневаться, что и будущее все исполнится в точности?
   Святой Златоуст говорит: «Из бывшего (то есть сбывшегося) Апостол утверждает истину будущего. Ибо если Сам Бог утверждает нас во Христа, то есть не попускает нам колебаться в вере во Христа, и Сам помазал нас и даровал Духа в сердца наши, то как не дарует нам благ, обетованных в будущей жизни? Как не даст нам и сих благ после того, как даровал уже начало и основание, корень и источник оных, то есть истинное познание о Нем, и причастие Святого Духа? Подлинно, если и настоящие блага, которыми пользуемся, уже даны ради тех, которых ожидаем еще, то Даровавший настоящие, верно, дарует и ожидаемые. И если сии полученные нами блага Он даровал нам тогда, когда мы были еще врагами Его, то тем паче дарует нам будущие, когда мы сделались уже любезными Ему. Посему Апостол не просто сказал: Духа, но прибавил: обручение, то есть залог, дабы сим более нас уверить и обнадежить в получении всего обещанного Богом. Действительно, если бы Бог не хотел даровать нам всего, что обещал, то не благоволил бы дать и залога, чтобы не погубить оный попусту и напрасно».
   Таким образом, говорит, что слово наше не было в вас ей и ни, и что, напротив, все, нами вам возвещенное, неизменно верно, в этом осязательное удостоверение имеете вы в том, что с вами и в вас совершилось и вами получено. Не дерзайте потому наводить на это тень сомнения из-за того, что я переменил план. Напротив, из верности дела спасения, в вас совершившегося, вам следовало бы заключить, что если я изменил свой план, то изменил не по какому-либо легкомыслию или изменчивости, а имея на то важные причины. Я сейчас и скажу вам их.        

г) Настоящая причина изменения плана путешествия (1, 23–2, 4)

   Стих 23. Аз же свидетеля Бога призываю на мою душу, яко щадя вас ктому не приидох в Коринф.
   Свидетеля Бога призываю на душу,– не наказанию Божию себя подвергая, говорит так, а просто Бога представляя свидетелем истины слов своих. Он говорит как бы: говорю как пред Богом, видящим душу мою. Блаженный Феодорит пишет: «Божественный Апостол, желая уверить, что слова его истинны, призвал во свидетельство Видящего наши помышления».
   Бог свидетель, говорит, что щадя вас не приидох,– не пошел то есть прямо в Коринф, как обещался. Дело шло так. Апостол наказывал, что намерен прибыть в Коринф прямо из Ефеса, но прежде чем успел он это сделать, пришли недобрые вести. Получив эти вести, Апостол отложил намерение идти прямо в Коринф, но писал послание, убеждая коринфян все неисправное исправить самим прежде его прибытия, чтобы, когда он прийдет, и им радостно было встретить его, как исправным уже, и ему только радоваться, видя их исправность. Если б он прямо пошел в Коринф, то ему самому надлежало бы исправлять неисправное; а это как ни смягчай, не может не быть горько и для исправляющего, и для исправляемых. Это и разумеет он, говоря: щадя вас. Самоисправление же и легче, и имеет свою приятную сторону, в ожидании одобрения от заметившего неисправность и желавшего исправления Апостола. Святой Златоуст говорит: «Что значит: щадя вас? – Я слышал, говорит, что некоторые из вас блудодействовали, потому и не хотел прийти к вам, чтобы не опечалить вас. Ибо, находясь у вас, я бы поставлен был в необходимость сам разбирать и исследовать сие дело и многих наказать. Итак, я за лучшее почел не быть у вас, чтобы дать вам время раскаяться, нежели пришедши к вам, наказывать вас и еще большую понести скорбь самому от вас».
   Стих 24. Не яко обладаем верою вашею, но яко споспешницы есмы вашей радости: верою бо стоите.
   Сказал выше: щадя вас, не пришел к вам. Это – щадя могло показаться иным слишком властительским тоном, как будто он считал себя вправе делать с ними и их верою что хочет. Могли подумать: «Что же это? Для того ли мы уверовали, чтобы принять на себя рабство и чтобы наказывал ты нас властительски?» (Феодорит). Предотвращая это, Апостол пишет: это сказал я не потому, чтобы властвовать над верою вашею; вера – дело свободы; хотите – веруйте, хотите – нет. «Нежелающего верить кто властен принудить к вере?» (святой Златоуст). Но когда вы вступили в область веры, то должны быть во всем верны вере. И я блюститель сей верности. По долгу моему не могу оставить без исправления ваших неисправностей. Все, чему учил я вас и что завел у вас, не мое, а Божие; ничем из того поступиться не могу. Коль скоро оказываетесь неисправными, я должен исправлять вас, а это горько для вас. Я же не хочу быть виновником вашей скорбности, а хочу, чтоб от меня лично всегда вам исходило одно радостное. Вот в каком смысле сказал я: щадя вас… не хотя вас огорчить, а напротив, всегда и всем споспешествовать вашей радости. Ибо когда вы исправитесь от одного заочного моего вразумления, для вас не будет в этом ничего скорбного; напротив, вы ощущать будете радость самоохотного исправления; и когда после сего прийду к вам, мне будет радостно видеть вас исправными, и вам будет радостно встретить меня и видеть радующимся о вас. Итак, я пощадил вас, чтобы быть споспешником вашей радости. «Я не пришел к вам, чтобы не ввергнуть вас в уныние,– чтобы дать вам случай радоваться своему исправлению только от заочной моей угрозы. Мы все делаем для вашей радости, о сем только и заботимся» (святой Златоуст).
   Верою бо стоите. Мысль ясна; но в какой связи она здесь стоит, не видно. Феофилакт пишет: «Что касается до веры, то вы в ней стоите (εστηκατε – установились, тверды). В других отношениях вы пошатнулись; и если бы виновные в том остались неисправившимися, я должен бы был на них налегнуть и тем опечалить их (и вас всех) и себя самого». Так и Экумений. Святой Златоуст не выражает этого, но, держа ту же мысль, вводит в намерения Апостола, почему он об этом сказал: «Смотри, с какою опять осторожностию говорит он; не стал снова упрекать их, потому что очень довольно уже обличил их в первом послании, и они после того показали уже некоторую перемену в жизни. Если же бы и после сей перемены они услышали те же упреки, какие и прежде, то сие могло бы погубить их (ввергнуть в уныние или отчаяние). Почему сие послание и написано с большею кротостию, нежели первое». Итак, Апостол сказал это, чтоб ободрить коринфян и поднять их дух, одобрив их в этом главном отношении.
   Но, может быть, у Апостола здесь такая мысль, как бы он говорит: ведь вы верующие; вера давала вам и довольно побуждений, и довольно силы к тому, чтоб исправить все неисправности к собственному вашему удовольствию и к моей радости. Вот почему я уверен был, что буду споспешником вашей радости, если предоставлю вам самим исправиться, помянув только о неисправностях. Этим я точно оказал щадение вас; но почему это сделал я, причиною тому моя уверенность, что вы верою стоите.
   Глава 2, стих 1. Судих же в себе сие, не паки скорбию к вам приити.
   Не хотел я прийти к вам прежде, чем исправитесь, видя, что тем причиню скорбь и вам, и себе. Я и рассудил в себе, или сам с собою, не идти к вам прямо из Ефеса, а прежде написать вам, чтоб вы все поисправили сами, и чтобы мне, когда после сего прийду, прийти к вам не на скорбь уж, а на радость. Надежда же моя на то, что так будет, основывается на вашей вере; ибо в вере вы тверды.
   Стих 2. Аще бо аз скорбь творю вам, то кто есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?
   Место это темновато, но, по связи с течением речи, нельзя не видеть, что святой Павел оправдывает здесь образ своего действования успехом, относя и его в похвалу коринфянам. Поелику надобно было исправлять, то это без скорби обойтись не могло. Дело благоразумия было сделать это как можно с меньшею скорбию или со скорбию почти незаметною. Я это и сделал: писал к вам, укоряя и убеждая исправиться. Конечно, это не могло не быть скорбным не для тех только, кого касалось обличение, но и для всех вас. Но эта скорбь к чему повела? – К исправлению, а исправление к обвеселению меня. Кто может больше обвеселить меня, как не тот, кто в такой силе принимает скорбь от меня? Итак, если я скорбь творю вам, и моим неприбытием к вам, и моим обличительным посланием, пусть творится скорбь: она врачевство; приявшие скорбь исправятся, исправившись, обвеселят меня, мое же обвеселение отразится опять на вас, и будет у нас общее веселье. Феодорит пишет: «Ибо что меня столько веселит, как чувствительность обвиняемых? Она показывает мне пользу, произведенную обвинениями».
   Чтобы видеть связь этих слов с предыдущими, надобно поставить между ними дополнительную мысль: не судил я лично скорбь вам нанесть, а если уж нельзя было обойтись без сего, ограничился повержением вас в скорбь чрез послание. В следующем стихе он и прямо выражает сие. Святой Златоуст говорит на сие место: «Не хотел я, говорит, прийти к вам, чтобы не огорчить вас новыми упреками, негодованием и отвращением. Правда, и мне не обошлось без огорчения, когда я принужден был упрекать вас и видеть вашу скорбь от того; но сие же самое вместе доставило мне и удовольствие. Ибо это было признаком величайшей ко мне любви вашей, когда я так много значил для вас, что и одно негодование мое могло снедать вас. Никто столько не радует меня, сколько тот, кто снедается от слов моих и скорбит, видя меня огорченным. Правда, лучше бы было сказать так: если я и оскорбляю вас, то кто же может и обрадовать вас? Но он не говорит сего и, желая исправить коринфян, превращает речь сию и говорит: хотя я и заставляю вас скорбеть, впрочем, снедаясь скорбию от моих слов, вы доставляете мне великую радость».
   Стих 3. И писах вам сие истое, да не пришед скорбь на скорбь прииму, о нихже подобаше ми радоватися, надеяся на вся вы, яко моя радость всех вас есть.
   Этим полнее и точнее определяется мысль предыдущего темноватого места. «Для того пришествие мое предварено посланием, чтобы оно послужило для вас уврачеванием, а мне уготовало радость, в которой будете участвовать и вы, признав радость мою своею собственною» (блаженный Феодорит). Этот и есть смысл моего к вам послания. Затем писал, чтоб вы исправились и чтобы, пришедши к вам прежде послания и прежде вашего исправления, не принять мне скорбь на скорбь. Скорбь уже имел я ту, что у вас были немалые неисправности; да пришедши к вам прежде вашего исправления, должен бы был принять новую скорбь, лично обличая неисправных и исправляя их. И эта последняя скорбь увеличивалась бы тем, что, тогда как надлежало бы мне найти вас на высших степенях совершенства и радоваться тому, я увидел бы вас совсем неисправными. Это уж и третья скорбь, и притом самая чувствительная,– когда скорбь принимаешь по причине тех, которые должны бы были доставлять радость. Вот по какой причине я не сам пришел к вам прямо из Ефеса, а наперед послал послание, чтоб, получив послание, вы исправились и я, пришедши после сего, только бы радовался у вас. Я действовал так, надеяся, в полной уверенности, что моя радость всех вас есть, то есть что вы возревнуете доставить мне радость исправлением всех неисправностей, почитая радость мою общею всех радостию, желая увидеть меня радующимся, чтоб от видения радости на лице моем и самим вам обрадованными быть. Святой Златоуст мысль Апостола выражает так: «Я для того прежде написал вам, чтобы к прискорбию моему не найти вас неисправившимися. Я уверен, что вы радуетесь, если видите меня радующимся, и сами исполнитесь печали, когда увидите меня печальным. Поступил же я так, имея в виду не свою, но вашу пользу. Хотя от вашего огорчения я получаю немалое удовольствие, когда вижу вас столько о мне заботящихся, что вы и сами скорбите, когда видите меня скорбящим, несмотря, однако, на такое расположение моего духа, поелику я имею в виду вашу пользу, то и когда писах вам сие истое, да не скорбь прииму, и в сем опять искал я не своей, но вашей пользы. Ибо я знаю, что вы и сами будете скорбеть, увидев меня скорбящим, равно как и возрадуетесь, когда увидите меня радующимся. Примечай, как у места сказал Апостол и сие: о нихже подобаше ми радоватися. Ибо сие свидетельствует искренность его и великую к ним любовь. Так мог сказать какой-нибудь отец к детям, для которых он много сделал добра и много потрудился. Итак, говорит, если я только пишу и нейду к вам сам, то нейду потому, что сим устрояю что-нибудь лучшее о вас, а не по ненависти к вам, и не потому, чтобы отвращался вас, но потому, что очень люблю вас».
   Стих 4. От печали бо многия и туги сердца написах вам многими слезами, не яко да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имам изобилно к вам.
   «Апостол чувствительно коснулся их в прежнем послании; посему объявляет, что написал это не просто с намерением огорчить их, но имея в виду уврачевать погрешивших, за которых и терпел он великую болезнь (сердечную), и послание свое послал с надеждою на них, показывая тем, какое имеет к ним расположение» (Феодорит). «Поелику Апостол сказал, что радуется, когда они скорбят (в чувствах покаяния и исправления), то, чтобы на сие коринфяне не сказали ему: так ты заботишься о том только, чтобы тебе самому радоваться и показывать всем, сколь великую ты имеешь силу у нас,– для сего он присовокупил: от печали бо многия и проч. Какая душа может быть нежнее и чадолюбивее сей, которая так говорит? Апостол не только не менее, напротив, еще гораздо более скорбел о согрешивших, нежели сколько скорбели сами согрешившие. Ибо не просто говорит: от печали, но от многия печали; не слезами только, но многими слезами, и от туги сердца, то есть я был задушаем и подавляем печалию, и, не могши далее переносить давления от этого облака печали, я решился писать к вам,– не для того, впрочем, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам. Надлежало бы сказать так: не для того, чтобы оскорбить вас, но чтобы исправить, ибо для сего и писал, но Апостол не говорит так; напротив, чтобы сделать речь более приятною и крепче привязать к себе коринфян, он вместо напоминания об исправлении уверяет их в любви своей, по которой все делает. И не просто говорит: имею к вам любовь, но – юже имам изобильно к вам, желая и сим привлечь их к себе, показав, что он более всех любит их и к ним расположен, как к избранным ученикам. Таким образом Апостол, хотя и с гневом говорил, но сей гнев происходил от великой любви и скорби. Ибо, и пиша послание, говорит, я скорбел и страдал не о том только, что вы согрешили, но и о том, что я поставлен был в необходимость огорчить вас, и все это от любви,– подобно отцу, который, будучи поставлен в необходимость отсекать и прижигать гнилые члены у любимого сына, вдвойне страждет, и от представления болезни сына, и от необходимости самому отсекать больные члены. Посему то, что вы почитаете признаком недоброжелательства к вам, служит признаком величайшей к вам любви. Если же огорчить вас я возбужден был любовию, то тем более радоваться, видя вашу скорбь. Так Апостол защищает себя. Он и часто так защищается, и не стыдится сего. Ибо если и Бог это делает, когда говорит: людие Мои, что сотворих вам, (Мих. 6, 3)? то тем более мог делать сие Павел» (святой Златоуст).        

д) Помилование покаявшего кровосмесника (2, 5–11)

   Стих 5. Аще ли кто оскорбил мене, не мене оскорби, но от части, да не отягчу всех вас.
   «От защищения себя самого он переходит теперь к защищению впадшего в блудодеяние» (святой Златоуст).
   Этот текст точно стоит на переходе от предыдущей мысли к следующему изъявлению помилования покаявшемуся грешнику. Выше сказал, что если писал к ним строго, то писал со скорбию и слезами, и писал так не с тем, чтоб опечалить их, но чтоб любовь изъявить. В чем любовь? – В том, что, произнося строгий приговор на согрешившего, он их защищал, с них снимал пятно, их очищал и обвеселял. Ибо, говорит, этот, совершивший такое неслыханное преступление, опечалил не меня одного, но отчасти и вас, отчасти, говорю, чтоб не сказать тяжелого слова, но мысль моя та, что он опечалил и вас не менее, чем меня (святой Златоуст). Итак, произнося на него приговор, и притом чрез ваше или общественное решение, я вас удовлетворял, за вас стоял, вашу скорбь хотел прогнать.– И познайте в этом любовь мою.
   Но в этом самом представлении дела Апостол приготовлял коринфян и к принятию следующего изречения о помиловании.
   Стих 6. Довольно бо таковому запрещение сие, еже от многих.
   Узнав о падении, бывшем среди вас, я скорбел о том и сокрушался. Когда я обличил сие непотребство, восскорбели и вы о том не меньше меня. Потому единодушно произнесли прописанный мною приговор ему. И вот он отлучен и несет на себе тяготившую нас скорбь. Нам отрадно, ему тяжело. Он болит сердцем и сокрушается. Что до меня, то, смотря на эту скорбь его покаянную, я утешаюсь: ибо это значит, что он жив духовно. Радует меня очевидное его желание быть в общении с нами причастником великих обетований верующих о Христе Иисусе. Но я желаю, чтоб и вы, как скорбели вместе со мною из-за него, так вошли и в соучастие радости моей из-за него же. Писал я строго, да познаете любовь мою, имея в мысли явить сию любовь и к согрешившему, если покается. Вот он кается; явим же к нему любовь! – Святой Златоуст говорит: «Апостол начинает говорить о сем коринфянам тогда же, когда наперед похвалил их за то, что они одни имеют с ним радости и одни и те же скорби, и сказав наперед: яко моя радость всех вас есть. Если же радость моя есть вместе и ваша радость, то вам должно, говорит, и теперь вместе со мною радоваться, так же как и тогда вместе со мною скорбели. Ибо как тогдашнею скорбию своею вы доставили мне удовольствие и радость, то же сделаете и ныне вашею радостию, если только примете участие в моей радости».
   Все грехи, совершенные до крещения, омываются крещением и прощаются даром. Грехи же по крещении требуют очистительного наказания. Требовалось оно и для коринфского грешника. Апостол говорит: что касается до очистительного наказания, которое должно возлагать на кающегося, то в отношении к нашему покаяннику довольно этого, совершившегося уже, запрещения еже от многих, то есть этого отлучения, произнесенного собранием верующих, «потому что все стали отвращаться от него, как повелел Апостол» (Феодорит). Запрещение,– επιτιμια,– обнимает все, что было возложено на согрешившего, несмотря на его покаяние. Тут начало и основание наших церковных эпитимий и самого образа их употребления, то есть произнесения их по всей строгости и потом сокращения их, смотря по чувствам сокрушения кающегося лица.
   Замечательно, что Апостол и здесь, как в первом послании, не поминает имени согрешившего, ни имени греха его. Святой Златоуст говорит о сем: «Не говорит: впадшему в блудодеяние, но, опять также как и в первом послании, таковому, хотя и по другой причине. Тогда говорил так по отвращению от соделанного греха, а здесь по снисхождению к согрешившему. Посему же здесь не упоминает он и о содеянном грехе, ибо время уже было защитить виновного».
   Стих 7. Темже сопротивное паче вы да даруете и утешите, да не како многою скорбию пожерт будет таковый.
   «Апостол повелевает здесь не только разрешить положенное наказание, но и возвратить виновного в прежнее его состояние. Ибо, если кто, наказавши виновного, просто отпускает его без всякого утешения, тот никакой пользы не делает ему. Но смотри опять, как Апостол удерживает и виновного, чтобы он, получив прощение, не сделался хуже. Ибо, несмотря на то, что он исповедал свой грех и раскаялся в нем, Апостол дает виновному видеть, что он получает прощение не столько за раскаяние, сколько по милости и снисхождению; почему и говорит: да даруете и утешите. Сие видно и из последующих слов. Ибо не говорит: разрешаю простить виновного, потому что он достоин сего или что он принес искреннее покаяние,– но потому что он слаб. Посему и присовокупил: да не како многою скорбию пожерт будет таковый. Говоря сие, Апостол свидетельствует и о великом раскаянии виновного, и не допускает его дойти до отчаяния. Что же значит: пожерт будет? – Или то, что таковый может сделать то же, что сделал Иуда, или что он в образе жизни может сделать хуже. Ибо хотя, говорит, он и не таков, чтобы не мог более переносить мучений продолжительного наказания, но, потеряв терпение и надежду, легко может посягнуть на свою жизнь или предаться большему нечестию. Посему нам должно быть осмотрительными, чтобы рана не сделалась жесточае и опаснее и чтобы неумеренностию в наказании не погубить и того, что уже сделали доброго. Говоря сие, Апостол хотел, как я прежде заметил, и обуздать, и вразумить виновного, чтобы он, получив прощение, не сделался еще нерадивее. Ибо, говорит, я принял такового в прежнее мое расположение не потому, чтобы он совершенно очистился от скверны соделанного греха, но убоявшись, чтобы не сделал чего-нибудь хуже. Отселе мы научаемся, что меру покаяния надобно назначать не только по свойству грехов, но и вместе сообразуясь с свойством духа и состоянием самих грешников. Так тогда и поступил Апостол, ибо и его устрашала слабость грешника. Потому и сказал: да не пожерт будет, как бы зверем каким, или волнами, или бурею».
   Стих 8. Темже молю вы, утвердите к нему любовь.
   Утвердить,– κυρωσαι,– решительное дать определение, подписать утверждаемое. Может быть, Апостол разумеет и то, чтобы общим приговором возвратили ему любовь свою, или одно то хочет означить, чтоб любовь сия была крепкая, полная, безвозвратная. Он говорит как бы: «Присоедините член к телу, приобщите овцу к стаду, покажите горячее к нему расположение» (Феодорит). «Не повелевает уже, но просит коринфян, не как учитель, но как равный, и, предоставив им восседать на судейском седалище, сам стал на месте защитника. Ибо как он достиг уже чего хотел, то от радости не знал меры своему смирению. О чем же ты просишь, скажи мне? – Утвердите к нему любовь, то есть с искреннею и крепкою любовию, а не просто и как случилось, примите его. Говоря сие, Апостол опять усвояет коринфянам добродетель очень высокую. Те самые, которые прежде показали такую любовь к своему собрату и так защищали его, что гордились сим, после такое возымели к нему отвращение, что Павлу великого стоило труда заставить их принять виновного в прежнюю любовь. Вот похвальное качество в учениках, вот совершенство в учителе: когда ученики так послушны, а учитель таких послушных образует учеников! Ибо никого не должно ни безрассудно любить, ни отвращаться без причины. Если б и ныне так было, то согрешающие не были бы так равнодушны и нечувствительны к своим грехам» (святой Златоуст).
   Стих 9. На сие бо и писах, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливы есте.
   Писах,– εγραφα,– написал, что можно относить и к прежнему посланию, и к предшествующим здесь словам. Прежде, пиша о наказании виновного, Апостол имел уже в виду помиловать его, если покается. Одно, говорит, сделали; делайте и другое. Этим покажете искусство – разумность в послушании, что не по своим расчетам и смышлениям оказываете послушание, а по самому послушанию, имея сию добродетель и действуя по ней независимо от всего. В этом прописал он им неотразимое побуждение к исполнению его желания, поставив их в состояние учеников, подвергшихся испытанию, которых вся забота ответить так, чтобы получить одобрение испытующего. Святой Златоуст говорит: «Да разумею, говорит, послушны ли вы, то есть не только в отсечении виновного от верующих, но и в присоединении к ним. Видишь, как и здесь Апостол поставляет коринфян в необходимость решиться на сей подвиг, ибо как тогда, когда виновный согрешил, Апостол представил им, сколь опасно для них будет, если они не отсекут его, сказав, что мал квас все смешение квасит (1 Кор. 5, 6) и многое другое; точно также и здесь представил им всю опасность непослушания, и сказал почти следующее: как прежде я должен был заботиться не о виновном только, но и о вас, так и теперь не более забочусь о нем, сколько и о вас, чтобы кто не почел вас за людей упорных, бесчеловечных и не во всем послушных. Ибо удаление виновного из вашего общества могло показаться некоторым и делом ненависти и жестокости, напротив, воспринятие его в любовь вашу особенно докажет искренность вашего послушания, а вместе и вашу готовность, и способность к делам человеколюбия. Ибо добрые и умные ученики повинуются своему учителю не только в первом его требовании, но и в другом, хотя бы приказывал и противное что первому требованию. Посему Апостол и сказал: во всем, дабы показать, что коринфяне, в случае непослушания, не столько его, сколько себя постыдят, заслужив славу непокорных. Делает же сие он для того, чтобы и сим побудить их к послушанию, как показывают и сии слова: на сие бо и писах вам. Хотя и не для сего писал Апостол, ибо главная цель его была спасение согрешившего, однако говорит: для сего, чтобы тем более расположить коринфян в пользу виновного. Впрочем, сам он и себе не вредит в достижении главной цели, и коринфянам благоприятствует. Сказав же: во всем, сим напоминает им о первом их послушании и выставляет его здесь на вид, с намерением похвалить их (и похвальною за прежнее послушание расположить к новому)».
   Стих 10. Емуже аще что даруете, и аз: ибо аз аще что даровах, емуже даровах, вас ради, о лице Иисус Христове.
   В самую тесную связь поставляет себя с коринфянами, так что где они, там и он. И их он пускает вперед, а себя представляет идущим вслед за ними, свое им послушание оказывает, чтоб и у них отсечь всякую вину к непослушанию. Он уже изрек помилование виновному прежде, когда те еще и думать о том не думали; но изрек, имея в виду их пользу, их благо, их общее спасение; даровах, говорит, вас ради. Не власть свою являя и упражняя, сделал это, но заимствовал побуждение к такому делу со стороны вас, от вас будто повеление получив. «Видишь ли,– говорит святой Златоуст,– как опять Апостол уничижает себя пред коринфянами, поставляя их на первом месте, а себя на втором; и все сие для того, чтобы смягчить ожесточенные души и преклонить непреклонные сердца. Но чтобы сим не подать коринфянам повода думать, что все дело предоставлено их власти, и чтобы они не стали упорствовать в прощении виновного, Апостол, ограничивая власть их, говорит, что и сам он даровал прощение виновному: ибо и аз, аще что даровах, даровах вас ради, то есть и сие самое сделал я для вас. И в первый раз, когда Апостол повелевает коринфянам отсечь виновного, он не дал им власти простить его, сказав: уже судих… предати таковаго сатане, а потом допустил и их к участию в сем приговоре, когда сказал: собравшимся вам… предати таковаго (1 Кор. 5, 3–5). Он поступил так, имея в виду две важные вещи: чтоб и приговор произнести, и (произнести) не без согласия коринфян, чтоб не огорчить их. Точно так поступает он и здесь, ибо говорит: аз даровах прощение виновному, я, который в первом послании осудил его. Потом, чтобы коринфяне не оскорбились, как бы презренные от Апостола, он говорит: вас ради. Что же это? Ужели он простил согрешившего для людей? – Нет; ибо для сего и присовокупил: о лице Иисус Христове, то есть или по воле Божией, или во славу Христа.– Феодорит об этом пишет так: «Чтобы не подумал кто, будто бы Апостол из угождения людям вознерадел о справедливости, он присовокупил: о лице Иисус Христове, то есть, делаю это тогда, как видит сие Христос и благоугождается сделанным». Можно и так: в порядке спасения, по началам спасения. Ибо Христос Иисус есть Спаситель; и действующий во спасение истинное действует о лице Его. Или потому так сказал, что и он, как и все Апостолы, как говорили, так и действовали всегда пред Богом во Христе, ни себя не имея в виду, ни угождением людям не руководясь. Ниже святой Златоуст говорит о сем: «О лице Иисус Христове,– или во славу Христа, или потому, что Сам Христос повелел простить согрешившего. Сии последние слова особенно убедительны были для коринфян. Ибо они убоялись уже отказать в прощении, которое служило к славе Христа и было Ему угодно».
   Стих 11. Да не обидими будем от сатаны: не не разумеваем бо умышлений его.
   Да не обидими будем,– ινα μη πλεονεκτηθωμεν,– да не будем облихоимствованы, да не послужит образ действования нашего ему в пользу, да не извлечет он из него себе выгоды. Как? – Если, закрывши нам глаза ревностию будто по правде, сделает то, что мы допустим погибнуть брату. Сатана всюду вмешивается с своими советами. Он не всегда прямо худое внушает, но нередко и доброе, только цель у него всегда одна – наша погибель вечная. В настоящем случае он мог коринфянам внушать: как можно терпеть такого? Вы язык свят, люди обновления; место ли ему быть среди вас? Гоните его прочь. А ему другие речи мог говорить: пропал уже ты; нет тебе спасения! Брось их; видишь, какие они? Ступай опять к язычникам и живи себе как душе угодно.– Апостол и себя ставит в число обижаемых от сатаны. Конечно, и около их он покушается поживиться, ибо бесстыдству его нет меры, когда и к Спасителю подступал. Но Апостолы, Духом Божиим просвещаемые, видели козни его и тотчас рассекали все узлы и хитросплетения сих козней. Почему и говорит: не неразумеваем бо умышлений его. Мы, говорит, ясно видим и понимаем, к чему он что ведет и как чем может воспользоваться в свою пользу. Разумея же сие, не можем допускать, чтобы он имел в чем-либо успех. В этом – окончательное убеждение простить виновного. Ибо ясно дает видеть, что если они не делают, как он им предлагает, то вместо Христа Господа волю сатаны исполнят и вместо спасительного пагубный для себя сделают шаг. Святой Златоуст говорит: «Апостол поставляет на вид коринфян общий для всех вред в случае их непослушания, ибо говорит: да не обидими будем от сатаны. Здесь он очень кстати назвал сатану обидчиком и похитителем. Ибо он не свое уже берет, но наше похищает. Ты же не о том только помышляй, что один согрешивший мог бы сделаться добычею сего зверя, но представляй и то, что угрожает опасность всему стаду уменьшением числа его, и особенно теперь, когда сатана имеет возможность возвратить потерянное им. Не неразумеваем бо умышлений его, то есть сатана и путем благочестия может привести к погибели. Ибо он не только может довести до блудодеяния, но и с противной стороны безмерною печалию во время покаяния может ввергнуть в погибель. Таким образом, если сатана, вместе со своею собственностию захватывая и нашу, когда и того, кого доводит до греха, погубляет, и того, кому мы предписываем спасительное покаяние, у нас похищает, то как же назвать это, если не обидою и похищением? Ибо для него не довольно, что низлагает нас чрез грех; он и чрез покаяние делает то же, если мы не будем осторожны и осмотрительны. Посему Апостол весьма справедливо назвал хищением и обидою тот случай, когда сатана побеждает нас нашим же оружием. Ибо ему свойственно овладевать нами чрез грех, а не чрез покаяние, которое наше есть оружие, а не его. Итак, если сатана и чрез покаяние может овладеть нами, то рассуди сам, какое постыдное для нас отсюда унижение! Как он насмехается и издевается над нами, как над бессильными и немощными, побеждая нас нашим же оружием! И подлинно, для него весьма смешно и для нас крайне постыдно, что он нашими врачевствами причиняет нам раны. Посему-то Апостол и сказал: не неразумеем бо умышлений его, то есть сколь хитрый, коварный, злокозненный, злодейственный умысел скрывает сатана и на самое благочестие наше. Соображая все сие, и мы не должны презирать никогда и никого из согрешающих. Равно, и согрешая сами, не должны предаваться отчаянию, но, опять, не должны оставаться и в беспечности; напротив, сердечно да сокрушаемся о своих беззакониях, не на словах только раскаиваясь в них (но и делом показывая и болезнование о грехах, и исправление в них истинное)».        

2. О высоте христианского откровения, или Евангельской истины, с изложением и того, как она водворяется на земле (2, 12–7, 1)

   Кончив речь о перемене плана путешествия, Апостол хотел излагать, что было с ним на сем пути, то есть из Ефеса чрез Македонию, чтобы дойти до возвращения Тита, и по поводу сего, и особенно по поводу того, что он сообщил, сделать нужные наставления (гл. 8, 9) и вразумления (гл. 10–13); но лишь дошел сказанием своим до возвращения в Македонию (2, 12,13), как, прежде чем успел сказать о приходе Тита, взят был Духом в созерцание силы, славы, светлости и чудных действий Евангельской истины, и начал излагать свои созерцания текучею и воодушевленною речью, пока не излил всего, что Дух давал ему провещавать в это время (2, 14–7, 1). Кончив это, опять начинает прерванную речь и сказывает, как обрадован был приходом Тита и всем, что он передал ему (7, 2–16). Здесь с Апостолом было то же самое, что с пророками, когда взымал их Дух. Взя мя Дух, говорили они. Взял Дух и святого Павла и показал ему в уме то, что он говорит о христианском откровении, или Евангельской истине. Это всякий тотчас видит, читая послание: ибо речь о том начинается неожиданно.
   Стихи 12 и 13 будут, таким образом, введением в беседу о Евангельской истине как подавшие к ней повод. По содержанию они стоят в прямой связи с тем, что пишется после с 7, 2 и далее и составляют с тем одно.
   Стихи 12 и 13. Пришед же в Троаду во благовестие Христово, и двери отверзене ми бывшей о Господе, не имех покоя духу моему, не обретшу ми Тита брата моего, но отрекся им, изыдох в Македонию.
   В Троаду Апостол направился из Ефеса, может быть, и сухим путем, и, посетив лежащие на пути Церкви, имел в мысли заняться проповедию Евангелия в этом городе; ибо во второе путешествие, когда он Духом Божиим веден был в Македонию чрез этот город, не видно, чтоб он в нем останавливался для проповеди. Между тем, как видно, это был неминуемый переходный пункт из Асии в Македонию и обратно. Это расположило Апостола насадить здесь веру. Дверь для проповеди была отверста: Апостола слушали охотно и веровали с полною покорностию слову благодати. Если, таким образом, дверь была отверста, и отверста о Господе, то проповедь и в один день могла сделать многое. Она действует мгновенно, и одна и та же речь, тысячами ушей быв принята, могла обратить тысячи. Потому когда Апостол говорит вслед за сим, что, не имея покоя, по причине неприбытия Тита, должен был оставить их, это не значит, что он бросил дело неконченным, а только что не мог долго быть у них. Дело же благовестия и засеменено, и зрело. Оно обычно и везде само зреет под действием благодати. Евангелие не многословно, но содержит всеобъятную систему ведения, которая потом сама собою может развиваться в умах и сердцах смиренно верующих. Эту истину подтверждает вся первоначальная проповедь апостольская. Так было и в Троаде; потому, когда на обратном пути из Эллады чрез Македонию прибыл сюда Апостол, он нашел здесь веру в полном цветении и в сладостных беседах с верующими проводил целые ночи (Деян. 20, 7).
   То, что святой Павел покоя не имел, и тени не представляет тех беспокойств, какие обычно испытываются нами по причине каких-либо личных опасностей и потерь. Он беспокоился за дело Божие. Если Титу было наказано, выполнив все порученное в Коринфе, поспешить в Троаду, и по рассчету времени ему следовало бы быть уже там, а его не было, то Апостол естественно мог предполагать случайности, разорительные для дела Церкви и Евангелия. Апостол только и жил для благосостояния Церкви и для успехов Евангелия. Касаться этих предметов есть то же, что касаться зеницы ока его. Вот он и в смущении, и покоя не имеет. Его томила неизвестность происходившего в Коринфе; Дух же Божий не благоволил открыть ему то, или исполнить сердце его благонадежием, оставив его естественному течению человеческих чувств под действием внешних обстоятельств. Это и заставило его, не нашедши Тита в Троаде или скоро не дождавшись его, самому поспешать к нему навстречу. Почему, простившись с троадянами, отрекся им, отправился он в Македонию, ибо туда лежал его дальнейший путь, и чрез ту страну должен был возвращаться к нему святой Тит.
   Этим сказание здесь кончается. Какие вести принес святой Тит и как святой Павел ими был обрадован, об этом он пишет ниже, 7, 2 и далее; здесь же одно воспоминание о том восхитило дух его; и он, не успевши и слова сказать ни о приходе, ни о вестях святого Тита, взят был Духом в созерцание силы и славы Евангельской истины и, воззвав: Богу благодарение, начал излагать воодушевленною речью свои созерцания.
   Эту речь можно назвать беседою об одном и том же предмете, но без определенного, обдуманного плана; представления в ней сменяются одни другими, исчерпывая свой предмет, но не держась того обычая, чтоб одно выходило из другого. Можно, однако ж, указать в ней три поворота и ими обозначить разделение ее: а) сначала излагает Апостол свойства и действия Евангельской истины, или христианского откровения, 2, 14–4, 6; б) потом сказывает, что при всей высоте сего откровения носители и разносители его по земле крайне уничиженны, суть сосуды скудельные, действуют, однако ж, ревностно, воодушевляясь надеждою на будущее, 4, 7–5, 10; наконец, в) излагает, как идет самая проповедь, с приложением сего и к коринфянам, 5, 11–7, 1.        

а) О свойствах и действиях христианского откровения, или Евангельской истины (2, 14–4, 6)

   Слово благовестия: аа) самосвидетельствованно, расходится, как благоухание, 2, 14–3, 3; бб) оно не наше, а от Бога, и преславно,– преславнее ветхозаветного, 3, 4–11; вв) оно светло и просветительно, 3, 12–18; гг) оно действует неотразимо, когда бог века не ослепил у кого разума, только представь его совести в чистом виде без всякой примеси, 4, 1–6. Во всех этих пунктах Апостол говорит о себе и вообще об Апостолах, поколику они были органами благовестия, но то, что он говорит, очевидно, может быть относимо только к самому Евангелию, а не к разносителям его.         аа) Слово благовестия самосвидетельствованно (2, 14–3, 3)    Апостол говорит: мы,– разносители благовестия,– благоухание Христово, которое для одних – живот, а для других – смерть, 2, 14–16. Тут ничего от нас не зависит, ибо мы ничего от себя не прибавляем к благовестию; само оно так действует, 2, 17. Оттого мы не приносим никуда рекомендательных писем и от тех, кого просветим, не берем их, чтобы с ними представиться далее где; но само благовестие нас рекомендует и сами обращенные заменяют рекомендательные письма. Смотрят, что сделало наше благовестие, и удостоверяются в его истине, 4, 1–3. Такие мысли сокрыты в словах Апостола, хотя с первого раза они и незаметны. Представляя их, не думаем делать насилие слову, а желаем только, сколько сил есть, войти в дух апостольского свидетельства.
   Стих 14. Богу же благодарение всегда победители нас творящему о Христе Иисусе, и воню разума Его являющу нами во всяком месте.
   Богу благодарение! Это воззвал он после того, как представил в уме, что сделало его послание в Коринфе, как передал ему о том святой Тит. Грешники раскаялись, неисправности все исправлены, недоумения рассеялись, и всеми изъявлена полная готовность следовать слову Апостола. Слово его оказалось вполне победоносным, и он справедливо мог сознавать себя в положении победителя, совершающего триумфальное шествие после какой-нибудь знаменитой победы. Потому и воззвал: благодарение Богу, победители нас творящему! – Победители творящему,– θριαμβευοντι,– устрояющему для нас триумфу посаждающему нас на триумфальную колесницу. Всегда победители творящему,– всегда так делает для нас Господь, что, когда все будто восстает против нас и все сделанное нами будто разлагается, Он опять все восстановляет в силе и возвращает полную славу истине своей. Вот и теперь в Коринфе все будто расстроилось,– в Асии я отягчен был сверх сил, в Троаде покоя не имел, в Македонии не лучше было; а когда пришел Тит и сказал, что было в Коринфе, не могу не видеть и пред всеми не исповедать победоносной силы Божией, сопровождающей слово наше, устное ли то или письменное. Почему «за все прославляем Бога, Который, премудро правя нами, водит нас туда и сюда, делая всем известными и чрез нас распространяя ведение благочестия» (Феодорит).
   Апостол говорит, что их, Апостолов, делает Бог победителями; собственно же победоносным является слово благовестия истины, и на них слава победы падает только, как на органы сего слова. Почему далее говорит, что Бог победителями творит их о Христе, и именно чрез то, что они всюду являют воню разума Его, то есть распространяют всюду благоухание познания о Боге и Христе Господе, Спасителе,– называя сие познание благоуханием, по причине сладостности его и по причине охотного, с радостию и удовольствием, принятия его всеми способными к тому. «Указав на Дающего победы, далее сказывает и причину сих побед, присовокупив: о Христе, то есть чрез Христа и проповедь о Нем. Вонею разума называет он познание о Христе. Мы, говорит, подобны царской кадильнице, потому что всюду ходим, нося с собою небесное миро, от которого исходит духовное благоухание. Сие сказал он, чтобы показать силу проповеди» (святой Златоуст). Сия воня разума победоносна. Как невеста в Песни песней, так души, внявшие слову благовестия о Христе Спасителе, могли взывать: воня мира Твоего паче всех аромат… вслед Тебе в воню мира Твоего течем (Песн. 1, 2–3). Текут вслед Господа, как толпы народа за триумфальною колесницею победителей. Не это ли сходство подало Апостолу повод употребить и означенную метафору: воня разума?
   Стих 15. Яко Христово благоухание есмы Богови в спасаемых и в погибающих.
   Мы, говорит, благоухание Христово есмы. Если какую материю или одежду надушить каким ароматом, то куда ни внеси их, они всюду распространяют свой аромат, и другого запаха от них уже не слышно никакого, хотя они имеют свой природный запах. Так Апостолы, преисполненные ведения Христова, куда ни являлись, являлись ничего другого не ведающими, кроме Господа Иисуса Христа. Слово их было только о Нем, силы являли они только о имени Его, верующих освящали именем Его, заповеди давали от лица Его, Церкви созидали во славу Его, и все, что от них ни исходило, все было о Христе, для Христа, от Христа. Так осязательно они были благоухание Христово! И это как для спасаемых, так и для погибающих.
   Спасаемые – это те, которые веровали, освящались таинствами, возрождались к новой благодатной жизни и начинали ходить в сем обновлении жизни. Погибающие – это те, которые отвращались от слова благовестия и враждебно относились как к нему, так и к Благовествуемому, и к благовестникам. Для тех и других они были благоухание Христово. Тем и другим они ясно, убедительно и осязательно представляли, что иного спасения нет, как в Господе Иисусе Христе; те и другие хорошо понимали, в чем сила сего слова благовестия; но одни принимали его и спасались, а другие отвращались от него и оставались в своей погибели. В том, что есть спасаемые и погибающие, ничего нет рокового, хотя на опыте можно видеть, как иные неудержимо стремятся в пагубу, несмотря на все заботы об их спасении, а другие держатся твердо на спасительном пути, несмотря на окружающие их неблагоприятности спасения. Без Бога нет спасения; и Он всем хочет спастися, только никого не неволя. Потому если есть погибающие, то потому, что не хотят спасаться. Хотя то, почему иные не хотят, изъяснить мы не в силах; однако же то несомненно, что конечная того причина в их произволении.
   Стих 16. Овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот. И к сим кто доволен?
   «Всем предлагаем мы благоухание Христово, но не все ощущающие оное приобретают спасение. Ибо для болезненных глаз и свет опасен и враждебен; однако же не солнце причиняет вред. Говорят, что птица гриф бегает от благоухания мира, однако же миро остается миром, хотя гриф и бежит от него. Так и спасительная проповедь верующим доставляет спасение, а неверующим причиняет погибель» (Феодорит). Есть яства, которые один принимает с удовольствием, а другой и запаха их сносить не может, и когда ощутит его, то испытывает сотрясение во всем своем теле. Природа яств одна и та же; то, что они так противоположно действуют на тех и других, зависит от случайных настроений их организма. Христос Господь есть существенная жизнь для всех нас; и благовестие о Нем по существу своему животворные для всех содержит начала; между тем по случайным нравственным настроениям для одних оно – жизнь, для других – смерть. «Но спасается ли кто или погибает,– проповедь Евангельская всегда удерживает свое достоинство. Как свет, и тогда, как ослепляет слабых зрением, остается светом, хотя ослепляет; или как мед, хотя бы казался горьким для больных, не перестает быть сладким по своей сущности,– точно так же и благовестие о Христе всегда имеет свойственное ему благоухание, хотя не верующие сему благовестию и погибают; ибо губит их не благовестие, но собственное их ожесточение. И погибелию нечестивых еще более обнаруживается благоухание проповеди. Таким образом, сила благовестия обнаруживается не только в спасении добрых, но и в погибели нечестивых, ибо и солнце потому особенно и ослепляет взоры слабых, что светит очень ясно. Также и Спаситель, хотя лежит на падение и на востание многим (Лк. 2, 34), однако не перестает быть Спасителем и тогда, когда бесчисленное множество людей падает. Итак, благовестие всегда есть спасительное благоухание; но, обоняя благоухание сие, одни спасаются, а другие погибают,– так, впрочем, что если кто погибает, тот бывает сам виною своей погибели» (святой Златоуст).
   И к сим кто доволен? Говоря, что спасительное слово благовестия для одних есть воня в смерть, а для других воня в живот, Апостол естественно возбуждает у всех вопрос: как же это? Предполагая этот вопрос как бы уже предложенным себе, он отвечает на него: к сим кто доволен? Кто может объяснить, как это бывает? Бог одного добра желает и одно добро подает; Христос Господь есть наш Спаситель и Живот, и благовестие о спасении в Нем есть слово животворное. Откуда быть пагубе? Разве только от нас. Но и от нас как? Разве только в таком случае, если бы мы стали к благовестию примешивать свои мудрования и потому проповедовать его нечисто. Но этого, говорит, о нас сказать нельзя, как видно из следующего стиха. Таким образом, почему слово благовестия оказывает такие противоположные действия, остается непостижимым. Кто доволен (способен) к тому, чтобы понять это и объяснить?
   Такое понимание сих слов и их связь с последующими представляется самым прямым, если иметь во внимании двоякое действие благовестия. А если так смотреть на предыдущую речь, что в ней Апостол только стороною намекнул на то, что благовестие бывает и вонею в смерть, главною же целию имел представить животворность и победоносность слова благовестия; то в словах: и к сим кто доволен Апостол очевидно хотел отклонить от себя всякую честь участия в сей победоносности и все отнести к Богу. Что слово благовестия идет по миру, как победитель на торжественной колеснице, это не от нас, этого из людей никто бы и не мог совершить. Оно само так победоносно силою Божиею, в ней сокрытою, или ей сопутствующею и ей вседейственность сообщающею. Так святой Златоуст: «Поелику Апостол так много сказал великого и необычайного, усвояя себе повсеместное торжество, то опять старается умерить сказанное, все относя к Богу. Он говорит как бы: все сие Христово, и нет ничего нашего. Лжеапостолы хвалятся проповедию как своею; напротив, истинный Апостол в похвалу себе вменяет то, что ничего не называет своим. Почему и говорит: и к сим кто доволен? Откуда уже само собою следовало: а если мы сами по себе не довольны к сему, то все происходящее с нами и чрез нас есть дело благодати».
   В таком случае следующие слова будут уже иметь такой смысл: все в благовестии есть дело Божие, дело благодати; нашего тут ничего нет и не может быть. Наша забота вся на то обращена, чтобы в слово благовестия не примешивать ничего своего, а передавать его чистым, как получено, давая ему возможность беспрепятственно действовать всею полнотою свойственной ему силы.
   Стих 17. Несмы бо, якоже мнози, нечисто проповедающии слово Божие, но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем.
   Нечисто проповедающии слово Божие,– καπηλευοντες,– корчемствующии слово Божие. Корчемники, чтобы больше иметь дохода, подливают в вино воду, а чтоб эта смесь не потеряла цвета и вкуса вина, подмешивают туда и еще что-нибудь и, таким образом, продают будто настоящее вино, но оно уже не настоящее: и силы той не имеет, и на здоровье действует вредно. Подобны им примешивающие к чистому слову благовестия свои мудрования. Хотя бы такие мудрования и не были ложны, а были прибавляемы в виде объяснения дела по началам ума,– и тогда они, расширяя и разводя слово без нужды, ослабляют его и отнимают у него силу и целительность, какие свойственны ему в его целости беспримесной. Если же примешивается ложь, то все уже извращается и слова благовестия становятся зловестием. Апостол говорит: мы ничего такого не делаем,– не только лжи, но и никакого своего мудрования не прилагаем к слову благовестия, передавая его в его природной чистоте,– так, как приняли его от Бога,– как лица сознающие, что говорим пред очами Самого Бога, говорим во Христе, Его силою, Его охранением, в Его славу, или яко Его дело исполняющие. Святой Златоуст говорит на это: «Хотя мы, говорит Апостол, возвещаем много великого и необычайного, впрочем, ничего не присвояем себе, напротив, все относим ко Христу. Мы не хотим подражать лжеапостолам, которые много присвояют себе самим, ибо это значило бы поступать подобно корчемнику, когда он подделывает вино или продает за деньги то, что надлежало бы давать даром. В самом деле, мне кажется, что Апостол здесь искусно осмеивает любостяжание лжеапостолов и намекает на то, о чем я прежде говорил, то есть что они проповедуют Божественное с примесью своего собственного. Обличая тот же порок, и Исаия говорит: кормчемницы твои мешают вино с водою (Ис. 1, 22). Хотя это сказано о вине, впрочем, не погрешит, кто отнесет сие и к учению. Не так, говорит, поступаем мы; но во что уверовали сами, то же предлагаем и другим, и преподаем учение чистое, без всякой примеси. Почему и присовокупил еще: но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем, то есть не с тем проповедуем, чтоб обманывать вас, как бы свое дарствуя вам что-нибудь, или от себя что-нибудь привнося и примешивая,– но яко от Бога, то есть не говорим, будто мы от себя что-нибудь дарствуем вам, но утверждаем, что мы все получили от Бога; ибо выражение: яко от Бога значит ничем не хвалиться, как своим, но все приписывать Богу. Во Христе глаголем, то есть все говорим не от нашей мудрости, но просвещаемые силою Христовою». И Феодорит в этом месте указывает главною ту мысль, что Апостолы слово благовестия передавали как оно есть, в его природной чистоте: «Апостол дает знать, что сам он предлагает учения, внушаемые благодатию Божиею, а противники корчемствуют словом Божиим, обращая его в баснь тем, что собственные свои мысли примешивают к благодати, как делают мешающие чистое вино с водою».
   Приведем мнения и других наших толковников на некоторые речения: но яко от чистоты,– εξ ειλικρινειας,– от искренности, без лукавства,– «от чистого и бесхитростного сердца (с детскою простотою)» (Феофилакт). Но яко от Бога,– «как от Бога приняли и Богом научены» (Экумений),– так и говорим. Пред Богом,– «сказал это Апостол, чтобы показать прямоту и благодерзновенность своего сердца. Наше сердце, говорит, в этом деле столько чисто, что мы дерзаем представлять его оку и суду Божию» (Феофилакт). Во Христе,– «то есть говорим оглашаемые и научаемые Христом. Вот какую истинность и чистоту, по свидетельству Апостола, имеет преданное нам слово благовестия!» (Экумений).
   Таким образом, если действенно и победоносно наше слово благовестия, все то принадлежит самому благовестию и силе Божией, ему сопутствующей, а не нам. Мы только стараемся передавать его во всей чистоте и беспримесности от каких-либо мудрований и собственных своих соображений.
   Глава 3, стих 1. Зачинаем ли паки нас самех извещавати вам? Или требуем, якоже нецыи, извещавательных посланий к вам, или от вас известительных?
   Апостол ведет речь применительно к обычаю и употреблению рекомендательных писем. Желая встретить благосклонный прием в каком-либо месте, иной берет рекомендательное письмо от известного лица и с ним является в то место; затем, устроив там свои дела,– торговые, а иногда и учительские,– берет и от жителей того места одобрительное удостоверение, чтобы найти подобный же прием и в другом месте. Святые Апостолы никуда не являлись с такими письмами, а с одним словом благовестия и с силою Духа Божия и Христовою, им сопутствовавшею. Это заменяло для них всякое рекомендательное письмо. Сила слова Евангельского и знамения, сопровождавшие его, удостоверяли всех, что они точно посланники Божии. Из этого удостоверения рождалась вера, верою принималось все благовестие; за этим следовало освящение и обновление благодатию и сообщение особых даров. С этого момента начинало властвовать не внешнее уже, но внутреннее удостоверение в небесном достоинстве благовестия; и это не только для самих принявших благовестие и обновившихся в силу его, но и для всех сторонних. Видели сторонние обновление духовное в какой-либо местности, изумлялись и сами приходили к тому убеждению, что принятое ими благовестие небесно, Божественно и достойно благоговейного внимания и верования. Таким образом, обновление сие в одном месте служило вместо рекомендательного письма для Апостолов во всех других местах.
   Такой ход успехов благовестия и напоминает теперь святой Павел коринфянам в нескольких выражениях. Сказал он выше, что они ничего не примешивают к слову благовестия своего, но, передавая его в его природной чистоте, оставляют его самодействовать как ему свойственно. Теперь напоминает им: вспомните, ведь мы к вам пришли с одним словом благовестия, и оно само сделало из вас то, что вы теперь. Его силой вы есте то, что есте. Вы это знаете; и вот вам самое близкое для вас удостоверение, что слово благовестия самодейственно и всепобедительно, как я говорил выше! Вот и для нас рекомендательное письмо и пред вами, и пред всеми другими.– Но выражает это святой Павел фигурою поправления, как бы так говоря: но что же это мы? – Будто снова начинаем себя рекомендовать вам, как незнакомые, как будто в первый раз вступающие с вами в сношение? – Никакой нет нужды нам себя рекомендовать вам или представлять, как есть обычай, рекомендательные письма от других к вам и от вас к другим. Все подобное заменяете вы сами; вы сами – рекомендация наша и пред вами и пред другими.– Извещавати, συνιστανειν, представлять кого кому, или рекомендовать.
   Блаженный Феодорит пишет в этом смысле: «Зачинаем ли – извещати? Не нам следует сказать это, а вам, которые в точности знаете касающееся до нас (и до дела благовестия у вас)». Экумений таким оборотом передает речь Апостола: «Не скажи кто, что все это мы излагаем, желая порекомендовать вам себя самих или вам себя представить? – Нет; разве нам нужны, как иным некиим, рекомендательные письма к вам или от вас? – Нисколько; вы наше рекомендательное письмо».
   Стих 2. Послание бо наше вы есте, написаное в сердцах наших, знаемое и прочитаемое от всех человек.
   Вы – рекомендательное наше письмо, письмо открытое, которое все люди знают и читают,– видят веру вашу и добрую по вере жизнь, дознают, или и прямо знают, откуда у вас такая перемена, и, дознав, или зная, что все это произвело в вас благовестие наше, начинают благоговеть пред ним, искать случая услышать его, чтобы и самим вкусить плодов его. Такое чрез вас всюду распространяемое настроение лучше всякого рекомендательного для нас письма. Как написано это послание, ниже объясняет Апостол в 3-м стихе, говоря, что они послание Христово, Духом Святым написанное; а что здесь говорит: написано в сердцах наших, то этим Апостол хочет сказать лишь: все вас читают как послание наше, но вы для нас не чужды, как и мы для вас,– мы носим вас в сердцах своих. Чтобы кто не сказал: вот мы для вас рекомендательное письмо, а вы это письмо бросили открыто,– читай кто хочет,– Апостол говорит на это: пусть там читают вас открыто, но мы дорожим вами не менее, как всякий другой дорожит рекомендательным письмом. Тот свое письмо завертывает и сохранно кладет за пазуху, а мы вас носим в сердце своем, вы там у нас написаны. Где нужно, мы и сами его прочитываем другим, и от нас люди знают об вас не менее, как и чрез видение вас самих.
   Святой Златоуст говорит: «Здесь Апостол выражает не только свою любовь к ним, но и свидетельствует об их добродетельной жизни, то есть что они своими добродетелями могут доказать пред всеми достоинство своего учителя. Ибо сие означают слова его: послание наше вы есте. Что сделали бы ваши письма, в которых стали бы вы одобрять и прославлять нас, сие исполняете вы своею жизнию по вере, которую видят и о которой слышат все. Ибо добродетели учеников служат наилучшим украшением для их наставника и одобряют его лучше всякого письма. Написанное в сердцах наших, потому что мы везде обносим вас с собою и содержим в сердце нашем. Как бы так он говорил: вы служите нам одобрением пред другими, и мы всегда имеем вас в сердце своем и пред всеми проповедуем о ваших добродетелях. Потому не имеем мы нужды в одобрительных от вас письмах к другим, вы служите одобрением нашим. Если нужно будет нам рекомендовать себя пред другими, мы вас выставим на среду вместо одобрительного письма. Сие говорил он и в первом послании: печать бо моего апостолства вы есте (9, 2)».
   Блаженный Феодорит пишет: «Не имеем нужды в посланиях,– о нас свидетельствуют самые дела и есть у нас одушевленное послание, которое говорит вам и всем в нашу пользу – это вера ваша, прославляемая везде, и на суше, и на море,– потому что мы, избавив вас от заблуждения, привели к свету Боговедения».
   Стих 3. Являеми, яко есте послание Христово служеное нами, написано не чернилом, но Духом Бога жива, не на скрижалех каменных, но на скрижалех сердца плотяных.
   Там сказал только, что коринфяне суть послание их, которое все читают то посредством того, что видят их, то посредством того, что сами насадители веры в них говорят о них, нося их всюду в сердце своем написанными. Теперь объясняет, какого рода они – послание, как такое послание написано и где. Это-то главное и есть в речи Апостола, ибо у него цель одна – сказать, сколь высоко и самоодобрительно слово благовестия, чрез которое коринфяне стали тем, что суть.
   Являеми, пред всеми являетесь, всем узнающим вас явно бывает, что вы послание Христово, послание Самим Христом писанное и о Христе, то есть послание, свидетельствующее о спасении во Христе, или писанное в духе и по предмету домостроительства спасения во Христе Иисусе. На вас для всех видно, как начинается дело спасения, как устанавливается, как спеется, чем красится (дары Духа Святого) и чем увенчается; вы – живописанный закон жизни о Христе Иисусе. Святой Златоуст говорит: «Возводя их к высшему разумению, называет их посланием Христовым, как имеющих в себе написан закон Божий (о Христе Иисусе). Что Бог благоволил открыть всем (чрез благовестие наше), все сие, говорит, написано в сердцах ваших». Феодорит пишет: «И что я говорю: наше? Вы – послание Самого Спасителя нашего, изречения самой проповеди Его». Экумений и Феофилакт толкуют: вы послание Христово, «потому что закон Его и заповеди Его в вас пребывают и вами блюдутся».
   Служеное нами. Написал вас Христос Духом Святым, «а мы только служители писмен» (Феодорит). «Мы приготовили вас к принятию писмен сих. Как Моисей обделал камни и скрижали, так мы приготовили души ваши» (святой Златоуст). «Таким образом, мы посредством проповеди были служителями только веры вашей и вашего ведения дела спасения» (Экумений и Феофилакт). Сама же вера и само ведение и все прочее, чем содевается спасение, написано было в сердцах ваших не нами. Помимо нас, хотя при нашем служении вам словом и действием, все то написал в вас Дух Святой.
   Написано не чернилом, но Духом Бога жива. Хочет сказать, что писание их совершалось не внешно, а внутренно, не внешним, а внутренним способом. Обыкновенно пишут на бумаге чернилами. Желающий знать написанное читает, понимает и принимает: так оно переходит к нему внутрь – в сознание, и там умом понимается, сердцем ощущается и вступает в чин возбудителя желаний и деятельной энергии. С вами, говорит, не так было: Дух Божий прямо проник в сердца ваши и там живописал истины спасения, преобразившие вас и исшедшие потом в дело. Вместе с словом благовестия,– духодвижным и духоносным,– Дух Божий проходит ко внутреннему человеку и возбуждает его к вниманию. Внемлющий, принимая чрез слова представление за представлением, узревает наконец, в чем дело и что требуется. По узрении этого, не без содействия благодати, ему предлежит решить, согласен или не согласен. Дух благодати отстраняется при сем: решение принадлежит свободе. Но когда внутри изречется согласие, то оно закрепляется в существе души благодатию, причем и все слышанное из ума, где оно собрано было вниманием, переходит в сердце и печатлеется там живосоставно. Это первое – начальное писание. В нем программа новой жизни, которой требования отсюда же исходят, но не вдруг сознаются и приемлются. Христианство – не теория, а жизнь. Изрекающий согласие принять его принимает обязательство и жить по нему. Эти требования жизни тотчас и входят в сознание и приемлются совестию в закон. Но при всем том, это новый процесс внутренней духовной жизни. Дух благодати помогает ясно вообразить все требуемое и снова отступает, чтобы свобода сама непринужденно изрекла согласие на это. Когда изречется сие согласие, Дух благодати все сознанное, как условие христианской жизни, печатлеет тогда в совести и в сердце: и се живописанные скрижали закона жизни о Христе Иисусе! Это второе писание. Третье писание продолжается непрерывно во всю жизнь. Ничто из этого не делается без Божественных таинств: первое писание завершается святым крещением; второе – святым миропомазанием, а при Апостолах – возложением рук; третье – всю жизнь повторяющимися таинствами покаяния и причащения.
   Таким образом, верует кто, возрождается, вступает в новую жизнь и ведет сию жизнь,– все действием Духа Божия. Если все сие и есть именно писание Христово, то само собою очевидно, почему оно написанным почитается не чернилами, а Духом Бога жива.
   Не на скрижалех каменных, но на скрижалех сердца плотяных.
   От рекомендательных писем перешел Апостол к живому писанию, чрез благовестие напечатленному в коринфянах, а это привело к писанию Духом в сердцах, в отличие от писания хотя перстом же Божиим, но вне, на скрижалях каменных. Так все это отделение о превосходстве новозаветного откровения составляется у святого Павла, как вяжется цепь, звеном цепляясь за звено.
   Моисей приготовил каменные доски. Бог же перстом Своим написал на них заповеди закона Своего. Это великий символ, изображающий нравственный строй Ветхого Завета. Скрижали – вне человека подзаконного. Читая их, он понимал, что требовалось, и, поелику при законе лежал ответ кровию за неисполнение, понуждался исполнять то. Но это шло отвне, и на нем лежало, как внешнее иго. В христианстве закон жизни о Христе Иисусе пишется Духом Бога жива во внутреннем человеке, в сердце, самом исходище жизни, и, оттуда исходя и обнимая сознание и свободу, наполняет все исходища жизни и является вовне в делах, как естественное проявление того, что состоялось и созрело внутри. Вот великое и существенное различие христианского законописания и законописания ветхозаветного. Там закон читаем был на скрижалях, входил в сознание и ложился на совесть; здесь исходит из сердца вместе с сознанием и совестию, и прямо возбуждает и располагает к делам, кои охотно творятся, а не как там, из-под ига.
   На скрижалях сердца плотяных,– Феофилакт и Экумений переставляют так: на скрижалях плотяных, то есть на скрижалях сердца, или в сердце. Сердце – скрижали Закона, когда оно все пропитано заповедями, или одною волею Божиею, так что ни сочувствия, ни расположения не являет ни к чему, кроме заповедей, или кроме того, на чем есть печать воли Божией. Тогда сердце сочетавается с совестию неразрывно, объединяется с нею, и совесть делается ясным и точным определителем закона жизни о Христе Иисусе и вообще, и в частностях. Апостол представляет дело в идеальном совершенстве, достижимом однако ж. Чтобы сердце дошло до такого совершенства, много нам надо трудов и подвигов. Это состояние современно с чистотою сердца. Почему пророк и молился: сердце чисто созижди во мне Боже и Дух прав обнови во утробе моей. Дух прав обновляется вместе с чистотою сердца, или чрез чистоту сердца. Дух же правый во утробе и есть Духом Бога жива написанное на скрижалях сердца писание закона жизни о Христе Иисусе.– Эту цель имели в виду все святые Божии и мерою достижения ее меряли степени восхождения своего к совершенству.         бб) Слово благовестия не наше, а от Бога и преславно,– преславнее откровения ветхозаветного (3, 4–11)    Стихи 4 и 5. Надеяние же таково имамы Христом к Богу; не яко доволни есмы от себе помыслити что, яко от себе, но доволство наше от Бога.
   Хотя впереди Апостол все относил к слову благовестия и благодати Духа, живописавшего на сердцах коринфян; не мог однако ж умолчать, что то и другое было и служило ко спасению чрез них. Они были ближайшие к коринфянам орудия Божественного на них воздействия благодати. И коринфяне это знали из самого дела. Из уст их шло победительное слово благовестия; чрез крещение, или ими самими, или по их руководству совершавшееся, подавалось возрождение к новой жизни; чрез возложение их рук нисходили дары Святого Духа. Все это ведали коринфяне. Потому когда Апостол возвеличил так дело Божие, в них и на них явленное, мог подать им повод подумать о нем и других содействователях ему более, нежели сколько они суть. Почему и счел нужным оговорить это и представить дело, как оно есть. Он говорит как бы: точно, и мы тут действуем и действуем с полным дерзновением, с полною уверенностию в Боге чрез Христа Господа; и Он никогда не посрамляет нашего упования, но всегда действует чрез нас по всей полноте действий Божественных, каким положил Он совершаться в людях по домостроительству спасения. Но не подумайте о нас что-либо лишнее. Несмотря на все это, чрез нас совершающееся, мы тут – ничто. Не только придумать от себя что-либо к лучшему на людей действию мы не можем, как от себя, но и того, как все действуется, не понимаем. Действия, во спасение от нас исходящие, оказываются полными, и мы являемся будто гожими и способными к совершению их, но сия гожесть и способность не от нас – довольство наше от Бога. Он действует чрез нас о Христе Иисусе благодатию Святого Духа.
   Надеяние – имамы,– πεποιθησιν,– уверенность в Боге имеем, что Он не откажет воздействовать чрез нас в том или другом случае, как обетовал и положил, и имеем сию уверенность чрез Христа Господа, ибо действуем в порядке домостроительства спасения, совершенного Господом. Феодорит пишет: «Смело уповаем на Бога всяческих, потому что Христос дерзновение сие дал нам; о себе же не думаем высоко и не из собственных своих помыслов слагаемую предлагаем проповедь».– Святой Златоуст говорит: «Опять все приписывает Богу и виновником всего называет Христа. Не сказал: надеяние имамы таково, по которому одно усвояем себе, а другое Богу; напротив, таково, которым все возлагаем на Бога и Ему вменяем: ибо довольство наше от Бога». Вот Экумениево слово: «Надеяние имамы, дерзаем, говорит, совершенно возлагаемся на Бога, чрез Христа исполняясь воодушевленным к Нему дерзновением; сами же по себе мы нисколько не довольны достойно поработать в сем служении; даже в ум взять не можем величия дел, а не только понять что-либо в нем».
   Стих 6. Иже и удоволи нас служители быти Нову Завету, не писмене, но Духу: писмя бо убивает, а Дух животворит.
   «Что значит: удоволи нас? – То, что Бог сделал нас способными к таковому служению. Ибо великое дело – сообщить вселенной такие скрижали и писмена, которые гораздо важнее первых. Потому присовокупил: не писмене, но Духу. Вот различие ветхих и новых скрижалей! Моисей принес не Дух, а писмена, а нам вверено преподание Духа» (святой Златоуст). «Сам Бог всяческих преподал нам силу, достаточную к тому, чтобы служить благодати Духа. Ибо предлагаем не ветхие писмена Закона, но новый дар Духа» (Феодорит). «Бог удоволил нас, исполнил силою Своею, сделал нас служителями, пригодными к такому великому и Божественному делу, служителями Нового Завета, не писмене, но Духа. И Закон был духовен, но Духа не подавал, как подает Новый. Нам, говорит, вверено преподание не писмени, как Моисею, но Духа. Апостолы не учение только о духовном и Божественном преподавали, но подавали Духа, возлагая руки на верующих» (Феофилакт).
   Вот существо Нового Завета – одуховление верующих. Слово, исходившее из уст Апостолов, было такое же, как и ветхозаветное; и если б апостольское служение одною проповедию ограничивалось, то Новый Завет не был бы выше Ветхого, хотя бы понятия, сообщаемые проповедию, были и выше ветхозаветных. Не в понятиях сила Нового Завета, а в благодати Духа. Слово благовестия только приготовляло к принятию Духа; но дело новозаветное совершал Дух, приемлемый чрез Божественные таинства, коих первыми служителями были Апостолы. Дух, вошедши в сердце, не писал только Новый Завет, но совершал его, преобразуя внутреннего человека по духу Нового Завета. Дух все делал: Он и веру воображал; Он и новую жизнь устроял; Он пути жизни направлял. И тут Апостол не новое что возвещает, а указывает исполнение того, что предвозвещено издревле пророками. Пророк Иеремия предрекал: се, дние грядут, глаголет Господь, и завещаю дому Израилеву и дому Иудину завет нов, не по завету, егоже завещах отцем их.., дая законы моя в мысли их, и на сердцах их напишу я (Иер. 31, 31–33). Пророк Иезекииль дополняет сие пророчество: И дам им сердце ино, и дух нов дам им, и исторгну каменное сердце от плоти их, и дам им сердце плотяно, яко да в заповедях Моих ходят, и оправдания Моя сохранят и сотворят я: и будут Ми в люди, и Аз им буду в Бога (11, 19–20). Предсказания сии исполнились, когда Господь излил Духа Своего Святого на святых Апостолов, а потом ими, чрез посредство Богоучрежденных таинств, и на всех верующих. Верующие все принимали Духа и становились новы в самых исходищах жизни. Так это и всегда бывает со всеми, которые искренно веруют и нелицемерно идут путем веры. Вот, говорит, какого завета быть служителями удоволил нас Бог,– не писмене, но Духа!
   Писмя бо убивает, а Дух животворит. «Апостол о том и другом выразился, взирая на конец, потому что закон наказывал преступающих, а благодать животворит верующих» (Феодорит). «Письмом здесь называет он закон, угрожающий наказанием преступникам закона, а Духом – благодать, чрез таинство крещения животворящую умерших грехами. Прежде сказал он, что один завет написан на скрижалях каменных, а другой на сердцах плотяных. Но ему показалось, что такое различие еще невелико, а потому присовокупил, что прежний Завет написан буквами и чернилами, а Новый – Духом. Но как и сие различие еще не вполне могло возбудить его слушателей, то он указывает в них еще нечто такое, что сильно было окрылить их, то есть то, что писмя убивает, а Дух животворит. Что же это значит? – По ветхому закону грешник подвергается наказанию, а по новому он прибегает к крещению и становится праведным; а соделавшись правым, он оживает, освободившись от смерти греха. Закон, если поймает убийцу, то осуждает его на смерть; а если постигнет убийцу благодать, то она освящает и оживляет его. Но что я говорю об убийце? Закон и того схватил и побил камнями, который собирал дрова в субботу (Числ. 15, 32–36). Вот что значит: писмя убивает! Напротив, благодать ловит бесчисленных человекоубийц и разбойников и, омывши их водами крещения, разрешает от прежних зол. Вот что значит: Дух животворит! Закон кого поймает, того из живого делает мертвым, а благодать преступника из мертвого (духовно) соделывает живым. Благодатию крещения омываются грехи, заглаждаются прежние неправды; человек оживает, и всякая благодать напечатлевается в его сердце, как на скрижали» (святой Златоуст).
   К настоящему времени и христианство все заключено в письмена. Духодвижное слово апостольское составляет наше откровение новозаветное; духоносные таинства обставлены благолепною обрядностию; руководительные мановения Духа исполняются в отношениях пастырей и пасомых. И все сие определено уставом. Но устав – писмя, буква; исполнение его – форма внешняя. Во всем этом можно и не быть духу жизни. Можно двигаться в жизненных формах без жизни. Можно знать на память и понимать весь Новый Закон, и не иметь Духа, просвещающего верою живою; можно строго исполнять все чины церковные и не иметь Духа оживляющего, или не иметь жизни духовной; можно пребыть и в полном подчинении пастырству, не встречая руководства, истинно от Духа исходящего. Истинно духовная жизнь движется во всех этих порядках, но не необходимо ими предполагается. Все живем по установившемуся чину; но одни одуховлены, а другие нет. Из двух стоящих в храме, и даже действующих, один может быть духоносен, а другой нет. Итак, как же? И тут писмя убивает? – Писмя, буква, форма везде одну цену имеет; и когда нет при них Духа, они ничто. Дух же идеже хощет дышит, и не веси, откуду и как приходит. Без веры и таинств не приходит; но и они могут быть исправляемы лишь по форме, без проявления внутренней силы. Что все это так, повсюдные опыты удостоверяют. Они у нас пред глазами. Но как и почему так делается, тут мы ума приложить не можем. Великим секретом закрыл Господь зарождение и спеяние жизни от Духа. Так Его воле угодно; воля же Его свята, и праведна, и блага. Одно утешение: ищите и обрящете.
   Стихи 7 и 8. Аще ли служение смерти писмены образовано в каменех, бысть в славу, яко не мощи взирати сыном Израилевым на лице Моисеово, славы ради лица его престающия: како не множае паче служение Духа будет в славе?
   Уже довольно показал Апостол превосходство Нового Завета пред Ветхим, особенно тем, что тот, Ветхий, был начертан мертвыми буквами на камне, а этот, Новый, живописуется животворящим Духом в сердце, от чего тот мертвящ, а этот животворящ. Теперь хочет представить преславность Нового Завета, помрачающую славу Ветхого, и для этого пользуется указанием на славу, отражавшуюся на лице Моисея, когда он сходил с горы после беседы с Богом. У него здесь идет такое умозаключение: сколько превосходнее домостроительство спасения, нами вам предложенное и вами принятое, пред ветхозаветным, это вы знаете по собственному опыту; вы приняли животворящего Духа, новую жизнь вам даровавшего, вас освятившего и знамение своего в вас пребывания осязательно являющего (в чрезвычайных дарах). Ничего такого ветхозаветное служение не давало. Но смотрите, какою славою сопровождалось его учреждение? Моисей, сходя с горы с начертанием его, блистал славою. Заключайте же отсюда, что если то, столько низшее сравнительно с нашим служение так являлось славным, то насколько славнее его наше служение? Цель такой речи Апостола будто такая: я толкую вам о превосходстве новой благодати пред ветхозаветным служением; при этом может иному прийти на мысль: но как же Моисей, сиял славою; а здесь что видим? Спаситель в уничижении, Апостолы все непоказны и всех верующих участь такая же не славная. Смотрите, не соблазнитесь такою мыслию; напротив, из того самого, что то ветхозаветное служение явилось так славным, заключайте, что наше несравненно славнее. Ибо силу его вы уже изведали на себе и свидетельство его превосходства в себе носите. Если то, что получаете от сего служения, несравненно превосходнее того, что давало то служение, то не сомневайтесь, что и слава нашего служения блистательнее славы того служения. Не смотрите на видимость; видимое временно, невидимое вечно. Видимо ли то, что имеете вы от Духа благодати? – Невидимо. А менее ли оно от того действительно? – Нисколько не менее; ибо вам не стороннее что сказывается о сем, а то, что вы сами ощущаете и в себе испытываете. Так – если это несомненно, хотя невидимо, не сомневайтесь, что и слава нашего служения действительно есть блистательнее славы служения ветхозаветного, хотя блеска славы сей никто не видит.– Внушает им Апостол эту истину посредством умозаключения, ибо на славу сию не мог он указать так, чтобы и телесные очи видели ее, как славу Моисея видели израильтяне,– не мог сказать: на, вот смотрите – какая слава! И умными очами слава сия не созерцается, как свет какой, а только приемлется в несомненности убеждения, что она есть. Эта несомненность убеждения есть свет ее. Самая же слава – превосходство достоинства его, ясно сознаваемое. Все же сие строилось на том несомненном факте, что домостроительство спасения давало Духа благодати, сообщало новую духовную жизнь и венчалось особыми дарами. Это всеми испытываемое оживление от Духа, эта духоносность и духодвижность, присущие всем, давали умозаключению Апостола точку опоры неколеблемую и силу, способную отражать все недоумения.
   Такое построение мыслей видит у Апостола святой Златоуст, а за ним и все наши. Он говорит: «Апостол сказал, что Моисеевы скрижали были каменные и начертаны буквами или письменами, а новозаветные скрижали плотяны и пишутся Духом; сказал также, что писмя убивает, а Дух животворит. Оставалось наконец присоединить к сему сравнению нечто другое, немаловажное, именно о славе лица Моисеева, какой славы никто не видел в Новом Завете телесными очами. Потому первая и казалась великою славою, ибо поражала чувства и созерцаема была телесными очами, хотя вместе была и недоступна. А слава Нового Завета есть духовная. Но постижение сего превосходства последней недоступно было для немощных, потому ветхозаветная слава более восхищала и привлекала их к себе. Итак, поелику он допустил уже такое сравнение (Нового Завета с Ветхим), то решился показать и превосходство новозаветной славы. Поелику же это было очень трудно по причине немощи слушателей, то смотри, что он делает и какой для достижения сей цели употребляет способ: сие различие и превосходство он показывает чрез умозаключения, которые извлекает из вышесказанного им. Если ветхозаветное служение, говорит, было служение смерти, а новозаветное есть служение жизни, то, без сомнения, и слава последнего служения больше славы первого. Поелику он не мог представить новозаветной славы очам телесным, то превосходство ее и показывает чрез умозаключения».
   Умозаключений сих строит Апостол три, исходною точкою для которых служат, с одной стороны, слава Моисеева лица, а с другой – духовные совершенства новозаветного служения. Производство умозаключения везде одно: то меньше, да так славно; как же не будет несравненно превосходнее это лучшее и большее? Ставит наперед, чем то меньше и чем это больше, и отсюда выводит очевидное заключение: если то меньшее – славно, то, конечно, это большее несравненно славнее. В сравнение идут следующие черты: то – служение смерти (мертвое), а это – служение Духа (живое и живоносное) (стихи 7, 8); то – служение осуждения, а это – служение правды (9, 10); то – престающее, а это – пребывающее (–11). Кто не видит, что если первое славно, то второе должно быть несравненно славнее?
   После сего понятно содержание этих, 7–11, стихов. Надобно, однако же, сделать нужные замечания на некоторые речения.
   Что разуметь здесь под служением? – Не Моисеево посредство и Апостольство, а домостроительство спасения подзаконное и благодатное, в их сравнении одного с другим. Так святой Златоуст и все наши. Феодорит только то на то, то на другое указывает. И по ходу речи лучше разуметь последнее. Апостол в этом отделении рассуждает все о превосходстве Нового Завета и его выставляет на вид, себя же всячески прячет и заслоняет. Пред этим только сказал, что сами по себе они ничто. Уместно ли предполагать, что после такого слова он тотчас выставляет славу Апостольства?
   Аще ли служение смерти писмены образовано в каменех, бысть в славу.– Образовано – εντετυπωμενη, напечатлено буквами на каменех – на двух скрижалях каменных. На этих скрижалях написано было только десятословие; под служением же смерти разумеется все ветхозаветное учреждение. Апостол обнимает все его тем одним, что написано было на скрижалях, ради того, что десятословие составляло средоточие всего ветхозаветного учреждения, и ради того, что слава на лице Моисея в первый раз показалась, когда он сносил скрижали, а может быть, и ради того, что писание буквами на камнях очень хорошо выражает существенные черты Ветхого Завета. Слова: бысть в славе указывают на прославление зрака плоти лица Моисеева, когда сходил он с горы. Это прославление было так велико, что Аарон и все сыны Израилевы не могли выносить блистание его, и убояшася приступити к Моисею (Исх. 34, 29–30). Это и выражает Апостол, когда говорит: яко не мощи взирати сыновом Израилевым на лице Моисеово. Сам Моисей сначала и не ведяше, яко прославися зрак плоти лица его, но когда узнал, стал возлагать покров на лице свое (–33) для того, чтоб беспрепятственно входить в общение с сынами Израиля по делу устроения всего Завета. Восходя же на гору, Моисей снимал покров для беседы с Богом. Это прославление лица было следствием видения славы Божией, ее отражением; почему по окончании всего дела устроения заветных порядков, вероятно, прекратилось. Почему Апостол и назвал славу сию престающею. Не могли, говорит, сыны Израилевы взирать на Моисея,– славы ради лица его престающия.
   Но чего ради учреждение сие названо служением смерти? – «Апостол служение закона нарек служением смерти, потому что закон наказывал (смертию) преступников» (Феодорит). «Под служением смерти Апостол разумеет закон, хотя закон не был виновником и породителем смерти. Виновник смерти – грех. Он вел к нарушению закона; а закон обнаруживал это и подвергал осуждению за грех. Он яснее открывал зло и только наказывал за зло, а не побуждал ко злу; и служил не для того, чтобы производить грех или смерть, но чтобы наказывать того, кто грешит. А таким образом он был вместе и истребителем греха. Ибо когда показывал грех столько страшным, то, без сомнения, сим заставлял и убегать его, или укрощал грех страхом наказания» (святой Златоуст). Удерживал от дел греха закон, а сила греха оставалась в действии и при нем. Поелику сила греха есть мертвящая сила, раздражаема же она была законом, не дававшим между тем помощи к противостоянию ему, то он держал подзаконных в мертвящей области греха. «Закон не другое что был, как письмена. А письмена никакой помощи, как, напротив, бывает в крещении, не доставляли находящимся под законом; но скрижали и начертания приносили смерть преступающим письмена» (святой Златоуст). Вот почему закон есть служение смерти!
   Или, может быть, подзаконное учреждение названо служением смерти в том смысле, что было мертвое служение, то есть письменное, буквенное, уставное, служение внешнее, без внутренней силы жизни. Закон не давал Духа, а предписывал только дела. Дела делались обычным порядком, а внутри не было духовной жизни, ибо она дается Духом, которого не сообщал закон. В Новом же Завете, напротив первое дело есть дарование Духа, который, возрождая к новой жизни, живописал вместе в сердце и законы сей жизни, подавая силу не внешно только подавлять, но истреблять грех. Почему, противополагая новозаветное учреждение ветхозаветному, яко служению смерти, он назвал его служением Духа, давая разуметь, что служение Духа, по нему, то же есть, что служение жизни, то есть живое, из сердца исходящее, не внешними предписаниями определяющееся, а извнутри исходящее, как потребность сердца. Но таковым служение сие является только потому, что само есть плод благодати Святого Духа. Сознавая превосходство такого служения, и всякий со Апостолом воззовет: како не множае паче служение Духа будет в славе?
   Стих 9. Аще бо служение осуждения, слава, много паче избыточествует служение правды в славе.
   Ветхозаветное учреждение было служением осуждения, потому что закон только обличал грех и осуждал грешника, как грешника в ведении грешащего, и оставлял на этом грешника, дальше не вел его. Грешник не мог не сознавать праведности осуждения и желал бы избыть от него и больше ему не подвергаться, но не мог, потому что закон не давал на то сил. Таким образом, закон подзаконных всегда держал под осуждением, не давая из него исхода. Напротив, завет благодати хотя тоже открывается всесторонним осуждением призываемых к нему, но говорит: покайтеся, и да крестится кийждо вас… во оставление грехов, и приимете дар Святаго Духа (Деян. 2, 38). То есть в нем с первого шага дается отпущение грехов, в которых осуждает закон, и сообщается новая жизнь, сильная неуклонно ходить в заповедях Божиих,– обновляется дух правый во утробе, сообщающий приявшему его внутреннюю правоту, или праведность. Почему он есть служение правды,– δικαιοσυνης,– праведности, святости и непорочности, не именем, а существенной. Итак, если служение осуждения – слава, то есть славно, то служение, дающее праведность и святость, не паче ли избыточествует славою, хотя для чувственных глаз это и не видно, как там виделось на лице Моисея?
   Стих 10. Ибо не прославися прославленное в части сей, за превосходящую славу.
   Вставлена пояснительная мысль на предыдущее заключение. Как будто слышалось возражение: да как же это? Ведь то учреждение служения так очевидно прославлено?! – Апостол отвечает: пусть прославлено, но ведай, что оно прославлено совсем не в том смысле, чтоб славнее того ничто уже не могло явиться, чтобы то была слава самая высшая, выше которой уже и ожидать нечего другой. Και γαρ ουδε δεδοξασται,– ибо и не прославлено прославленное в части сей, то есть в устроении ветхозаветного служения,– ενεκεν της υπερβαλλουσης δοξη,– ради того, или в том смысле, что то была самая превосходная слава. То была слава совсем не последней степени, а умеренная, и была дана только для впечатления на чувственных сынов Израиля, дана на время учреждения закона, чтоб на нем они всегда видели отсвет небесного происхождения. Когда же кончилось установление закона,– и слава та престала. Следующий стих как раз вяжется с этою мыслию: аще престающее славою… Если теперь это престающее славно, то сколько славнее должно быть пребывающее!
   Понимая так сие место, мы остаемся вниманием на Синайской горе, пред Моисеем с прославленным лицом, и меряем славу его тамошнею же меркою, какую дает ей последующее течение дел. Но можно славу ту поставить пред лицом славы новозаветного учреждения и понять сие место так: то прославленное и славою не кажется пред Евангелием, ради превосходства славы сего последнего, «как свет светильника, и сильный сам по себе, неприметным делается среди полудня пред светом солнца» (Феодорит). Святой Златоуст говорит: «Сперва Апостол показал, что и служение оправдания в славе, и не только в славе, но и преизбыточествует славою. Теперь показывает уже, как велико это превосходство, говоря: если сравню сию славу с ветхозаветною, то слава Ветхого Завета не будет даже славою». Феофилакт прибавляет: «И закон был славен сам по себе, в своей мере, но по причине преизбытка славы Евангелия он является уже не славным».
   Стих 11. Аще бо престающее, славою, много паче пребывающее, в славе.
   Третье «умозаключение, другим образом показывающее превосходство Нового Завета, заимствованное от времени. Ибо ветхозаветное служение получило конец, а сие постоянно пребывает» (святой Златоуст). «Апостол назвал престающим закон, как утративший силу свою с пришествием Владыки Христа, а дар благодати пребывающим, как дар, который не будет иметь конца. Посему, если закон, говорит он, сподобился славы, то, конечно, во много крат большей славы сподобится дар благодати» (Феодорит). «Если имевший престать закон дан при сопровождении такой славы, не тем ли паче в славе будет всегда имеющий быть Новый Завет?» (Феофилакт).
   Такими сопоставлениями и заключениями Апостол выяснил, что новозаветное домостроительство спасения преславнее ветхозаветного. Но как? Есть или будет? – Мысль Апостола та, что оно есть преславнее, только слава сия не видимая, а умносозерцаемая, духовная. Она раскроется видимо во второе пришествие Господне, но дотоле пребудет невидимою, хотя тем не менее действительною. Коринфяне уже познавали ее в дивных действиях Духа Святого, но эти действия бывали, как блеск преходящей молнии, и хотя оставляли уверенность в славности Евангельского устроения, без видимого, однако ж, постоянно явления сей славы. В Церкви Божией сия невидимая внутренняя слава постоянно присуща. Но осязательно является действительность Духа только в лицах, долгим трудом и потом очищающих себя от страстей. Слава, о коей говорит Апостол, не есть, ни в каком случае, внешняя, видимая, как, например, слава Церкви при Константине Великом. Эти славности всегда случайны, приходят и отходят, и на них останавливаться вниманием не должно, и тем паче мерять ими достоинство царства благодати. Поистине так надо судить, что будь эти внешние славности или не будь, для дела Божия от этого – ни ущерба, ни прибыли. То важно и тем дорожить надо, чтоб в Церкви всегда присуща была действенность Духа и всегда в ней были ревнители, ревнующие востекать в такую меру. Оскудение их есть оскудение духовной славы царства Христова, а прекращение – померклость славы. Где это есть, там водворяется служение смерти и осуждения, при всей видимости служения духа и правды.         вв) Слово благовестия светло и просветительно (3, 12–18)    Прояснив большую преславность Евангельского домостроительства сравнительно с славою устроения ветхозаветного, прознаменованного прославлением лица Моисеева, Апостол долее останавливается вниманием на сем последнем обстоятельстве. Моисей с прославленным лицом, сокрытым под покровом, есть великий символ, выражающий самым точным образом значение Ветхого Завета. Как Моисеево лицо славно было, но скрыто, так что другие уже не видели сей славы, так Ветхий Завет славен, но слава его прикрыта. Слава его есть сокрытый во всех его чинах и постановлениях Христос Господь; но слава сия прикрыта вещественностию, так что, если смотреть на одну внешность, то все ветхозаветное устроение не представляет ничего, кроме стихийного служения жертвами, курениями, омовениями. В существе же это все есть только тень, тело же тени сей Христос Господь. Узреть сие тело и, следовательно, понять, что есть ветхозаветное устроение, может только верующий в Господа. Он сквозь покров внешний проникает внутрь и видит сокрытый там свет. Таковы, говорит Апостол, мы, верующие. Мы прямо видим Господа и славу Его, и сами все больше и больше просвещаемся тою же славою.
   Стих 12. Имуще убо таково упование, многим дерзновением действуем.
   Упование здесь близко к значению совершенного убеждения; упованием же назвал убеждение ради того, что оно обнимает и настоящее, и будущее. Он говорил о преславности новозаветного домостроительства. Эта преславность уже есть, присуща и проповедающим о сем завете благодати, и вступающим в него,– хотя она невидима для очей телесных, но лишь умно созерцается и сердцем ощущается. Присуща же так, что, начавшись, не престает никогда, а в будущем веке явится во всем блеске и вовне. Это все объемля равным убеждением, он назвал его упованием, имея в намерении, может быть, и то, чтоб взор того, кто «желал бы видеть сию славу собственными очами, обратить для сего к будущему веку» (святой Златоуст). При таком убеждении мы, говорит, многим дерзновением действуем.– Действуем,– χρωμεθα, употребляем дерзновение, пользуемся дерзновением. Мы, Апостолы, проповедники новой благодати, смело предлагаем всем благодать сию, будучи уверены, что предлагаем вещь воистину преславную, славнее которой и в Божеских учреждениях нет, а не только в человеческих. «Знаем великость славы и нимало не сомневаемся, но с дерзновением показываем превосходство благодати (Феодорит). Святой Златоуст говорит: имуще, говорит, таково упование. Таково – какое же? – То, что мы удостоились большего, нежели Моисей, и не только мы, но и все верующие. Многим дерзновением действуем. Пред кем, скажи? Пред Богом или пред учениками? – Пред вами, говорит, которым проповедуем мы, то есть мы везде проповедуем с свободою, ничего не скрывая, без всякого притворства, ничего не опасаясь, но говоря ясно и не боясь того, чтобы не поразить взоры ваши, подобно как Моисей поразил взоры иудеев».
   Стих 13. И не якоже Моисей полагаше покрывало на лице своем, за еже не мощи взирати сыном Израилевым на конец престающаго.
   Повторим эту историю словами святого Златоуста. «Прежде надобно рассказать самую историю, ибо и сам Апостол не выпускает ее из виду. Что же говорит сия история? Когда Моисей, получивши в другой раз скрижали, сошел с горы, то некоторая слава, исходя от лица его, столько просияла, что иудеям нельзя было приблизиться к нему и говорить с ним, доколе он не наложил покрывала на лицо свое. О сем написано в книге Исхода, 34, 29–34. На сию историю указывая, Апостол говорит: не якоже Моисей полагаше покрывало на лице свое… Слова его имеют такой смысл: нам не нужно покрывать себя подобно Моисею. Ибо вы можете взирать на славу сию, хотя она гораздо более и выше Моисеевой». Феодорит о сем пишет: «Не имеем нужды в покрывале, как Моисей, потому что беседуем с верующими, а верующие пользуются лучом умного света. Говоря сие, Апостол дает видеть, что Божественный Моисей, предвозвещая неверие иудеев, наложил на лицо свое покрывало, научая тем, что не в состоянии они будут увидеть конец закона, потому что конец закона – Христос, в оправдание всякому верующему.– Сие и сказал Апостол: за еже не мощи взирати сыном Израилевым на конец престающаго. Ибо престающим, то есть теряющим свою силу, назван закон, а концом престающего – проповеданного под законом, то есть Христа».
   Другие наши толковники главные термины этого текста: прикрывание лица Моисеем и конец престающего, истолковывают так: Экумений: «Для чего же это, как бы спрашивает кто Апостола, не прикровенно проповедуете вы и не затеняете слова своего подобно покрову какому? Для чего? – Во-первых, по уверенности в чистоте проповеди, а далее и потому, что вы можете видеть красоту, сущую в проповеди. Ибо вы не слепотствуете, подобно иудеям. Сколько выше новозаветное устроение, столько превосходнее и научаемые ему. Те не могли взирать на лицо Моисея, слава которого имела прекратиться. Желая показать кратковременность той славы в сравнении со имеющею всегда пребывать славою Нового Завета, говорит, что они не могли взирать на конец престающаго. Не могли взирать на славу ту израильтяне, и Моисей прикрывал ее, и когда прикрывал, она прекращалась для израильтян, невидима была более ими, чем означалась, что она была престающая. Так она была кратковременна, что лишь начиналась, тотчас и преставала (быв прикрыта)». Феофилакт: «Не имеем нужды в покрове, ибо вы можете видеть славу Евангелия, то есть уразумевать таинства его, таинства Божии; и нам нет нужды прикрывать их примрачностию, как покровом каким. Израильтяне, будучи грубы, не могли видеть, что закон имеет конец, что он должен престать. Прикрытие то означает огрубение ума и сердца».
   Сведем все высказанное воедино. Апостол хочет сказать, что время прикрытия миновало; теперь следует говорить открыто. Что закон престанет, это лежало в существе его и назначении его; но сказать этого прямо израильтянам при первом его установлении нельзя было; ибо, не могши понять, почему так быть должно, они не могли бы вынести слова сего без вреда себе и закону. Между тем надобно же было это означить. Оно и означено символически в прикрытии лица Моисеева, означавшего сокровенность некоего дивного света под стихийным служением закона, с указанием и на то, что, когда явится свет тот, престанет и закон. Словом это не сказано, но представлен вразумительный символ, и способные после могли прозирать значение его. Апостол дает разуметь, что теперь свет тот явился и нам нечего прикрывать его. Покровы прежние, стихийное служение, должны быть разорваны, и мы всем открыто указываем истинный свет.
   Итак, Моисей употребил такой символ ради того, что сыны Израиля не могли вынесть прямого слова о конце закона, или имеющем быть прекращения силы и обязательности его. Но ограничить мысль Апостола, при слове о конце закона, этим одним, было бы очень недостаточно. Ибо настоящий конец закона есть Христос Господь. Кто говорит о конце закона, не может не иметь в мысли и Христа Господа. Израильтяне не могли вместить прямого слова о конце закона ради того, что не могли уразуметь, что есть Христос Господь, хотя Он был тело для тени закона. Если б это они могли понять, нечего было бы скрывать и конца закона. А этого не могли они понять по грубости и плотяности ума их. Итак, не могли взирать израильтяне на конец престающего ради того, что не могли видеть Христа Господа в законе. Следующие слова: конец престающаго прямо наводят на мысль о Христе Господе, конце закона, как и указывает Феодорит.
   Стих 14. Но ослепишася помышления их: даже бо до сего дне тожде покрывало во чтении Ветхаго Завета пребывает не откровено, зане о Христе престает.
   Символ покрытого светоносного Моисеева лица означал, что под вещественностию стихийного ветхозаветного служения сокрыт умный свет. Но сокрыт не с тем, чтоб он навсегда оставался сокрытым, или для всех был недоступным. Нет; он прикрыт на время, и способные прозревали в него и ясно понимали смысл сокрытого, как видно из святого пророка Исаии и многих других, или и всех пророков и праведников, которые всякий в своей мере познавал сокрытое под сению закона и воспринимал исходящий из-под сени сей свет. Для большинства же покровы закона оставались непроницаемыми, и это не только прежде пришествия Христова, но и тогда, как Он пришел уже и светом Своим осветил значение ветхозаветного устроения. Это и показывает здесь Апостол, возлагая вину не на закон, а на ослепление держащихся его. Ослепились, говорит, помышления их, и не видят они сокрытого в законе света. Для них покров непроницаемый доселе лежит на законе, как лежал на лице Моисея. И не прозреть им внутрь, пока не уверуют во Христа Господа. Как только уверуют, покров снимется, и они ясно увидят все, что было сокрыто в законе. Святой Павел говорит это по своему опыту. Как все стало для него ясно в законе, показывают его толкования сеновных учреждений закона, рассеянные в его посланиях.
   Святой Златоуст говорит: «Смотри, к чему он направляет речь свою. Что тогда однажды сделано было Моисеем, то навсегда осталось на законе его. Впрочем, сказанное относится не к обвинению закона, равно как и не к обвинению Моисея, что он тогда покрывал себя, но к обличению грубости иудеев. Почему говорит: ослепишася помышления их. Но какая связь сего ослепления с тогдашним покрывалом, скажет кто-нибудь? – Та, что оно предзнаменовало будущее. Ибо они не только тогда не видели закона, но и ныне не видят его, и они сами причиною сего, ибо ослепление зависит от нечувствительного и грубого их сердца. И только мы теперь видим закон, а от них сокрыты не только благодать, но и самый закон. До сего дне, говорит, покрывало в чтении Ветхаго Завета пребывает не откровено. То есть иудеи не знают, что сие покрывало уничтожилось, потому что не веруют во Христа. Зане о Христе престает. Ибо если оно чрез Христа уничтожено, как и действительно Им уничтожено, о чем и самый закон еще прежде предсказал, то не принявшие Христа, Который отменил закон, откуда могут узнать, что сей закон отменен? А не зная сего, очевидно, не знают и силы самого закона, говорящего о сем. Спросишь: где же сказал закон, что он во Христе имеет конец? – Послушай самого законодателя, который так говорит: Пророка вам воздвигнет Господь Бог ваш от братии вашея, яко мене, Того послушайте по всему, елика аще речет к вам. Будет же всяка душа, яже аще не послушает Пророка онаго, потребится от людей (Втор. 17, 15–18; Деян. 3, 22–23). Видишь ли, каким образом закон показал, что он во Христе имеет конец? Ибо сей Пророк, то есть Христос Господь во плоти, Которого Моисей велел слушать, отменил и субботу, и обрезание, и все ветхозаветные обряды. И Давид, предвозвещая то же самое, сказал о Христе: ты Иерей во век по чину Мелхиседекову (Пс. 109, 4), а не по чину Ааронову. Посему и Павел, толкуя сие место, ясно сказал, что прелагаему священству, по нужди и закону пременение бывает (Евр. 7, 12). Кроме сих, и многие другие свидетельства можно привести из Ветхого Завета, которые показывают, каким образом закон должен получить конец во Христе. Теперь, когда ты оставляешь ветхий закон, тогда хорошо разумеешь закон; если же продолжаешь держаться закона и не веруешь во Христа, то ты не знаешь и самого закона».
   Стихи 15 и 16. Но даже до днесь, внегда чтется Моисей, покрывало на сердце их лежит; внегда же обратятся ко Господу, взимается покрывало.
   Ту же мысль сказывает, ссылаясь только на повсюдный опыт. Все, говорит, это испытывают, что, читая Моисея, то есть закон, без веры в Господа, ничего там не видят; покрывало лежит на сердце их, видеть и можно бы, но очи сердца закрыты неверием, оттого видя не видят и читая не разумеют. Коль же скоро уверуют в Господа и обратятся к Нему, взимается покрывало с сердца, открываются очи их духовные верою, и они ясно начинают видеть все, сокрытое в законе. Это чудо духовное сам святой Павел испытал и видел его на всех других иудеях, истинно уверовавших. По вере то же самое иначе видится, иначе читается, иначе разумеется. Парфений Гуслицкий сказывает о себе, как он сто раз читал одно место в книге о вере и оно не давало ему никакой мысли; но когда стал склоняться к вере, то это место вдруг, как молниею, просветило очи его сердечные, и он ясно увидел правоту Церкви и ложь раскола. Так бывало и с иудеями; пока не верили, не видели Христа Господа в законе, а когда начинали веровать, Он ясно ими там узревался во всем. Сердце, сжатое неверием, и ум держало в оцепенении, и не давало ему расширить кругозора своего умного; когда же отходило неверие, кругозор ума расширялся, и все представлялось ясным. Подобное нечто и всеми испытывается при чтении Божественного Писания, хотя не от неверия, а от неприготовленности жизнию к созерцанию большего, нежели что представляет буква Писания.
   Святой Златоуст говорит: «Поелику Апостол сказал, что даже доселе покрывало в чтении закона пребывает не откровено, то дабы кто не подумал, что сии слова означают темноту закона, он и прежде, хотя другими словами, старался показать несправедливость сего. Ибо когда сказал: ослепишася помышления их, то сим ясно показал, что виноваты иудеи сами. То же самое показывает и в настоящем месте, говоря: покрывало лежит на сердце их, то есть так бывает по причине грубого и плотского разумения иудеев, потому что они не способны понимать Моисея, видеть славу лица его. Внегда же обратятся ко Господу, взимается покрывало. Показывает и врачевство, или способ исправления. Хотя он не сказал прямо: когда оставят закон, но ясно указал на сие, сказав: внегда обратятся ко Господу. Таким образом, он до конца выдержал историю. Ибо и Моисей, когда говорил с иудеями, покрывал лицо свое; когда же обращался к Господу, снимал с себя покрывало. А сие прообразовало имеющее быть после, то есть когда мы обратимся к Господу, тогда узрим славу закона. Видишь ли, как он сильно влечет иудея к вере? Он показывает, что приходящий к благодати не только может смотреть на Моисея, но и стать на одной степени с сим законодателем, ибо не только, говорит, ты будешь созерцать славу, которой тогда не видал, но и сам приобщишься не той же только славы, но и гораздо лучшей. Каким образом? – Поелику ты, обратившись ко Господу и получив благодать, будешь наслаждаться такою славою, в сравнении с которою слава Моисея так мала, что не есть и слава».
   Стих 17. Господь же Дух есть: а идеже Дух Господень, ту свобода.
   Место это трудновато, особенно в словах: Господь же Дух есть. Дух здесь очевидно есть Дух Святой; ибо значение его здесь должно быть то же, что и в следующих словах: идеже Дух Господень, ту свобода, а тут явно говорится о Духе Святом. Слову Господь надо бы означать Господа Спасителя, Сына Божия воплотившегося: ибо пред сим указано, что покрывало вземлется, когда обратятся ко Господу, а выше немного говорилось, что оно престает о Христе. Стало быть, по течению речи Господь есть Христос Спаситель. Но когда поставим сии термины в положение: Господь же Дух есть, то получим выражение несообразное, именно: Господь Спаситель, Сын Божий воплотившийся есть Дух Святой. Говорить так противно догмату о Пресвятой Троице: ни об одном лице Пресвятой Троицы нельзя говорить, что оно есть другое лице; например, Сын есть Дух, Дух есть Сын, Отец есть Сын или Дух, и обратно. Хотя они равночестны, единосущны и сопрестольны, но каждое лице есть то самое лице, какое есть, а не другое. Потому настоит необходимость или слово Господь принять в значении вообще Божества или слово Дух в значении вообще духовности. То есть признать, что здесь говорится или о Господе, что Он есть Дух, то есть естеством Дух, или о Духе Святом, что Он есть Господь, то есть Бог. И по контексту, и по грамматике, то и другое можно. Что же принять? – Принять лучше то, что ближе подходит к течению мыслей. Пред сим сказал Апостол, что покрывало с сердец снимается, когда обращаются к Господу. Естествен вопрос после этого, как же это совершается? А ответ на это прямой – какой? – Благодатию Святого Духа. Потому, если положим, что в 17-м стихе говорится о Святом Духе, то положим то, что совершенно сообразно с течением мыслей. Апостол указывает здесь на способ, как отверзаются очи сердечные и снимается с них покрывало. Следовательно, если примем, что в словах: Господь же Дух есть говорится о Духе Святом, что Он есть Господь, то примем мысль, совершенно согласную с течением мыслей Апостола. При этом, может быть, нам и не удастся хорошо сладить речь, но это не на укор принимаемой мысли.
   Наши толковники все так понимают сие выражение, что в нем говорится о Божестве Духа Святого. Святой Златоуст говорит: «Некоторые говорят, что в каком смысле говорится в Писании – Дух есть Бог, в таком же смысле сказано и здесь,– Господь Дух есть. Но это несправедливо. Апостол не то выражает, что Господь есть Дух, а то, что Дух есть Господь. А между сим и оным соединением слов большое различие. О ком Апостол говорил все, что говорил выше, например, когда говорил: писмя убивает, а Дух животворит, и опять: написано не чернилом, но Духом Бога жива,– о Сыне ли говорил сие или о Духе? – Очевидно, что о Духе; ибо к Нему от письмени возводит он иудеев. Но дабы кто,– услышав о Духе и рассуждая сам с собою, что Моисей беседовал с Господом, а сей с Духом,– не подумал отсюда, что Апостол (новозаветное домостроительство) ниже Моисея (ветхозаветного устроения), то он, предупреждая таковую мысль, говорит: Господь же Дух есть, то есть и Дух есть Господь. А дабы ты знал, что он говорит об Утешителе, присовокупил: а идеже Дух Господень, ту свобода; так что тебе нельзя уже сказать, что слова его значат то же, что – идеже Господь Господень».
   То же выражает и блаженный Феодорит: «В словах: Господь же Дух есть Апостол показал равночестие Бога и Духа; ибо Моисей обращал взор к Богу, а мы обращаем его к Духу. Но он не упомянул бы о Духе, намереваясь показать превосходство нового пред ветхим, если бы знал, что Дух Святой есть тварь; ибо если Он тварь, по учению Ария и Евномия, и мы приступаем к Духу, а Моисей к Богу и Отцу, то значит, что наше гораздо ниже ветхого. Если же не ниже, а выше, и гораздо выше, то следует, что Дух Святой не тварь, а равномощен и равночестен Отцу. Но, водясь бесстыдством, говорят еретики, что здесь Господь назван Духом, а не Сам Дух Господом. Неразумия и бесстыдства исполнено это, ибо божественный Апостол произвел полное сравнение письмени и Духа; говорит: написано не чернилом. но Духом Бога жива; и еще: не писмене, но Духу; и потом: писмя убивает, а Дух животворит: и еще: како не паче служение Духа будет в славе? Посему явно, что божественный Апостол Всесвятого Духа нарек Господом. О сем свидетельствует и последующее; ибо говорит Апостол: а идеже Дух Господень, ту свобода. Если бы Господа назвал Духом, то сказал бы: а идеже Господь (Господь Господень). Но сказано не так; напротив того, Апостол наименовал здесь Самого Духа Господня, потому что Им преподается благодать Господня. И чтобы не почел кто Духа служебным, по необходимости прибавил, что Дух есть Господь».
   Так и святой Дамаскин, и Экумений с Феофилактом. На этой мысли и установимся. Доселе довел Апостол до раскрытия сокровенного в законе. Когда, говорит, обратятся ко Господу, взимается покрывало с сердца и узревается сокрытое, то есть все домостроительство спасения в Господе Иисусе Христе. Здесь говорит, как это совершается. Верующие в Господа получают благодать Святого Духа, которая разрывает все покровы и все узы их духа и сердца. Прямо это говорится в словах: идеже Дух Господень, ту свобода. Но и слова: Господь же Дух есть,– уже применительно к этому надобно понимать. В них как будто кроется мысль: Господь, к Коему обращаются верою, Духа Святого подает, яко единосущный с Ним и сопрестольный,– и Дух Господень уже разрешает все узы. Или: Господь едино есть по существу с Духом, единосущен с Ним и неразделен; так что где Господь, там и Дух, или что Господь творит, то творит и Дух, по единодействованию лиц Пресвятой Троицы. Или лучше сознаемся, что не умеем сладить сей речи.
   Идеже Дух Господень, ту свобода,– свобода полная, всесторонняя. Ум вяжет слепота, покрывало лежит на очах его; приходит Дух Святой, коллурием Своим помазывает очи ума, и он начинает ясно видеть (Апок. 3, 18) Бога, и себя, и то, как пребыть в живом с Ним союзе, и то, что есть все созданное, и как к Нему относиться. Сердце вяжут пристрастия к сластям и утехам земным; приходит Дух Святой, отрешает его (обрезывает), и оно начинает вышних только искать и только к горнему стремиться. Деятельные силы наши связаны срастями; приходит Дух Святой, расторгает эти узы, влагает совершенно противоположные начала для желаний, начинаний и дел, и немощный человек, яко лев мощный, начинает ходить новыми путями жизни, разломав все формы жизни, какие держали его прежде как в цепях. Дух Божий вводит дух верующего в область духовную, где не вяжет уже его никакой устав, никакое писмя. Там он единым Духом Божиим водится, как сын и свободь. Все это совершается, когда кто верою прилепляется к Господу и приемлет благодать Святого Духа чрез таинства.
   Святой Апостол говорит будто о свободе только в отношении к Ветхому Завету, то есть «в противоположность прежнему рабству» (святой Златоуст), или игу подзаконному (Экумений). Но в самом деле его мысль обнимает все стороны свободы; ибо пред этим только сказал о покрывале на духовных очах, что есть связа; выше же говорил о безжизненности служения письменам, по причине остающейся и при том мертвенности греха и страстей. Потому надо полагать, что, возвещая о свободе чрез Духа, он имел в мысли обрадовать всех полною свободою, хотя мысль его главным образом прикреплялась к свободе от закона. Феофилакт пишет: «В Законе было иго и рабство; в законе же Духа Евангелия – свобода; так что сподобившиеся сего свободно и беспрепятственно взирают на славу Господню».
   Стих 18. Мы же вси откровеным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа.
   Мы же вси,– не Апостолы только, но и все верующие,– откровеным лицем,– не тела, а духа, с которого сняты омрачавшие его покровы, вязавшие его узы, тяготившее его долу иго,– который, получив оправдание и восприяв новую жизнь с готовностию на все жертвы, дерзновение возымел возноситься к Господу и прямо взирать на Него,– славу Господню взирающе,– или славу Божества, или славу Господа Спасителя, преславного и в воплощении, и крестной смерти, а не только в воскресении и вознесении, славу, яко Единородного от Отца, положившего прочные основы царства благодатного, ныне невидимо славного, но имеющего воссиять предивною славою и явно, по втором пришествии Господа и возустроении всяческих,– в тойже образ преобразуемся,– в тот же образ, который созерцаем, в образ Господа, по коему и воссозданы, в сем воссоздании получив как бы чертеж, по которому должно до конца идти начавшееся воссоздание,– так что оно не что иное есть, как преобразование наше, преложение нас из одного образа в другой,– преобразуемся,– одно отлагаем, другое принимаем, и естество наше, и все силы естества остаются все те же и с теми же неотложными законами, им естественными, но все принимает другое направление, другой дух, другой образ, не по образу ветхого, но по образу нового Адама,– преобразуемся от славы в славу,– ибо образец, по коему преобразуемся, беспределен; потому преобразование по нему конца иметь не может, но должно идти все дальше и дальше, восходя от одной степени к другой, от славы в славу, вследствие чего и начаток славен, и каждая новая степень славна, а что впереди – еще славнее, так что неизбежно задняя забывать, яко помрачаемое предним, и в предняя простираться,– якоже от Господня Духа, – все же сие совершается в нас, как благоволит Дух Господень; жизнь сия преславная Им зарождается, под Его влиянием и мановениями спеется, и все, что ни есть в ней, от Него есть.
   Славу Господню взирающе,– κατοπτριζομενοι,– что означает – «и ясно видяще», как в увеличительное стекло, составленное по законам катоптрики, «и ясно отражая в себе», сию славу и тут ее видя. Последняя мысль видна у всех наших толковников. Феодорит пишет: «Сие свойственно приобретшим чистое сердце. Ибо как прозрачная вода отпечатлевает в себе лица смотрящихся, и круг самого солнца, и свод небес, так чистое сердце делается как бы некоторым отпечатлением и зеркалом Божией славы. Так и Господь сказал: блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8).
   От славы в славу,– Экумений разумеет так: «В ту же, говорит, светозарность прелагаемся, по той причине, что преобразование идет от славы Духа в нашу славу; то есть мы такой достигаем славы, какой свойственно достигнуть осияваемому Духом Утешителем и образ славы Его на себе отражающему». Феофилакт дополняет: «Преобразуемся от славы Духа в славу нашу, и притом такую, какую свойственно иметь осияваемым от Духа Господа, никому не подчиненного. Будучи Господом, Владычные имеет Он и осияния. Ибо все верующие исполняются Духа Святого чрез крещение, и блистает светом душа их».
   Святой Златоуст говорит: «Что значат слова: славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся? – Это было яснее для верующих времен апостольских, когда действовали дарования чудес; впрочем, кто имеет очи веры, тому и ныне нетрудно уразуметь сие. Как скоро мы крещаемся, то душа наша, очищенная Духом, делается светлее солнца; и мы не только бываем способны смотреть на славу Божию, но еще и сами получаем от нее некоторое осияние. Как чистое серебро, лежащее против солнечных лучей, и само испускает лучи, не только от собственного естества, но и от блеска солнечного, так и душа, очищенная Духом Божиим и соделавшаяся блистательнее серебра, и в себя принимает луч от славы Духа, и от себя отражает луч той же славы. Посему и говорит Апостол: взирающе славу Господню, в тойже образ преобразуемся от славы Духа в славу нашу, которой удостоиваемся,– в славу такую, в какую надлежит от Господня Духа. Как тела, имеющие способность принимать и отражать свет, освещаясь телами самосветящими, и сами отражающиеся в них, свет разливают на другие ближайшие к ним тела; то же бывает и с верными. И когда они достигают сего, оставляют уже все земное и живут одним небесным. А мы что? – Нам остается только стенать, ибо удостоенные толиких благодеяний Божиих, мы не понимаем даже того, что говорят нам о них. А это от того, что мы скоро погубляем в себе все духовное и привязываемся к одному чувственному. Сия неизреченная и страшная слава остается в нас не более, как на один или на два дня, а потом мы опять погашаем оную, обуреваясь житейскими делами и густотою страстных облаков застеняя ее сияние. Ибо житейские дела суть бури, и еще жесточае самых бурь».         гг) Слово благовестия самодейственно (4, 1–6)    Быв избраны разносить слово благовестия, говорит Апостол, мы всю заботу обращаем на то, чтобы ничего к нему не примешивать, а представлять его совести каждого в его чистоте. Быв принято совестию, оно само уже производит свое дело; развивает покаяние и приводит ко Господу, о имени Коего дается отпущение грехов. Так идет обращение язычников. Иудеи обращаются чрез закон и пророков, если не омрачаются умы их суеверием, а язычники обращаются действием совести и страха Божия, лежащих в духе человека, если сии стихии Божии не заглушены действием бога века сего.– Вот тайна действия благовестия нашего, которому ныне воссиять благоволил Господь во тьме века сего, как первоначально повелел воссиять свету из тьмы.
   Глава 4, стих 1. Сего ради имуще служение сие, якоже помиловани быхом, не стужаем си.
   Сего ради: по причине такого преславного плода в верующих, производимого благовестием нашим, мы, имуще служение сие, то есть служение благовестия, вверенного нам по милости и человеколюбию Божию, не стужаем си, не унываем, не тяготимся трудностию дела, не останавливаемся пред препятствиями, все зависящее от нас с охотою делаем, ради того, что от этого исходит такое благо для вас и всех верующих.
   Цель Апостола – держать внимание на небесном происхождении благовестия, чтоб иметь основание в конце сказать, что если разливается ныне такой свет ведения, то это потому, что воссиял его Бог, повелевший первоначально воссиять вещественному свету. «Для сего он употребляет такой оборот речи, которым показывает, что все зависит не от собственных его совершенств, но от человеколюбия Божия; почему и говорит: имуще служение сие, то есть мы ничего не привнесли своего, мы только служители у Бога и исполнители данных от Него наставлений. Посему он и называет свое апостольское делание не начальствованием, или водительством, а только служением. Но и этим еще не довольствуясь, говорит далее: якоже помиловани быхом то есть и то самое, что мы поставлены служителями (благовестия), и сие зависит только от милости и человеколюбия Божия. Не стужаем си, то есть и то, что мы не унываем, и сие надлежит приписать человеколюбию Божию. Ибо слова: якоже помиловани быхом, должно относить как к служению, так и к сим словам: не стужаем си. Он говорит этим, что кто удостоился столь великих и многих благ, и удостоился только по милости и человеколюбию Божию, тот ничего не делает великого, сколько бы ни трудился, каким бы ни подвергался опасностям и какие бы ни терпел искушения. Оттого мы не только не унываем, говорит, но еще радуемся и дерзаем» (святой Златоуст).
   Стих 2. Но отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия, но явлением истины представляюще себе ко всякой совести человечестей, пред Богом.
   Это главный пункт в сем отделеньице. Мы только, говорит, о том заботимся, чтоб чистую истину представить совести каждого, чистую как пред Богом, а она уже сама сделает свое дело, лишь бы только была воспринята. Чтоб истина благовестия сохранилась чистою, мы избегаем всего худого в намерениях своих, в образе своих действий и в самом представлении истины.
   Но отрекохомся тайных срама. Мы отреклись от всего срамного не внешно только, но в самых сокровенностях сердца отвергнули все срамное,– все срамное, какого бы рода оно ни было. Ни почета или славы, ни выгод каких или того, чтоб искать только приятного себе, не имеем мы в виду. Одна любовь к истине, одна покорность воле Божией руководит нами. Лжеучители внешно являются святыми, а внутри оставляют нетронутыми страсти, какими кто порабощен. Мы совсем не таковы, но блюдем сердце свое чистым от всякого греха и всякой нечистоты, зная, что в нечистой душе истина не удержится. Святой Златоуст говорит: «Лжеапостолы славились, как нелюбостяжательные, а между тем они брали дары, только тайно; почитались за святых, а на самом деле они имели множество пороков. Мы же, говорит, все сие отвергнули, то есть то, что он называет тайным срама». Экумений продолжает: «Отреклись мы и втайне делать то, что в явности приносит стыд. Намекает на лжеапостолов, которые являлись в образе благочестия, втайне будучи нехорошими. А мы, говорит, и втайне ничего срамного не допускаем. Так, не стужаем си в скорбях, как и вы видите; но не внешно только, а и внутри не допускаем никакого помысла, могущего посрамить нас в сем отношении; ни малодушия, ни колебания, ни ропота, ни неблагодарности и никакой другой мысли не допускаем в сокровенности, которая могла бы посрамить наше: не стужаем си». Таким образом, словами: отрекохомся тайных срама, Апостол сказал: мы имеем чистое и непорочное сердце, чуждое всего срамного, напротив, полное истинно святых нравственно-религиозных чувств.
   Не в лукавствии ходяще,– μη εν πανουργια. Не так мы действуем, чтоб одно было на словах и в делах, а другое на уме; не опутываем никого речами, не завлекаем кажущимися добрыми планами, за которыми спрятана засада; действуем открыто, и что являют слова наши и дела, то суть они и на деле. Нет ничего лукавого в образе нашего действования. Святой Златоуст говорит: «Мы не так, говорит, возвещаем, что на словах обещаем многое, а на деле показываем другое, как делают лжеапостолы, но мы таковы же и на деле, какими показываем себя на словах; мы не имеем ничего двусмысленного. Мы и в самом деле таковы, какими кажемся, и не имеем ничего скрытного и лукавого, как в жизни нашей, так и в самом проповедании. Мы не делаем так, как делают иные, прикрывая дела свои, чтоб обманывать и завлекать». Отрицает Апостол у себя все хитрые приемы для привлечения учеников, а вместе и все меры благоразумия, какие могла бы измыслить их собственная мудрость. Не ухитряемся, а действуем, как внушит Дух Божий, всегда открыто и в простоте сердца, ожидая плода не от своего умения действовать, а от Божия благословения и вседействия.
   Ни льстяще словесе Божия,– μη δολουντες. Это похоже на то, что выше сказал: не корчемствуя слова, не подделывая (2, 17). Передаем слово, как оно есть: когда оно строго, не позволяем себе смягчать его произвольно, из человекоугодия; если в нем невместимо что для мудрости человеческой, не закрываем того и не сокращаем в надежде помирить его с сею мудростию; просто ли оно или крайне высоко, никогда не примешиваем к нему своих соображений, чтоб иное приподнять, как кажущееся невысоким, а другое низвесть долу, как кажущееся недосягаемо высоким. Мы даже и этих по видимому невинных приемов не позволяем себе, боясь облукавить слово Божие; а чтобы прибавить к слову истины какую-либо ложь и притом сознательно, это нам и на ум не приходит. И надеждами льстивыми не обставляем слова благовестия нашего, не говорим: только уверуй, и счастие потечет к тебе рекою, а прямо открываем, что верующих ждут скорби, нападки и всякого рода лишения. И вообще ничего не примешиваем к слову благовестия, а предлагаем его, как оно есть, в своей природной наготе и чистоте. Феофилакт пишет: «Не только, говорит, жизнь наша проста, чиста, безлукавна, но и слово наше нелестно. Ибо мы ничего не примешиваем к нему от внешней премудрости, не обставляем льстивыми речами, не прилаживаем его к временам и лицам, и не учим потому ныне так, завтра иначе».
   Но явлением истины представляюще себе ко всякой совести человечестей пред Богом.
   Это сходно с тем, что выше говорилось о рекомендательных письмах (3, 1). Не с рекомендательными, говорит, письмами являемся мы среди людей в разных местностях, но с одною истиною. Она одна представляет нас всюду и нас рекомендует. Каким образом? – Одним явлением ее. Мы ее являем во всей чистоте, как она есть, и она сама удостоверяет слышащих, что мы не лжецы и что слово благовестия нашего есть непреложная истина. Это же как совершается? – Чрез совесть. Есть в душе каждого заступник за истину благовестия – дух с присущим ему страхом Божиим и совестию. Эти стихии духовные одного рода с словом благовестия и тотчас спознаются с ним, коль скоро не заглушены духом века сего. Слово благовестия говорит, что мы безответно грешны пред Богом, и совесть это сознает; слово благовестия уверяет, что всякого грешника ждет нелицеприятный суд и осуждение, и страх Божий подтверждает сию истину. Если б слово благовестия на этом только останавливалось, то оно ввергало бы только всех в отчаяние, никого к себе не привлекая, но оно идет далее и стесненному совестию и страхом суда предлагает благонадежный исход, говоря: Сын Божий приходил на землю, воплотился, пострадал на кресте и разодрал на нем рукописание грехов всего мира; веруй в Него, и получишь отпущение грехов, и благодать Святого Духа для новой безгрешной жизни, которую чистою сохранив до конца, по исходе отселе будешь воспринят небом для вечного неописанного блаженства. Какой дух незаглушенный мог противиться силе сего благовестия?! Вот почему слово благовестия во всяком месте находило себе прием, ибо везде бывали лица, у которых страх Божий и совесть, естественные стихии духа нашего, были живы. Они тотчас принимали благовестие как нечто родное, что всегда чаялось, но не было находимо, и теперь является таким радостным гостем с неба. Принимавшие слово благовестия освящались таинствами, возрождались к новой жизни, получали дар благодати и с сей минуты имели уже свидетельство в себе не для себя только, но и для всех окружающих. Это действовало на заглушенный дух сих последних, пробуждало его и руководило к вере. Обновленные, они в свою очередь единым присутствием своим возбуждали других и влекли к вере. Так в непродолжительном времени все гожие к вере лица прилагались к ней и составляли малое или большое общество верных Господу рабов. Святой Павел испытывал это во всякой местности и в приведенных словах об этом именно говорит, что они всюду представляли только себя совестям людей явлением чистой истины, чистой как пред Богом, и она обращала к вере; и им предлежало только направлять прилагавшихся к вере. Фотий у Экумения говорит: «Лжеапостолы не явлением истины, а поддельною личиною истины представляли себя, и не пред Богом, а в угождение только тем, которых обольщали». Конечно, и обольщаемые ими потому обольщаемы были, что ими наперед обладал лестчий дух».
   Стих 3. Аще ли же есть покровено благовествование наше, в гибнущих есть покровено.
   Изложенные пред сим мысли прямо ведут к вопросу: отчего же не все принимали слово благовестия? – Оттого, что не у всех был в движении дух со страхом Божиим и совестию. У кого он был в движении, те тотчас принимали благовестие; у кого не могло пробудить духа слово благовестия, у тех пробуждался он действием дивного благодатного изменения, совершавшегося в веровавших; у кого же дух был забит столько, что ни эти, ни другие чрезвычайности не пробуждали его, те оставались и коснели в неверии. Слово благовестия для них оставалось прикровенным, ибо не было органа для принятия его. Дух у них, им естественный, был столько забит, что не было к нему прохода возбудительному благовестию. Апостол называет их гибнущими, не потому чтоб они были обречены на гибель, но потому что они образом жизни своей, как она сложилась доселе, поставили себя в такое состояние, что благовестие невместимо для них, покровенно, ничего они в нем не могут понять, никакою стороною оно не льнет к их душе, и душа ничего в нем не находит, что бы могло интересовать ее. Оттого не принимает его и, как спасение возможно только под условием сего приятия, остается вне области спасаемых, в среде гибнущих. Вот кого разумеет Апостол под гибнущими. Но ныне-завтра как-нибудь пробудится и у них дух, вонмет благовестию, и они вступят в общество спасаемых. Святой Златоуст говорит, что в этих словах Апостол выражает ту же мысль, какую прежде выразил в словах: овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот (2, 16). Экумений влагает Апостолу такую речь: «Не наша вина, что для иных покровенно благовестие наше; причина тому их собственная слепота и погибельность».
   Стих 4. В нихже бог века сего ослепи разумы неверных, во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, Иже есть образ Бога невидимаго.
   Бог века здесь то же означает, что в других местах князь мира (Ин. 12, 31; 14, 30), миродержитель тмы века сего (Еф. 6, 12), дух действующий в сынах противления (Еф. 2, 2). Бог от века сего, потому что живущие по духу века покорствуют ему, охотно внимают внушениям его и усердно действуют по началам его. Эта власть не природная ему, а случайная, основанная на оплошности людей, падких на плотскую жизнь в самоугодии. Покорные ему не прямо ему покорствуют, а лишь самоугодию преданы, и самоугодие их отворяет ему дверь для входа в их души, куда вошедши, он бушует, увлекая их на злые и срамные дела, смотря по степени самоугодливости каждого. Сам он редко выступает в дело. Его личное дело было прельщение прародителей, искушение Христа Спасителя и будет действование в антихристе. Обычно же действует он чрез полчище бесов, которые всюду шныряют и во все вмешиваются, нельзя ли где состроить что-либо худое. Иные из них поселяются в телах людей, в тех частях, чрез которые преимущественно действует страсть, коей кто предан. Бесноваты не одни те, в которых буйство беса видимо обнаруживается. В наибольшей части бесноватых бесы смирно живут, лишь чрез внушения заправляя их страстными делами и усиливая деятельность свою в ту пору, когда кто задумает покаяться и исправиться. У иных живет по нескольку бесов; это у тех, которые работают многим страстям. Вот чрез них-то и властвует бог века сего. Язычники поклонялись ему, превратив страсти в божество; теперь кланяются ему, преклоняясь пред влечениями страстей, им разжигаемых и руководимых.
   Как ослепляет он разумы неверных? – Совсем заслоняя от них Бога и порядок вещей Божественных и оковывая сознание их одним видимым и осязаемым, как будто невидимого и неосязаемого ничего и не существовало. Бывает у них и Бог на языке, но слово сие проходит чрез уста бесследно; промелькает и речь о смерти, но так, как бы это дело их не касалось. Обычно же они сами для себя бог, сами о себе промышляют, сами себя обезопашивают, сами свою устрояют участь, во всем на себя одних полагаясь и на подручные им средства и способы опираясь. Цели их не заходят за пределы настоящей жизни. Эту одну они загадывают превратить в жизнь райскую, и об этом у них вся забота, сюда все планы направлены, на это обращаются все предприятия. Цель их – жить в довольстве, с почетом и с наибольшею мерою утешностей и сластей. Тут не берется в рассчет совесть, и страх Божий не проходит в эту тьму чувственную. Совесть истинная попрана; ее место заняло правило держать себя, как считается наилучшим среди других и судя по ним, имея в виду – не ударить себя в грязь лицом. Бог имеется, как стороннее нечто, и удовлетворение внешним образом религиозных обычаев считается вполне достаточным для того, чтобы не бояться Его; будто ни Ему до нашей души, ни нашей душе до Него дела нет. К этому кругу принадлежат не одни воры, разбойники, блудники, пьяницы и другие явные грешники. Эти и у них бывают не на хорошем счету. Миролюбная жизнь обыкновенно течет степенно, с видимым глянцем исправности, достодолжности и величавости. Дух ее богопротивен, и он-то делает то, что очи сынов века смежены для узрения света благовестия. Благовестие одной области принадлежит, а они всем строем своим относятся к другой. Ничего общего у них нет с благовестием; оно и невместимо для них.
   Начало действию благовестия полагает растревожение совести, а сыны века сего самодовольны: не сознают за собою никакой вины и не понимают, что это за требование, когда говорят: покайтеся, приближилось царствие Божие. Завершает действие благовестия страх суда Божия, но сын века говорит: принесена жертва (у нас – свеча поставлена, молебен отслужен), и что еще? Смерть и суд – далеко; еще поживем. И никак не прививается к нему мысль, что суд обрушится на него всею тяжестию правды. Воодушевляет следовать благовестию обетованный рай – вечное блаженство; но сыны века думают, что уже имеют рай, живя всегда в собственное удовольствие и погрязая в видимом и осязаемом, никакого не могут восприять сочувствия к раю невидимому и блаженству в неосязаемом. Эти три момента, столь существенные в настроении сынов века и столь противоположные началам благовестия, и делают то, что благовестие для них покровенно, невнятно, невместимо. Все в нем чуждо для них; ничего в нем не могут они взять в толк как следует; никакого сочувствия не вырывается из груди их к вещаниям его: слыша не слышат, видя не видят; отолсте сердце людей сих. И вот настоящий смысл слов – бог века сего ослепи разумы неверных: дух сынов века, действующий в них под влиянием бога века,– сатаны,– сделал их неспособными внять благовестию, понять его благотворность и принять его. Они не говоря говорят благовестникам: проходи дальше; это нас не касается.
   Ослепи, говорит Апостол, во еже не возсияти им свету благовестия славы Христовы. Свет благовестия, когда внемлется и приемлется, воссиявает, как ярко светящий светильник, мгновенно возженный в темном месте. Для внявшего оно все освещает и все для него делает понятным: ясно видит он и безвыходную гибельность, в какой находится; и пригодность способа к выходу из него, предлагаемого благовестием; почему емлется за него всеми силами естества своего. Когда же и делом вкусит целительность его, тогда духовному свету, воссиявающему в нем, меры нет. Одним взором обнимает он и прошедшее, и настоящее, и будущее, и небо, и землю,– и все видит объемлемым единым Богом в Господе Иисусе Христе благодатию Духа Святого. Исходный же пункт света – лице Господа Иисуса Христа, Сына Божия воплотившегося, бедное естество наше в Себе прославившего и посадившего одесную Бога и Отца. Благовестие и все освещает,– наипаче же осиявает лик Христа Спасителя, ибо оно все на Нем стоит. Почему есть благовестие славы Христовы. Ничего этого не видят неверующие, ибо смежили умные очи свои неверием. Дверь таин Божиих и не отверзается для них, и свет их не осиявает их. Держит их во тьме бог века и не дает воссиять в них свету Божию. Делает это он не властительски, а злокозненно ухитряясь обольщать сынов века. В прелести ходя, не замечают омрачения своего и довольствуются мраком, по обману полагая, что он свет. Но как ни густ мрак ослепления, тут ничего нет приневоливающего. Сами хотят, и слепотствуют; захотят, и откроют очи; ибо свет Божий вокруг есть. Бог века всячески хлопочет держать их в ослеплении; но это делает он, поднося им ослепляющие элементы, которые они сами охотно принимают и ослепляются. Непосредственной же власти бог века ни над кем и ни над чем не имеет и насиловать никого не смеет. Сами мы во всем виноваты.
   Святой Златоуст говорит: «Что случилось с иудеями при Моисее, то же самое происходит и со всеми неверными во времена Евангелия. Ради отолстения сердца их сокрыт бывает для них свет благовестия славы Христовы, то есть не видят они, что крест есть спасение и слава вселенной, что Распятый на нем опять хочет прийти с великою славою,– и все другое, настоящее и будущее, видимое и невидимое, неизреченное явление ожидаемых благ, сокрытым остается для них; сокрыто же за то, что сами прежде не захотели верить сему».
   Иже есть образ Бога невидимаго. «Образом Бога назвал Апостол Христа, как Бога от Бога, потому что Христос в Себе показует Отца, почему и говорит: видевый Мене, виде Отца (Ин. 14, 9)» (Феодорит). Бог всегда пребудет невидимым и сокровенным. Осязательнее явить Себя благоволил Он чрез воплощение Бога Сына. В очах Его, сквозь обоженное человечество, разумные твари, Ангелы и святые, могут лицом к лицу сретаться с Божеством и как бы осязать Его. Вне сего Оно сокровенно и постигается только чрез воздействие Его по мере приемлемости тварей. Для неведающих Сына и Отец неведом и есть и пребудет навсегда. Святой Златоуст говорит: «Дабы показать, что не познавшие славы Христовы не знают не только Христовой славы, но и славы Отца, Апостол прибавил: иже есть образ Бога невидимаго. Но нельзя остановиться и на одном только Христе, потому что, как чрез Христа видишь ты Отца, так, не познав славы Христовой, не познаешь и славы Отца».
   Стих 5. Не себе бо проповедаем, но Христа Иисуса Господа; себе же самех рабов вам Иисуса Господа ради.
   Объяснив, почему благовестие остается прикровенным в гибнущих, в неверующих, обращается опять к указанию на тайну действия благовестия в совести способных к принятию его. Тайна сия в том, что в благовестии нашем мы себя не выставляем,– ни в образе слова, ни в образе действования, ни в целях (стих 2) нас совсем не видно,– впереди стоит Христос Господь, Его лик предначертываем мы пред совестями человеков, и они уже сами узнают в Нем Спасителя от пагубы, Целителя немощей, Подателя всякой силы бессильным. Потому прилепляются к Нему вседушно. Вот тайна действия благовестия! Сами же мы только орудия, только труженики, рабы ваши, служители вашему спасению, Господа ради. Феодорит пишет: «То же писал он и в первом послании: тако нас да непщует человек, яко слуг Христовых и строителей Таин Божиих (1 Кор. 4, 1). А здесь сказал он о себе еще смиреннее, ибо назвал себя рабом не только Христу, но и всем верующим, из любви ко Христу; ибо сие значат слова: Иисуса ради». Святой Златоуст с другой несколько стороны взглянул на речь Апостола: «Поелику лжеучители сильно восставали на Апостолов и со всех сторон нападали на них, то он и говорит: вооружаясь против нас, вы восстаете не против нас, но против Проповедуемого нами, ибо мы не себя проповедуем. Мы рабы и служители даже тем, которые приемлют сие проповедание; мы трудимся для другого, то есть для Господа, и для Его славы все делаем, так что враждующие против нас восстают против Господа. Мы столько далеки от того, чтоб искать себе каких выгод от проповеди Евангелия, что не отказываемся быть и вашими рабами для Христа, когда Ему угодно было столько почтить вас, когда Он столько возлюбил вас и все для вас сделал. Посему и говорит: себе же рабов вам Иисуса ради. Видишь ли душу, нимало не заботящуюся о славе? Он говорит: мы не только не присвояем себе того, что принадлежит Господу, но даже и вам служим для Него».
   Стих 6. Яко Бог рекий из тмы свету возсияти, иже возсия в сердцах наших, к просвещению разума славы Божия о лице Иисус Христове.
   В заключение Апостол обращает внимание всех на то, что теперь дается чрез благовестие, распространяемое по лицу всей земли. На сердцах иудеев, говорил он, лежало покрывало, и они не видят света, сокрытого в законе; все язычники ходили во тьме, и никто не видел света Божия. Но пришел Господь Иисус Христос, и воссиял миру свет разума. Просветительная сила есть Дух Святой, нисшедший на Апостолов. Им просвещенные, Им руководимые и учимые, ходят они по миру и всем возвещают свет истины. Дух Божий, их просвещающий, просвещает и сердца верующих, и они ясно начинают видеть свет разума славы Божией. Так среди мрака, покрывавшего весь мир, воссиял ныне свет ведения Божия. Теперь то же самое совершается в нравственном мире, что было в первый день творения для мира вещественного, когда Бог словом Своим повелел воссиять свету из тьмы. Рече Бог: да будет свет и бысть свет. Говорит теперь чрез нас тот же Бог ко всем: покайтеся и веруйте во Евангелие. И слово сие воссиявает свет в сердцах верующих. Приемлющие его ясно видеть начинают неописанную славу Бога беспредельного в лице Иисус Христове. Лице Иисус Христово дает ясно разуметь, что Бог превеликий и предивный есть сердобольный Отец наш, Который не восхотел оставить нас в нашем падении, но благоволил дивный устроить для нас образ спасения в Единородном Сыне Своем, Который, пришедши на землю, воплотился, пострадал и умер на кресте, воскрес, вознесся на небо и сидит одесную Бога и Отца, туда привлекая всех верующих и избранных во спасение, да идеже Он, и они все будут. Таков лик Иисуса Христа! Какие совершенства Божии не отражаются в сем лике?! Тут и благость беспредельная и правда бесконечная, тут и премудрость недомыслимая и всемогущество неизмеримое, тут и промышление всепопечительное и вседержительство всеобъемлющее. И Пресвятой Троицы таинство светоносно отображается в сем же лике. Бог Отец благоволил, Сын совершил, Дух Святой совершенное в Сыне довершает в верующих. «Ибо мы чрез Христа познаем Бога Отца, так же как чрез Духа приводимся к Нему» (святой Златоуст). Вот как свет разума (познания) славы Божией о лице Иисус Христове воссиял в мир чрез воссияние в сердцах верующих. «При сиянии сего света и мы видим не чувствам подлежащие вещи, но Самого Бога чрез Христа» (святой Златоуст).
   Феодорит пишет: «Кто древле словом в бытие привел естество света и изрек: да будет свет, Тот и ныне, не тем, но собственным Своим светом осиял наши умы, чтобы нам чрез Самого Христа увидеть славу Его. А сие: о лице Иисус Христове имеем такой смысл: поелику естество Божие невидимо, то делается Оно, сколько возможно, видимым чрез воспринятое человечество, озаряемое Божественным светом и издающее молниеносное сияние». Экумений продолжает ту же мысль: «Повелевший в начале воссиять из тьмы свету, воссиял и в сердцах наших. Воссиял, просвещая нас и открывая нам познания славы Своей, и это о лице Иисус Христове. Ибо чрез Сына только получено нами истинное познание об Отце, как Сам Он говорит в Евангелии ко Отцу: явих имя Твое человеко…, и прославих Тя на земли (Ин. 17, 4–6). И чрез Христа Иисуса только явлено нам, что Отец не хочет быть чтим более курениями и кровьми, но жертвами духовными, и что истинные Богочтецы должны кланяться Богу не иначе как в Троице, единосущной и равномощной».        

б) Сокровище благодати в скудельных сосудах (4, 7–5, 10)

   Изложив, сколь великое сокровище есть новозаветное домостроительство спасения, Апостол сказывает теперь, как непоказны и уничиженны внешно служители благовестия о нем. Причем сначала аа) указывает промыслительные цели такого порядка дел, кои суть слава Божия и благоприятствование вере оглашаемых благовестием, 4, 7–12; затем бб) излагает, что к перенесению трудов при таком порядке служители благовестия воодушевляются несомненностию спрославления с Господом в будущем, стихи 13–15. Но, коснувшись этого предмета, он, по важности его, вв) рассудил долее остановиться на нем вниманием и с этою целию раскрывает, α) сколь славно будущее, стихи 16–18; β) сколь оно желательно, 5, 1–5, и g) как к нему приготовляться должно, стихи 5–10. Эти последние пункты раскрывает Апостол хотя в своем лице, не без отношения к апостольскому служению, но в чертах общих для всех христиан.         аа) Цели уничиженного состояния по внешности носителей благовестия (4, 7–12)    Стих 7. Имамы же сокровище сие в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, а не от нас.
   Сокровищем называет Апостол то, о чем говорил пред сим, то есть слово благовестия с полнотою благодати Святого Духа на устроение духовного царства Христова на земле, или Святой Его Церкви. Это сокровище, столь великое, столь преславное, столь многодейственное, имеем мы, говорит, или носим в скудельных сосудах, разумея под сим тело немощное, с подразумеванием и внешнего своего положения, всегда уничиженного и стеснительного, как изображает вслед за сим. Для чего же это так устроено? Разве не мог Господь так сделать, чтоб Апостолы одним видом своим, или своею показностию, уже влияли на людей? – Мог, но не благоволил так сделать, для того, говорит, чтоб в действовании нашем ничего нашего не было видно, чтоб ничто наше не бросалось в глаза, а все было относимо к силе Божией. Смотря на нас, столь немощных и уничиженных, никто и подумать не может, чтоб, когда или слово сильней от нас исходит, или дело какое чрезвычайное нами совершается, это и подобное сему зависело от нас, но все то прямо отнесет к силе Божией, чрез нас действующей. Сия сила ничем с нашей стороны заслоняема не бывает; она видится во всей своей наготе и полноте. Если же так, то всякий должен был заключать словами Господа: если сии о персте Божии все сие творят, убо постиже на нас царствие Божие; надо покориться слову их и веровать, чтоб не быть Богоборцами.
   Святой Златоуст говорит на это место: «Сие-то особенно и удивительно, и есть величайшее чудо силы Божией, что скудельный сосуд может вмещать в себе такой свет и хранить такое сокровище. Да премножество, говорит, силы Божия будет, а не от нас. Ибо и величие даров, и слабость получивших оные, показывают силу Божию, как в том, что Бог столь великие даровал блага, так особенно в том, что даровал людям слабым. Под скудельным сосудом он разумеет слабость нашего естества и немощь нашей плоти, потому что плоть наша нисколько не крепче скудельного сосуда; она столь же удобосокрушима и так,же легко сокрушается и смертию, и болезнями, и воздушными переменами, и другими бесчисленными причинами. И сие сказал он, как для того, чтобы постыдить высокомерие гордящихся собою, так и для того, чтобы всем показать, что в делах его служения нет ничего человеческого. Ибо тогда особенно и бывает видна сила Божия, когда она чрез слабые орудия совершает великие дела; как сие видно из сказанного Господом сему же Апостолу: сила бо Моя в немощех совершается (12, 9).– Так, послав только двенадцать человек, покорил Он вселенную, и притом тогда, когда сии двенадцать сами были гонимы. Подивимся в сем силе Божией, почудимся ей и поклонимся! Вопросим иудеев, спросим еллинов: кто убедил всю вселенную оставить отеческие обычаи и переменить образ жизни? Не рыболовы ли, не скинотворцы ли, не мытари ли, не книжные и простые люди? Как же бы это могло совершиться, если бы не действовала чрез них сила Божия? Притом – что говорили они, когда убеждали? – Креститесь во имя Распятаго. Какого? – Того, Которого они не знали и не видали. И, однако ж, несмотря на то, что говорили и проповедали сие, пригвожденный ко кресту Христос привлекал к Себе всех. Откуда же такая сила убедительности? – Ниоткуда более, как от силы Божией. Новость проповеди была противна всем, а проповедники были из народа, всеми презираемого, бедные и неученые. Каким же образом они покорили вселенную? Не ясно ли сие показывает, что они имели Бога помощником себе? Ибо не человеческой силе свойственно производить такие действия, но силе Божией всемощной».
   Стихи 8 и 9. Во всем скорбяще, но не стужающе си; нечаеми, но не отчаяваеми; гоними, но не оставляеми; низлагаеми, но не погибающе.
   Сказал выше, что великое Божие сокровище носят они в скудельных сосудах, чтобы чрез то всеми была исповедана сила Божия, действующая в них. Теперь живописует, какие получают они отвсюду удары, а между тем остаются целы. При таких поражениях следовало бы сокрушиться скудельным сосудам и сокровищу, содержимому ими, сгибнуть, а они остаются не сокрушенными и сокровище сохранным. Не явная ли в этом сила Божия? «Не только то, говорит, чудно, что мы храним сие сокровище в скудельных сосудах, но и то, что, подвергаясь бесчисленным бедствиям и будучи отвсюду поражаемы, сберегаем оное и не теряем. Ибо и адамантовый сосуд не мог бы устоять против таких наветов. Но вот ныне и скудельный сосуд остается невредим по благодати Божией, и сокровище сохранно» (святой Златоуст). «Если бы не приразилось к нам все это, не сделалось бы явным и величие силы Божией. Но поелику уподобляемся мы как бы растениям, которые цветут в огне, то сим-то самым, что, страдая, сохраняемся невредимыми, проповедуем силу защищающего нас Бога» (Феодорит).
   Во всем скорбяще. Во всем, «во всякое время и всяком месте, от всего и от всех» (Феофилакт). «От врагов и от друзей, от неприятелей и от своих, от недостатка необходимых потребностей и от других вещей, в коих нуждаемся» (святой Златоуст). Скорбяще, θλιβομενοι. Не внешние только лишения и беды терпим, но прискорбности, сердце поражающие. Нам причиняют скорбь, уязвляют чувствительно душу, раны наносят сердцу; но мы не стужаем, ου στενοχωρουμενοι. Это не стесняет груди, не захватывает дыхания, не сжимает сердца. Мы не бесчувственны к этим прискорбностям, но Бог посылает такую широту сердцу нашему, что они не теснят и не душат. «Не стужаем си, потому что Бог расширяет сердца наши» (Феофилакт). «Чтобы не стужать си в прискорбностях, это есть дело благодати Божией» (Экумений). Эту благодать Божию и Божию помощь сердцу должны были видеть и исповедать все сторонние свидетели прискорбностей апостольских, когда по всем расчетам следовало бы им быть убитыми духом, а они и во взоре, и в словах, и действиях обнаруживают полное благодушие. Или, может быть, ου στενοχωρουμενοι – не стесняемы есмы, относится не к внутренней стесненности сердца, а к внешней. Апостол хочет, может быть, сказать: но это не стесняет круга нашей деятельности; несмотря ни на какие скорби, мы делаем свое дело, не стесняясь. Скорбь не отбивает у нас охоты действовать в своем чине, не помеха нам.
   Нечаеми, απορουμενοι, но неотчаяваеми, ουκ εξαπορουμενοι. Απορια – поражение ума нечаянностию и необычайностию, так что он в себя прийти и сообразить ничего не может. Εξαπορειν – растеряться. Мы, говорит, бываем в таких обстоятельствах, что ума не приложим, как быть, бываем в безвыходном положении. Но не теряем присутствия духа, зная, что с нами Бог и что против воли Его никто ничего с нами сделать не может. И всегда бывает так, что Бог устрояет нам недомыслимый для нас выход из крайностей. Незнать откуда и как приходит помощь и дает нам свободу. «Не отчаяваеми, то есть не теряем надежды. Ибо хотя часто мы скорбим, впрочем, не так, чтобы потеряли уже надежду» (святой Златоуст). «В обстоятельствах безвыходных находим для себя спасительные исходы» (Феодорит). «Часто бывает, что ума не приложишь, как быть при нападках от всех и стеснениях отвсюду; но это поражает нас не настолько, чтоб мы терялись, то есть падали духом, это не убивает нас» (Экумений). «Впадая в крайности и безвыходности, не отчаяваемся и не падаем под тяжестию их, а стоим бодро, и Бог устрояет наш исход и являет нас победителями» (Феофилакт).
   Гоними, но не оставляеми. Нас гонят, но при всем том нельзя о нас говорить: это люди, всеми оставленные. Нас не оставляет Бог. «Бог таковые искушения попускает на нас не для того, чтобы оставить нас, но чтобы усовершить и возвысить» (святой Златоуст). «Гонят нас люди, но не оставляет Бог. Не для того это нам от Него попущение, чтоб нас победили, но чтобы дать нам случай вступить в борьбу и явиться победителями силою Его» (Экумений). «Попущает сие Бог для упражнения нас, чтоб научить нас побеждать» (Феофилакт). Может быть, не оставляеми, разумеет Апостол, людьми же, то есть верующими. Одни гонят, а другие с нами, на нашей стороне. Часть Божия, в массе человечества скрытая, всегда к нам прилепляется и составляет с нами одно. Тут мы всегда находим приют и пригрение. Те, которые гонят нас, не могут хвалиться: ну, теперь прогнали; ибо мы неотлучно пребываем с своими, и свои нам с нами.
   Низлагаеми, но не погибающе. Бывает, что враги совсем повергают нас долу; торжествовать бы им победу, но мы оказываемся целы и живы, не погибаем. Это очень напоминает то обстоятельство, как побили святого Павла камнями и выбросили за город, а он потом явился живым и здоровым (Деян. 14, 19–20). «Судя по величию искушений, надо бы говорить: ну, погибли; но по благодати Божией мы все не гибнем. И в смертных крайностях Бог отверзает нам дверь спасения» (Экумений). «По телу и внешнему положению, бывает, что враги совсем низлагают нас; но всегда стоит твердо душа наша и наша ревность о деле Божием, Бог же сохраняет и самое тело наше» (Феофилакт).
   Апостол изобразил возрастающую силу бедствий, беря пример с борющихся. Из борющихся слабейший сначала получает удары и раны, потом изнемогает и не знает, что делать, далее предается бегству, наконец поражен и низвержен. Мы, говорит, всегда являемся на какой-либо из сих степеней немощи пред нападающими на нас, но, даже и до последнего низложения быв доведены, не бываем побеждаемы. Кто не увидит в сем силы Божией? Следовало бы вдребезги разбиться скудельному сосуду нашему, а он цел; и не только цел, но даже и не боится вперед быть разбитым. Искушения бывают сильны, но следствия их никогда не оправдывают. Святой Златоуст говорит:«Хотя постигают нас искушения, но не постигают следствия сих искушений; и это все происходит действием силы и благодати Божией. В других местах он говорит, что такие искушения попускает на нас Бог для того, чтобы и смирить нас самих, и предостеречь других. Так, да непревозношуся, говорит, дадеся ми покостник плоти (2 Кор. 12, 7), или: да не надеющеся будем на ся (1, 9). А здесь говорит: да премножество будет силы Божия, а не от нас. Видишь ли, какая польза от искушений? Чрез них становится очевиднее действие силы и благодати Божией, ибо говорит: довлеет ти благодать Моя, сила бо Моя в немощи совершается (2 Кор. 12, 9). Они одних привели к смиренномудрию, а других, по крайней мере, заставили умерить свою гордость и сделали более великодушными и снисходительными. Ибо терпение, говорит, соделывает искусство, искусство же упование (Рим. 5, 4). Ибо те, кои подвергались бесчисленным бедствиям и освобождались от них только надеждою на Бога, сим научались и во всяком другом случае всего более держаться сей надежды».
   Стих 10. Всегда мертвость Господа Иисуса в теле носяще, да и живот Иисусов в теле нашем явится.
   Мертвость Господа – беды, скорби, страдания, смертные опасности. Как Господь страдал, так страдаем и мы. По вся дни умираю, говорит он в другом месте (1 Кор. 15, 31). Но когда так очевидно следовало бы нам быть пораженными смертию, а мы все живы, то очевидно также, что мы каждодневно являемся как бы из мертвых живыми. Это совершенно сходно с тем, как Господа распяли и положили в гроб, и еще запечатали, а Он воскрес: смерть не могла удержать Его. Живот Его поглотил смерть. Тот же живот Иисусов и в нас теперь действует, и мы есмы живые о Нем проповедники. Мы являем собою, что Господь Иисус жив и есть источник живота; ибо когда за дело Его подвергаемся бесчисленным смертям, все остаемся живы и всякий раз с новыми силами исходим на служение во славу Его. Что другое это являет, как не то, что в нас действует живот Иисусов? Так святой Златоуст: «Что значит мертвость Господа Иисуса, которую они носили? – Ежедневно угрожающие различные роды смерти, которые указывали вместе и на воскресение. Если кто не верит, говорит, что Иисус умер и воскрес, таковый пусть уверится в истине воскресения, видя нас, ежедневно умирающих и воскресающих. Когда Господь исторгает нас из опасностей смерти, то чрез это живот Иисусов является в теле нашем. Так что то самое, что с одной стороны показывает повидимому бессилие Апостолов и оставление их от Господа, то самое с другой стороны ясно проповедует Его воскресение. Ибо не так бы видима была сила Его, если бы мы никогда ничего не страдали, нежели теперь, когда мы страдаем, но остаемся непобедимыми». Так и Экумений с Феофилактом.
   Нельзя не видеть, что, по ходу речи, явление живота Иисусова в непрестанно будто умирающем теле Апостолов есть то же, что: да премножество силы Божией будет, а не от нас. Только в настоящем месте он явление силы Божией вообще сводит на явление ее применительно к слову благовестия. Ибо здесь всепобедительное начало есть удостоверение, что Распятый жив, и не жив только, но и нам дает силу жить, при всей разрушительности натисков на нас совне. Можно отсюда и далее провесть мысль Апостола, именно: мы собою являем, что Господь жив, а это есть начало и источник веры, животворящей души ваши. Следовательно, как бы дух жизни о Христе Иисусе исходит из повсечасно умирающих тел наших. Намеренно так и устроил Бог, чтоб сокровище, сокрытое в скудельности нашей, слово благовестия и благодать, беспрепятственнее делалось достоянием вашим, чтоб вы вкушали силы их и чрез то приобщались живота Иисус Христова. Сосуд слишком крепкий и крепко закрытый мешал бы узнавать, что в нем, а хрупкий и непрестанно дающий будто трещины и заделываемый неминуемо обнаруживает, что в нем.
   Стих 11. Присно бо мы, живии, в смерть предаемся Иисуса ради, да и живот Иисусов явится в мертвенней плоти нашей.
   Повторяет то же самое, что сказал пред сим, чтобы пояснее вообразилась в уме читающих выраженная им мысль; а это нужно было, чтобы точнее было понято, что говорится в следующем 12-м стихе. Святой Златоуст говорит: «Святой Павел, когда говорит что-нибудь неясно, то всегда присовокупляет объяснение своих слов. Это он сделал и в сем месте, поясняя неясно сказанное. Для того, говорит, предаемся в смерть Иисуса ради, то есть носим мертвость Его, чтобы открылась в нас сила жизни Его, когда Он не попускает смертной плоти нашей, столько страждущей, быть побежденною множеством зол».
   Это прямая мысль. О будущем приобщении живота Иисусова чрез воскресение, кажется, святой Апостол не помышлял при сем. Внимание его пока все ограничивается настоящим делом проповеди и явлением чрез нее живоносной спасительности во Христе Иисусе. То, что Апостол говорит: да явится живот, ινα φανερωθη, не на будущее указывает, а настоящее: да будет явлен или являем живот Иисусов теперь. Потому, переносясь мыслию, по поводу сих слов, к будущему сооживлению с Христом, святой Златоуст говорит: «Можно и иначе понимать слова». За ним и другие наши толковники стали повторять: можно и так, давая разуметь, что это возможная, но не прямая мысль. Святой Златоуст говорит: «Можно еще иначе понимать слова сии. Как же? – Так, как в другом месте говорит: аще умрохом со Христом, веруем, яко и живи будем с Ним (Рим. 6, 8). Ибо как мы носим Его мертвость и решаемся заживо умереть для Него ныне, так и Он благоизволит умерших нас оживить тогда. Если мы, пренебрегая жизнию, идем на смерть, то и Он приведет нас от смерти к жизни». То же и Феодорит: «Так Апостол и в другом месте говорит: понеже с Ним страждем, да и с Ним прославимся (Рим. 8, 17). Посему-то самому с любовию за Владыку встречаем смертоносные опасности, чтобы стать причастниками жизни Его и, жертвуя жизнию временною, восприять за то нетление плоти».
   Можно и другую побочную мысль читать в этих словах Апостола, именно ту, что спасительного живота Иисус Христова нельзя иначе стать причастником во всей его силе, как чрез спострадание Ему. В крещении спогребаемся Ему таинственно, а в жизни потом прививаемся к крестному живоносному древу страданий и смерти Его, чрез невольные страдания и произвольные лишения, или разного рода подвиги самоотвержения и самоумерщвления. Чрез сии мертвенности, или умирания Господа Иисуса ради, и сила живота Его является в естестве нашем. Другого пути нет; один он – тесный и прискорбный. Утешная жизнь в довольстве и утехах поставляет вне круга причастников живота Христова.
   Стих 12. Темже смерть убо в нас действует, а живот в вас.
   Смерть в нас действует, то есть скорби, беды, непрестанные насмертности, чем всем является, что мы скудельные сосуды. А живот, говорит, в вас, то есть сокровище, в нас сокрытое,– слово благовестия и благодать,– чрез то самое, что мы по вся дни умираем, делается вашим достоянием и сообщает вам жизнь, которая и действует в вас. Удостоверясь из немощности и скудельности нашей,– из того, что умираем и все живы есмы,– удостоверяясь из этого, что в нас сила Божия действует, вы веруете слову благовестия, веруя, оживотворяетесь благодатию Святого Духа чрез таинства и начинаете жить новою, никому другому не ведомою жизнию о Христе Иисусе, жизнию, которая, начавшись здесь, имеет пребыть вечною, вводя вас в нескончаемое блаженство. Феодорит пишет: «Ради вашего спасения подвергаемся мы опасностям, потому что с опасностию для себя преподаем вам учение (дающее истинный живот). И выходит, что поелику мы бедствуем, вы наслаждаетесь жизнию истинною». То же и Экумений: «Как бы так говорил Апостол: мы умираем по причине благовестия, дабы вы, уверовав чрез него в Христа, сподобились истинной жизни, которая есть вместе и жизнь нетленная и вечная». У него же Фотий говорит: «Скорби, страдания и смертоносные беды действуют в нас, а вера и благочестие, в коих истинная жизнь, в вас. Жизнь же есть вера с благочестием, потому что стяжевают нетленную, нескончаемую и вечно блаженную жизнь на небесах». Завершим речь словами Феофилакта: «Мы в опасностях; вы же из сих опасностей собираете плод жизни, веруя в проповедуемое нами Евангелие, чрез которое вечною начинаете жить жизнию».         бб) Воодушевляет при этом Апостолов уверенность в будущем спрославлении с Господом Иисусом (4, 13–15)    Раскрыл Апостол, что они скудельные сосуды, ради того, чтоб яснее была сила Божия, действующая в них, и чрез то множилась вера призываемых во спасение и обильнее действовал в сих последних живот о Христе Иисусе. Мог послышаться вопрос: а вам же что? В вас неужели будет все действовать одна только смерть? – Нет, говорит, не одна смерть. Мы уверены, что воздвигший Господа Иисуса и нас воздвигнет в славе. Эта вера воодушевляет нас, и мы, веруя так, не перестаем глаголать.
   Стих 13. Имуще же тойже дух веры, по писаному: веровах, темже возглаголах, и мы веруем, темже и глаголем.
   Сказал: в нас смерть действует. Теперь продолжает как бы: но это не мешает нам и не отнимает у нас ревности продолжать дело проповеди Евангелия. Есть вера, воодушевляющая нас. И мы в сем случае оказываемся в таком же положении, в каком был пророк Давид, когда говорил: веровах, темже и глаголах (Пс. 115, 1). Подобный же дух веры исполняет и нас; имея его, мы веруем и, веруя, глаголем. Глаголем, то есть продолжаем благовестие Евангелия во спасение и живот всех, хотя отвсюду окружены только смертями. В чем именно дух веры, из примера святого Давида нельзя выводить. Апостол берет только одно обстоятельство, что святой Давид от напряжения веры не мог удерживать языка, и говорил. Подобным же образом (говорит) и нашим языком движет неудержимая сила веры. Какой же смысл у Апостола имела вера? – Судя по предшествующей речи, это будет непоколебимая уверенность, что мы исправляем дело Божие во славу Божию и вечное благо всех людей. Последующие же слова: ведяще,– что Бог и нас воздвигнет, и проч.,– представляют то, чем восполняется и оживляется сия вера; ибо без сего она не имела бы будто окончательного пункта, или была бы без конца. Но как это такой пункт, который можно назвать средоточием веры, то очень вероятно, что Апостол, говоря о вере, разумел именно этот предмет веры. Святой Златоуст говорит: «Доказав, что бедствие не есть признак бессилия и оставления от Бога тех, кои терпят бедствия, Апостол переходит к вере и к ней все направляет. И для утверждения сей веры опять указывает на воскресение Христово, говоря: и мы веруем, темже и глаголем. Чему же веруем? – Яко воздвигий Иисуса и нас воздвигнет». То же и Феофилакт: «Веруем, потому и глаголем, что как Иисус воскрес, так и мы здесь будем избавляемы от всех опасностей смертных, а там совоскрешены со Иисусом».
   Стих 14. Ведяще, яко воздвигий Господа Иисуса, и нас со Иисусом воздвигнет, и предпоставит с вами.
   Совоскресение Господу во славе есть самый воодушевительный и возбудительный в христианском исповедании предмет. Сколько здесь утешения терпящим за веру! Сколько подкрепы подвизающимся в жизни по духу веры! А вот и Апостолы к перенесению трудов в насаждении веры на земле почерпали нравственную силу из той же истины. Бедное естество наше так прославлено в воскресении Господа Иисуса – для Него ли? – Нет, это образ, основание и сила воскресения всех верующих к славе о лице Иисус Христове. Созерцая это, Апостол и прежде еще говорил: не ктому себе живу. И здесь то же говорит: пусть смерти кругом; мы веруем, что нам принадлежит живот, которого никакая смерть восхитить не может. Мы стоим в обладании сим животом и, не боясь смертей, с дерзновением ведем дело благовестия.
   Ведяще. Поелику это ведение здесь стоит как истолкование веры, то его надо признать таким, которое обнимает все сознание и,– как оно заправляло всею жизнию Апостолов,– таким, которое закрывало собою все другие предметы ведения и всегда стояло впереди. Яко воздвигий Господа Иисуса,– Бог Отец, совместно, без сомнения, со Святым Духом. Воскрес воплотившийся Бог Сын; но воскресение совершилось единодействием Пресвятой Троицы. И нас со Иисусом воздвигнет. И нас – о себе говорит Апостол, об Апостолах, то есть непрестанно умирающих в деле благовестия и преподания всем благодати; конечно, не имея той мысли, что их только и воздвигнет, но что со всеми и их воздвигнет. Воскресение Христово положило основание общему всех людей воскресению. Теперь уже необходимо воскреснут все. Разность будет только в том, для чего и в каком виде кто воскреснет. Одни воскреснут во свете и для славы, а другие в мрачности и для мук. И светло воскресшие не в одной степени светлости явятся. Какою светлостию будут окружены Апостолы?! Это они предчувствовали. И вот источник воодушевления, о коем у Апостола здесь речь! Воздвигнет со Иисусом, δια Ιησου, чрез Иисуса. Сила воскресения Христова от Него перейдет тогда на всех. Теперь она в Нем едином сосредоточена и в других действует только духовно. Когда по вере возрождаются в купели крещения, то вместе с тем приемлют семя к славному воскресению. Дар Духа Святого закрепляет сию надежду существеннее. На сем основании всякий крещеный может исповедать нелестно: и меня воздвигнет к славе, если сохраню благодать крещения или потерянную возвращу покаянием. Эта общая всем вера в Апостолах восходила на высшую степень ради того, что они существеннее становились причастниками смерти Христовой, ибо говорит: мы в смерть предаемся присно Иисуса ради. Как в Господе смерть и воскресение неразделимы были, так неразделимым сознавали и Апостолы свое воскресение чрез Господа с своим умиранием за Него.– И предпоставит с вами. Пред кем поставит? Если пред собою и пред престолом своим, это наведет мысль на суд, имеющий быть по воскресении. Но как у Апостола мысль – о воодушевляющей преславности будущего, то ближе будет: представит в блаженное царство, или туда, где Господь обетовал быть слугам Его.– С вами, прибавил, чтоб напомнить коринфянам, что это и их веры предмет, и чтоб, устремив внимание на славу воскресения Апостолов, они не выпускали из вида своего воскресения с ними и не забывали соответственных сему упованию обязательств. Блаженный Феофилакт пишет: «Воздвигнет и нас с вами к получению нескончаемых благ. Этим он воодушевляет их к хранению веры и к ревности о соответственной вере доброй жизни».
   Стих 15. Вся бо вас ради, да благодать умножившаяся, множайшими благодарении избыточествит в славу Божию.
   Показывает, что он нимало не преувеличенно сказал: воздвигнет нас и предпоставит с вами. Говоря так, не слово лести к вам простераю, но потому так говорю, что так должно быть: ибо все для вас, для вас – не коринфян только, но и всех верующих,– вся, все домостроительство во Христе Иисусе здесь и все блага неописанные там. Феодорит пишет: «Вас ради, то есть верующих; ибо сказал не об одних коринфянах, но о всех принявших проповедь. Бог, промышляя об общем всех спасении, совершил домостроительство Владыки Христа». Святой Златоуст говорит: «Для вас Его воскресение и все прочее. Ибо не для одного только человека Он столько совершил, но для всех».
   Да благодать умножившаяся, то есть сделавшаяся достоянием многих. Господь устроил спасение всех и учредил Апостольство, чтобы оно силою Духа Святого по всей земле, во всех языках и обществах положило основы общему всех людей спасению. Это мы и делаем. Слово благовестия распространяется; вместе с ним разливается благодать, возрождающая к новой жизни, в залог нескончаемого блаженства в вечности. Причастившиеся сей благодати вкушают радость о Духе Святом, подвигающую уста на благодарение. Чем больше причастников благодати, тем более уст благодарных. Множащаяся благодать множит благодарение; избыточество благодарения избыточествует в славу Божию. Слава Божия – последняя цель всего домостроительства во Христе Иисусе. Ангелы выну славословят Бога; на то же славословие созданы и люди. Но их песнь славословная порвалась на первых порах. Надлежало восстановить ее. Чтоб восстановить, Сын Божий, воплотившись, нисходил до последних степеней уничижения и потом восшел человечеством на последние степени славы. Приобщив его всевозможной славы, Он сделал его вновь способным воздавать возможно высшую славу Богу. Причащающиеся благ во Христе Иисусе вкушают и славы Божией и славословят Бога. Славословие – знак вкушения радости жизни. Потому оно и стало целию всего, что Бог всех хочет облаженствовать. Бог хочет, чтобы все вкусили благ духовных, все радовались, а ради этого и благодарили, и славословили Его. Апостол говорит о вкушении благодати множайшими и о благодарении множайшими, потому что не все хотят того, чего хочет Бог.         вв) Созерцание будущей жизни (4, 16–5, 10)    Высказав ту истину, что Апостолы воодушевляются в трудах благовестия, при беспрестанной насмертности, тем несомненным убеждением, что имеют воскреснуть Иисус Христом в славе, рассудил святой Павел долее подержать внимание наше на этом предмете, по причине его крайней важности в деле устроения спасения. В нравственном отношении самая влиятельная, самая остепенительная, самая возбудительная истина есть истина о будущей жизни. Установившиеся в созерцании ее не согрешают, в трудах же доброделания и подвижничества меры почти не знают. Апостол и положил подержать на ней побольше внимание. Он говорит в своем лице: мы, нам, наше, может быть, потому более, что сам испытывает те чувства, которые изображает; но рассуждения его по содержанию не имеют исключительного отношения к апостольскому служению, а суть рассуждения, идущие ко всем христианам вообще. Он их всех представляет в своем лице, когда говорит: мы, нам, наше.         α) Будущая жизнь преславна (4, 16–18)    Стих 16. Темже не стужаем си: но аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни.
   В будущую жизнь перенесся Апостол мыслию по поводу своей непрестанной насмертности. С этого же и теперь начинает речь, и как по лестнице возводит нас от тления внешнего человека к обновлению внутреннего, от него к мере будущей славы и, восшедши таким образом к невидимому и вечному, там нас оставляет, желая, чтоб мы и не сходили оттуда посмотреть, яже суть в доме нашем земном.
   Темже не стужаем си: не скучаем, не тяготимся, не изъявляем никакого недовольства. И в начале главы то же говорил он: имуще служение сие, не стужаем си. Там – после того, как сказал, что в домостроительстве Нового Завета все вводятся в созерцание славы Божией откровенным лицом, чтоб преобразовываться в тот же образ от славы в славу, с такою мыслию: как с охотою не послужить такому преславному делу, не обращая внимания на все внешние неудобства? Здесь то же внушает после того, как выразил уверенность в спрославлении с Господом по воскресении. Имея в виду такую славную участь в будущем, мы, говорит, не стужаем си, несмотря на окружающие нас скорби, беды, смертные опасности. «Не печалимся, не предаемся малодушию, но переносим все мужественно» (Феодорит), «зная силу Божию, которая и ныне нас избавляет от всяких бед, и в будущем воздвигнет в славе» (Феофилакт), «и видя, как все делаемое и претерпеваемое нами обращается в умножение славы и благодарения Богу» (Экумений).
   Но и это все претерпеваемое нами не остается без отношения к будущей жизни. Будущая жизнь будет соответствовать духовному преспеянию здесь. Внешние же скорби усовершают дух. Пусть тлеет внешний человек! От этого, или при этом, внутренний обновляется по вся дни. Внешний человек – тело с потребным для него и с участию его; внутренний – дух и душа (Феофилакт, Экумений). Внутренний человек то же, что потаеный сердца человек (1 Пет. 3, 4), дух самосознательный и свободный, с его отправлениями – страхом Божиим, совестию и неудовлетворенностию ничем тварным. Таков он в естественном порядке. Под действием же благодати он благоговейно предстоит Богу, с любовию созерцая Его в безмятежии, ходит неуклонно в заповедях Божиих, имея закон Бога своего в сердце своем, и за то преисполняется радостию о Дусе Святе, вкушает, сколько благ Господь и теряет вкус ко всему, что не Господне. Все эти проявления духа под действием благодати начинаются с первой минуты рождения в новую жизнь; но растут они и крепнут постепенно, более от благодатных воздействий, но немало и от внешних состояний человека. Благосостояние внешнее много может мешать совершенствованию его; скорби же внешние много помогают тому, держа дух в отрешении от всего и давая ему возможность всею полнотою своею принимать благодатные влияния и обращать все усилия свои на самовозрастание, не развлекаясь ничем сторонним. Это и разумеет Апостол, когда говорит, что когда внешний человек тлеет, внутренний обновляется по вся дни. Святой Златоуст говорит: «Каким образом тлеет внешний человек? – Когда терпит бичевания, гонения и другие бесчисленные бедствия. А внутренний как обновляется? – Верою, надеждою, ревностию. Чем более страждет тело, тем более душа имеет благих надежд и тем более просветляется, как золото, много искушенное действием огня».
   Само собою разумеется, что означенное тление внешнего человека обновляет внутреннего не безусловно, а под условием благодати, веры и жизни по вере. Ибо обновление не от него собственно исходит, а им способствуется, имея свой особый источник. Тление внешнего человека или невольно случается, или произвольно устрояется, но значение его и действие одно: способствует обновлению внутреннего, питая в душе страх Божий, просветляя совесть и отрешая от всего тварного, от всякого земного пристрастия. Тление внешнего человека, кроме бед и скорбей, совершается еще умалением пищи и пития, сна и отдыха, удалением от развлечения чувств чрез уединение, пресечение забот и вообще истощание тела и довольство самою крайнею мерою нужного, с устранением себя от многомятежия. Такой порядок жизни уже предполагает зарождение внутреннего человека; предполагает, но не прямо указывает на него: ибо и это все можно делать внешно. Настоящий внутренний человек есть благодатию рожденный и ею воспитываемый и обновляемый. Когда это есть, то тление внешнего человека необходимо требуется, и только в этом случае тление сие способствует обновлению внутреннего. А без сего чрез тление внешнего человека никогда не обновляется настоящим образом внутренний человек.
   Стих 17. Еже бо ныне легкое печали нашея по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделовает нам.
   Еже ныне,– το παραυτικα,– нынешнее, мгновенное. Легкое печали – легкие прискорбности. Как ни велико, говорит, то, что мы терпим, так что нас справедливо надо назвать насмертниками; при всем том это суть только прискорбности, легкие и скоропреходящие, если смотреть на них с точки зрения будущей славы. Что сия жизнь пред вечностию, и стоит ли брать ее в счет, если бы и всю ее беспрерывно пришлось прострадать? Печали бывают и очень чувствительные; но как они все проходят, а минувшая печаль уже не тяжела, то они все в собственном смысле легки. Печаль, конца не имеющая, хотя бы она и невелика была, не может не казаться подавляющею. По преумножению в преспеяние,– καθ υπερβολην εις υπερβολην,– по преизбытку в преизбыток,– хочет сказать: меры нет в каком преизбытке, «в величайшем преизбытке» (святой Златоуст); «будущая слава имеет величие преизобильно преизобильное» (Феофилакт). Тяготу вечныя славы,– αιωνιον βαρος,– вечную тяготу славы. В противоположность скоропреходящим легким прискорбностям ставится вечная тяжелая слава,– слава представительная, полновесная. «Легкому и удобоносному противопоставляет Апостол тяжелое, то есть многоценное» (Феодорит). Соделовает нам,– приготовляет нам; терпим здесь, а там слагается уже, что следует за претерпеваемое здесь. Идут современно: здесь легкая прискорбность, там залог полной славы. «Смотри, как он отнимает силу у скорбей настоящей жизни; когда настоящее противополагает будущему, временное – вечному, легкое – полновесному, скорбь – славе. Все дело полагает он в надежде» (святой Златоуст). Прискорбности внешние верою и благодатию поставляют страждущего в тесное общение со страданиями и смертию Христовою. Оттого они бывают проводниками и жизни Христовой, обновляющей внутреннего человека. Но то же общение в страданиях и смерти Христа Господа, прославленного уже, служит основанием прославления и страждущих Его ради. Отсюда следует, что скорби, обновляющие внутреннего человека, служат вместе залогом вечного прославления. Посему Апостол поставляет обновление внутреннее с прославлением будущим в некоторой причинной связи: еже бо.– Они сходятся путем скорбей в одном источнике, прославленном Господе Спасителе, обновляющем духовно общащихся с Его страданиями и смертию силою веры и благодати и готовящем им славу, какою Сам облечен, восседя одесную Отца, яко победитель смерти и ада.
   Стих 18. Не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна.
   Условие выставляет Апостол, при котором тление внешнего человека обновляет внутреннего и легкое печали тяготу вечной славы соделывает нам. Под тем условием, говорит, если мы не смотрим на видимое, а на невидимое, или при таком строе нравственном, в коем не смотрят на видимое, а на одно невидимое. Это само собою видно. Смотри на солнце, и светоносностию его исполнишься (внутренний обновится). Также подымись повыше, и все на земле сущее покажется мелочным и ничтожным.– Святой Златоуст говорит: «Показывает способ, как легкою делается тяжесть скорби. Как же? – Не смотрящим нам, говорит, видимых, но невидимых. Если будем отвращать взор свой от видимого, то настоящее будет для нас легко, а будущее велико». Ту же связь видит в этих текстах и Экумений: «Поелику назвал скорбь легкою, хоть она бывает тяжела, то объясняет теперь, каким образом бывает легкою нынешняя скорбь. Если, говорит, не будем смотреть на видимое, а на невидимое. Ибо противопоставь только тамошнее здешнему, и увидишь, как все здешнее покажется легким. Ибо это все временно, а то вечно».
   Не смотряющим,– μη σκοπουντων. На ристалищах,– σκοπος,– мета, до которой надлежало прежде всех достигнуть, чтобы получить награду. Бегущие на конях или на ногах взор свой весь вперяют в эту мету, ни на что стороннее не обращая внимания, будь тут золотые горы. Апостол выражает, что обновляемым духовно, ждущим вечной славы надлежит не только в цели не иметь ничего видимого, но и во внимании того не держать, быть так к нему, как бы его не было; цель же, куда взор их, минуя все, должен быть вперен, есть исключительно невидимое. Оно одно – предмет их желаний, стремлений и надежд. Пока человек живет телом и душою оплотенелою, до тех пор невидимое кажется ему чем-то призрачным, неопределенным, будто не сущим. Когда приходит благодать и пробуждает дух, то в числе первых требований к восприятию новой жизни есть отречение от видимости, от опор, надежд и утех, видимыми вещами и лицами подаемых, и обращение к невидимому, чтоб там положить надежды свои и предметы своих исканий и надежд. Этим требуется жертва кровная, но она необходима. Сознавший это делает себе перелом, как это ни больно, и приносит требуемую жертву. Она отворяет дверь входа благодати, образующей нового человека. Родившись под таким отчуждением от видимого, внутренний новый человек, если он развивается правильно, уже не возвращается сюда, а живет там весь в невидимом. Оно одно становится для него истинно сущим; видимое же призрачным и исчезающим, как оно и есть на деле. Почему в словах Апостола: не смотряющим нам видимых можно видеть такой смысл: уж это такой порядок, или закон жизни о Христе Иисусе, что мы не смотрим на видимое, а на одно невидимое.– Что это невидимое? – Бог, в Троице поклоняемый, и все то, что дает Он вкусить приближающимся к Нему. Это немногосложно, но многообъятно,– и одно насыщает; тогда как видимого много, но оно не насыщает, а только раздражает вкус. Что это видимое? – Все, что считает благом человек, этой жизни преданный: довольство, сласти, почет, преобладание, властвование, широта предприятий и успешность в них, и подобное.
   Видимая бо временна, невидимая же вечна. Не касается других черт видимого и невидимого, потому что эти нагляднее. Пристращенному к видимым вещам, что ни говори об этом с невыгодной стороны, все не совсем внятно будет; а что все это временно, это осязательно видно, ибо пред его глазами течет, как река, и постоять не может. Отрешившийся от видимого и сочетавшийся с невидимым, хотя и мог бы понять многие другие черты сего невидимого, кроме вечности,– но как он уже и вкушает их и в этом вкушении видит блаженство отрешенной от всего жизни, то для него утешительнее всего слышать, что невидимое, сладость которого он начал вкушать, вечно и что, следовательно начатому им сладостному благобытию конца не будет. Так Апостол, простым словом, одним дал сильное вразумление, а другим крайне утешительное ободрение. Святой Златоуст говорит: «Не сказал, что одни скорби временны, но – все видимое, хотя бы то была скорбь, хотя бы радость; чтобы и в радости мы не расслабевали, и скорбями не тяготились. Посему же, говоря и о будущем, он не сказал: царствие вечно, но невидимая вечна, хотя бы то было царство, хотя бы мучение – чтобы мы сего последнего страшились, а к оному стремились. Итак, поелику видимое временно, а невидимое вечно, то к невидимому и будем простирать наши взоры. Если временное предпочтем вечному, то чем извиним себя? Положим, что и временное приятно, но оно непродолжительно, а мучения за оное не будут иметь ни конца, ни пощады. Какой ответ дадут те, кои, быв удостоены Духа Божия и вкусивши уже от толикого дара Божия, после обратили взоры свои долу и ниспали к земному?»         β) Почему особенно желательна будущая жизнь? (5, 1–5)    Потому что там мы облечемся в тело небесное, чистое, легкое, светлое. Это тело, настоящее, грузно, тяготит, требуя много о себе заботы, а само воздает противлением духовным стремлениям нашим к небесному. Вот мы и желаем сбросить это грубое тело, чтоб облечься в то, духовное. Это воздыхание в нас от Бога, давшего нам обручение Духа, Который предызображает нам будущее светлое состояние и удостоверяет Самим Собою в его действительности. Отсюда и воздыхания.
   Глава 5, стих 1. Вемы бо, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворену, вечну на небесех.
   Вемы бо. Настоящий период бытия нашего есть переходный и устроен вследствие падения. Надлежало бы это нам сознавать и ощущать. Но, прижившись, мы обыкновенно миримся с пребыванием на земле и с жизнию в теле. Чаяние другой жизни является у нас в самом неопределенном и шатком виде. Благодать Божия, рождая в новую жизнь, оживляет и чаяние будущей жизни, представляя ее в определенных очертаниях. Это и выражает Апостол, говоря: вемы бо. У него это было ясное знание. Мы ведаем об этом со слов его; но обязаны знать так же, как и он знал, потому что сподобились той же благодати Духа Святого. Имеют такое знание чистые сердцем, в коих благодать Духа является в действенности.
   Аще земная наша храмина тела разорится.– Аще – не в таком смысле говорит: в случае, если разорится, а в таком: когда разорится, выражая, что это есть желанная и несомненная минута освобождения от этой земной ноши, тяготящей нас и к земле приковывающей. Земная храмина тела,– οικια του σκηνους,– земное наше жилище скинийное, или скиноподобное. «Апостол говорит так о нашем теле. Назвав его скинийным, он указал на удоборазрушаемость его и кратковременность здешней жизни» (святой Златоуст). Тело это, или такое, есть дом души, но земной только, временный, на время поставляемый, подобно скинии, или палатке, которая самым видом своим дает разуметь, что теперь она стоит здесь, а чрез несколько дней и даже часов ее не будет здесь. Тело – это переходное жилище. Когда оно разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворену вечну, на небесех.
   Создание от Бога,– οικοδομην εκ θεου,– здание, от Бога устрояемое, Богозданный дом. Разумеет Апостол не обители вечные, а будущее наше тело, называя его вслед за сим храминою нерукотворенною. Назвать его нерукотворенным подало повод, может быть, сравнение со скинею; мысль же у него та, что настоящее тело устрояется естественным путем рождения, вследствие которого оно и есть обременительное во многих отношениях жилище, этою самою тяготою своею возбуждающее желание освободиться от него, чтоб восприять новое; будущее же тело будет жилище, зиждительною силою Божиею устрояемое, потому свободное от всего, от чего так тяжелым бывает настоящее тело. Вследствие сего храмина та – будущее тело – будет вечно, ибо будет составлено не из грубых стихий, самым образом сочетания своего предрекающих разрушение и разложение, а из элементов нетленных, или из одной стихии небесной. С таким телом уже нельзя жить на земле; приличное ему место есть небо; или землю надо будет превратить в небо.– Словом: на небесех Апостол означил, где будет наше пребывание с будущим телом. Но само тело восприимется на земле, ибо это есть воскресшее тело, а воскресение последует на земле. В другом месте Апостол говорит, что достойные пребывать с Господом по воскресении воспарят в сретение Господу на воздухе и не возвратятся уже оттуда на землю, а всегда с Господом пребудут (1 Сол. 4, 17).
   Апостол говорит, что когда разорится земная храмина тела, имеем на небесах храмину Богозданную, вечную. Имеем будто тотчас по совлечении этого бренного тела путем смерти; тогда как, по Божию устроению, между тем и другим положен промежуток, который может прекратиться каждое мгновение, но длится еще, и определенного ему предела никто назначить не может. Ждет Господь, пока все могущие спастись познают Его и внидут в стадо Его. Зачем же так сказал Апостол? – Чтоб из слов его не делать побочных, несостоятельных наведений, надо иметь в мысли, что во внимании Апостола были только два момента – жизнь в этом теле, тяжелая и обременительная, и жизнь в будущем преславном теле, светлая, небесная, желанная, которая несомненно будет получена. Он хотел только сказать: сбросим это тело, временное, и получим то, вечное, небесное. Что будет между этими моментами, того он не касается, это не входило в его рассуждение в настоящем случае.
   Стихи 2 и 3. Ибо о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе; аще точию и облекшеся, не нази обрящемся.
   Вот причина, почему мы воздыхаем! Та, что желаем облещися в небесное наше жилище, в тело нетленное и нерукотворенное. Знаем наверное, что оно есть и что оно несравненно лучше настоящего тела, или что оно-то и есть настоящее тело, какое надлежит нам иметь; потому и вожделеваем его.– Желающе, επιποθουντες, имея сильное, неудержимое желание. Почему и воздыхаем στεναζομεν,– воздыхаем со стенанием. Силе желания ответствует и воздыхание. Святой Златоуст говорит: «Скажи мне, в какое жилище (желаем облещися)? – В нетленное тело. Отчего же ныне воздыхаем? – Оттого, что оное тело гораздо лучше. Небесным же, το εξ ουρανου, называет оное по причине его нетления, а не потому, что будто оно с неба низойдет на нас; с неба оно получит только животворную благодать (нетления), его оживляющую». «Не сказал: ενδυσασθαι – облещися, но επενδυσασθαι – переоблещися, переодеться, потому что не в иное облечемся тело, но сие тленное облечется в нетление» (Феодорит). О каком воздыхании говорит здесь Апостол? – О том, которое обще всем благочестивым христианам, не в угождении плоти живущим, а достойно имени своего идущим вслед Господа со крестом самоотвержения. Что будет другая жизнь, все знают, но желание ее не у всех, ибо не у всех полно самоотвержение. Труды самоотвержения дают дерзновение желать той жизни, а свидетельство совести поддерживает его удостоверением, что сретят там милость Божию. Все такие и желают разрешиться и со Христом быти. Усиливается сие желание до вожделения со стенанием от восчувствованной и постоянно чувствуемой тяготы тела, и особенно того, что часто им пользуется враг к прельщению и увлечению на недолжное, или к постановлению в нежелаемое состояние расслабления, сонливости, утомления, неподвижности. Или не то ли воздыхание разумеет святой Павел, которое слышится во всех людях, о том, что мы изгнанники на земле, отечество же наше не здесь? Оттого у всех есть некая туга, как бы тоска по родине. Вне христианства эта тоска остается неопределенною, а в христианах получает точный и определенный смысл.
   Аще точию и облекшеся не нази обрящемся. Если не нази разуметь в отношении к телу, то есть не без тела обрящемся, то в этом стихе не будет никакой мысли. Ибо какой смысл сказать: если только и облекшись в новое тело не без тела обрящемся? Если б вместо облекшеся, ενδυσαμενοι, стояло совлекшеся, εκδυσαμενοι, тогда была бы мысль такая: желаем облещись в новое тело, а этого совлещись, то есть желаем совлещись его, но не так, чтобы, совлекшись, оставаться без тела, нагими. Такая мысль была и у святого Златоуста, вероятно по встреченному им чтению – εκδυσαμενοι. Он говорит: «То есть хотя и сложим с себя сие тело, впрочем не без тела там явимся, но с сим же телом, которое сделается тогда нетленным». Но чтение – εκδυσαμενοι не оправдывается, и всеми принято читать ενδυσαμενοι. Читая же: облекшеся, нельзя давать сему тексту другого смысла, как тот, который дают ему наши толковники, то есть не нази от добрых дел и славы. Ибо под этим только условием вожделенно облачение в новое, нетленное тело, а без этого оно не только не благо, но есть начало крайнего злострадания, потому желательным быть не может. Апостол и говорит: воздыхаем в желании облещись в новое, небесное, тело, но, конечно, с таким приложением: если только, и облекшись в него, не обрящемся обнаженными от славы, благодати и благоволения Божия.
   Святой Златоуст после приведенного мнения продолжает: «Некоторые же словам: аще точию и облекшеся не нази обрящемся дают иной смысл, и весьма рассудительно; то есть чтобы верующие, в надежде на воскресение, не предались беспечности, Апостол сказал: аще и облекшеся, то есть в нетление, и получив нетленное тело, не нази обрящемся (не лишены будем) славы и вечного спасения. Ибо хотя воскресение обще всем, но слава не для всех. Одни воскреснут в честь, а другие в бесчестие; одни для царствия, а другие для мучения». То же пишет и Феодорит: «Хотя всякий человек облечется в одежду нетления, однако же не все станут причастникам Божественной славы. Посему нагими называет лишенных Божественной славы, к которым и себя причисляет Апостол, и коринфян, и всех людей, научая сим скромности».
   Этим выражается то, что имеющие быть осужденными по воскресении будут чувствовать себя находящимися в обнаженной срамоте, подобно тем, кои бывают выставляемы на позор нагими пред многочисленным собранием людей. Как это естественно, очевидно само собою. Говоря же о сем, Апостол хотел предпослать внушение: потщитесь же не нагими обрестись в день тот, столь вожделенный по себе. Это внушение и прямо выражает он ниже: потщимся благоугодными быть Господу (стих 9).
   Стих 4. Ибо сущии в теле сем воздыхаем отягчаеми; понеже не хощем совлещися, но пооблещися, да пожерто будет мертвенное животом.
   Объясняет, в каком смысле желаем сбросить это тело и по какому побуждению. Тяжело, говорит, это тело, много требует о себе забот: накорми его, напой, одень, дай покойное ложе, и это каждый день, а иное и на день подай ему несколько раз; так что целый век маешься будто из-за одного того, чтоб ухаживать за телом. Между тем для жизни по духу оно не только помощи не подает, а напротив, служит первою к тому помехою, до последнего издыхания. Бывает, что все враги смолкают, а оно все тянет долу. Вот почему сущии в теле сем, мы и воздыхаем, воздыхаем, будучи им стягчаемы.
   Но не прими кто поэтому ложной мысли, будто мы желаем избавиться от тела, чтобы совсем быть без тела. Нет; мы воздыхаем о свободе от такого тела, а не вообще от тела. Быть с телом положено человеку зиждительною премудростию по строю творения, и без тела ему быть неестественно. Без него не может он не чувствовать себя неполным, оскудевающим, лишаемым, а потому не может вкушать и полной радости бытия, даже при уверенности, что оно есть благобытие. Потому, желая совлещись этого тела, мы не того хотим, чтоб быть без тела, но того, чтоб только переодеться. (Пооблещися, επενδυσασθαι, переоблещися.) И именно как? – Да пожерто будет мертвенное животом. Вот чего желаем! Чтоб из тела этого взята была мертвость: тление и страстность, а на место их вселилась в него жизнь нетленная, чистая, пресветлая, небесная; вошла бы в него эта жизнь и поглотила ту мертвость, и совсем преобразила его. «Воздыхаем, не избавиться желая от тела, но имея желание стать свободными от страстей его, ибо вожделеваем не совлечься тела, но переоблещися в нетление» (Феодорит). Святой Златоуст говорит: «Не о том воздыхаем, говорит, чтобы освободиться от тела, ибо мы не желаем совсем сложить с себя тела, но желаем только освободиться от тления, которое в нем находится. Потому и говорит, что мы хотим не совлечься тела, но только облечься в бессмертное. Потом сам же объясняет, как это возможно: да пожерто будет мертвенное животом. Для многих могло показаться тягостным отложение тела, а он вопреки общему голосу говорит: мы воздыхаем потому, что желаем от него освободиться. Другой мог сказать на это: если душа столько болезнует и страдает, разлучаясь с телом, то как ты говоришь, что мы воздыхаем потому, что долго не можем освободиться от него? Предупреждая сие возражение, он говорит: и я не говорю, что мы о том воздыхаем, как бы сложить с себя тело, ибо никто без скорби не слагает оного; но воздыхаем о том, как бы облечь его в нетление. Тяготимся мы телом, но не от того, что носим тело, а от того, что носим тело тленное и страстное. Сие и производит в нас скорбь. Но грядущая жизнь истребит и уничтожит тление,– тление, а не тело». «Как восходящий свет рассевает тьму, так негибнущая жизнь уничтожает тление» (Феодорит).
   Стих 5. Сотворивый же нас в сие истое Бог, Иже и даде нам обручение Духа.
   Для такой нетленной жизни, говорит, мы и первоначально были созданы, но пали и чрез грех подверглись тлению. Господь и Спаситель уничтожил тление, поправ смерть воскресением. Таинственно мы соделываемся причастниками сего воскресения в крещении, слагая в нем ветхую жизнь и облекаясь в новую. Но в этом только залог, начало и основание к будущему воскресению в славе, подобно воскресению Господа. Здесь это действуется таинственно верою и благодатию в духе; а при общем воскресении мы самым делом облечемся в нетление. А что это так будет, в этом да удостоверит всякого присущая нам благость Святого Духа. Он есть залог наследия нетленной жизни. Так благоволил устроить Бог.
   Святой Златоуст говорит: «Грядущая жизнь уничтожит тление; а как это произойдет, о том не спрашивай. Бог будет тут действовать. Не испытывай сего. Потому и присовокупил: сотворивый же нас в сие истое Бог. Сим он показывает, что это прежде было определено о нас, ибо не ныне только Бог открыл нам сие, но в начале еще, когда образовал нас из земли и созидал Адама ибо не с тем созидал его, чтобы он умер, но чтобы соделать его бессмертным. Потом, чтобы более удостоверить в сем, присовокупил: Иже и даде нам обручение Духа. Ибо как тогда на сей конец создал Он человека, так и теперь чрез крещение воссоздал его для той же цели, и в удостоверение сего предоставил нам немаловажный залог Святого Духа. О сем залоге и обручении часто упоминает Апостол, как для того, дабы показать, что он всем одолжен Ему, так и для того, чтобы и сим убедить в истине своего учения упорных и ожесточенных сердцем».         γ) Что делать должно, чтоб сподобиться будущей жизни славной? (5, 6–10)    Для этого надо всячески постараться благоугодить Господу. Я сказал, говорит, что тяготимся жизнию в теле сем и желаем сбросить его. Теперь укажу вам, почему это особенно тяжело,– потому что тело мешает нам видеть Господа. Мы и рвемся из него, чтобы быть с Господом. Но если так, то, пока мы живы, надобно нам поревновать об угождении Господу, ибо не угодившие Ему не на радость себе сретятся с Ним, а только затем, чтоб выслушать себе осудительный приговор.
   Стихи 6, 7, 8. Дерзающе убо всегда, и ведяще, яко живуще в теле, отходим от Господа; верою бо ходим, а не видением. Дерзаем же и благоволим паче отъити от тела и внити ко Господу.
   Дерзающе, и потом дерзаем, кажется, означает здесь не что другое, как решительность того душевного действия, которое выражает следующий за ними глагол. Так дерзающе и ведяще означает ведение решительное, с убеждением, не допускающим никакого сомнения; дерзаем и благоволим означает решительное, не допускающее никакого колебания желание. Экумений так перифразирует сии слова: дерзающе и ведяще, θαρρουντως ειδοτες, дерзновенно ведая; а дерзаем и благоволим, θαρρουντως ευδοκουμεν,– дерзновенно благоволим. Апостол потому говорит: несомненно ведая, что, живя в теле сем, отходим от Господа, мы сильно желаем отъити от тела и внити ко Господу. Слова же: верою бо ходим, а не видением, составляют вносное положение, объясняющее опытом, что точно тело отдаляет нас от Господа. Феодорит так выражает общую мысль сих текстов: «Апостол не то говорит, что мы отчуждены от Господа (или чужды Господу), будучи сопряжены еще с этим, смертным, телом, но что ныне не видим Его телесными очами, а тогда и узрим, и с Ним будем. Ибо ныне, говорит, не видим самых ожидаемых вещей, а усматриваем их только верою. Посему-то самому и желаем отъити от тела и внити ко Господу».
   Говоря: «дерзновенно ведаем, что, живя в теле, отходим от Господа», Апостол дает разуметь, что такое ведение требует дерзновенного ума. Равно и словами: «дерзновенно благоволим отъити от тела и внити ко Господу» дает разуметь, что такое желание благоволительное требует мужественного духа. В самом деле, терпящим ради Господа гонения, озлобления и непрестанные опасности смерти, сторонние могли говорить: что такое вы делаете? Терпите, а Того, за Кого терпите, не видите. И свои подобные мысли могли приходить терпящим. Этим своим помыслам и чужим речам дерзновенная, верою окрыленная мысль могла смело ответить: да, не видим; но тем не менее Он есть и близ есть, только не видим, а ощущаем. Причиною, почему не видим, служит это тело наше. Живуще в теле, отходим от Господа. Живуще, ενδημουντς, странствуя, как на чужбине. «Странники мы в нем и пришельцы» (Экумений). «Не сказал: сущие, οντες, в теле, а ενδημουντες, потому что мы находимся в нем, как странники в гостинице» (святой Златоуст). В теле странствуем, как на чужбине; отечество же наше, дом наш, там, где Господь, или с Господом. Таким образом, странствуя в теле, естественно отделились мы от родного крова и от Самого Отца Господа. «Тело стало стеною между нами и Господом» (Экумений).
   Итак, что же,– не разломать ли эту стену насильственно и произвольно? – Нет. Такой порядок установить угодно было Самому Господу, чтоб мы сначала верою пожили и, уже оказавшись верными во всем Господу по вере, вступили в такой чин жизни, где будем ходить пред Господом видением, пребывать с Ним лицом к лицу. Ныне такой период, что мы верою ходим, а не видением. Ибо не так бывает, чтоб мы, бывши сначала пред Господом, переходили в тело, как в чужой дом. Нет; мы рождаемся Богу единому ведомым путем и, уже в теле суще, сродняемся с Господом посредством возрождения в купели крещения, по образу Его. Сроднившись так с Ним, чувствуем, что тело отгораживает нас от Него, но должны пребывать в теле до времени, определенного Господом, чтоб окрепнуть в сей новой жизни, возрасти для другой и пред Господом оказать свою верность, когда Он в сокровенности от нас пребывает. Теперь верою Его ведаем, верою к Нему приближаемся и руководимся пребывать в духовном таинственном общении с Ним. Выдержав себя как должно в этот период испытания и воспитания, под блюстительством веры, вступим тогда в другой, в коем будем пребывать с Господом лицом к лицу.
   При всем том, однако ж, нельзя нам равнодушно относиться к той блаженной минуте, когда выйдем из тела и предстанем Господу. Эта минута превожделенная. Почему «зная, что доставляет внитие ко Господу, мы дерзновенно благоволим отъити от тела, или вседушно вожделеваем этого» (Экумений).– Дерзаем же и благоволим паче отъити от тела и внити ко Господу. Дерзновенно благоволим, говорит, потому что такого рода благоволительное, охотное и радостное желание требует мужественного духа. Жизнь в теле, и при сильном сознании ее неудобств, имеет свои приманки, привлекающие к ней. Стать в совершенное к ней отчуждение нельзя без перелома себя крутого, а такой перелом без дерзновенной решимости состояться не может. И далее постоянно держать себя в таком настроении означает воодушевленную мужеством душу. Почему и сказал Апостол: дерзаем и благоволим, то есть дерзновенно и мужественно вожделеваем этого. Читая историю мучеников, не можем не видеть оправдания ими слов святого Павла. Они вожделевали отъити ко Господу, и вожделевали с неудержимым стремлением и мужеством.– Святой Златоуст говорит на эти слова: «Видишь ли, как Апостол, умолчав о неприятных именах смерти и кончины, заменил их вожделеннейшим наименованием – водворения у Господа; и, напротив, обошед наименования жизни, кажущиеся приятными, употребил неприятное, назвав здешнюю жизнь удалением от Господа. А это сделал он для того, чтобы никто не только не услаждался настоящим, напротив, еще обременялся бы оным; и чтобы никто, приближаясь к смерти, не скорбел, но паче бы радовался, потому что переходит к наслаждению лучшими благами».
   Стих 9. Темже и тщимся, аще входяще, аще отходяще, благоугодни Ему быти.
   «Но там ли, здесь ли мы находимся, говорит, наше дело только заботиться о том, чтобы жить сообразно с Его волею. Ибо это главная обязанность наша, так что после сего ты уже без сомнения наследник царствия небесного. Поелику же при всем желании внити ко Господу легко можно уклониться от преднамереваемого пути, то Апостол указывает и то, что всего нужнее на сем пути. Что же это такое? – То, чтобы благоугождать Господу, ибо не просто отойти отсюда хорошо, но отойти, благоугодивши Богу; чрез сие последнее хорошо будет и первое. Равно как не просто жить здесь тяжко, но тяжко жить, оскорбляя Бога. Итак, не думай, что для вечной жизни достаточно одного отъития от тела. Везде нужна добродетель. Посему, как рассуждая о воскресении тел, он не дал успокоиться на одной известности оного, сказав,– аще и облекшеся не нази обрящемся: так равно, говоря и об отъитии от тела, дабы ты не подумал, что сего одного достаточно тебе для спасения, присовокупил, что надобно еще сделаться благоугодным Богу» (святой Златоуст).
   Стих 10. Всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла.
   «Возбудив ревность коринфян многоразличными благами, Апостол не забыл побудить их и страхом угрожающих зол. Ибо блаженство наше состоит как в стяжании благ, так и в избежании зол, то есть в стяжании царства небесного и в избежании геенны. Но страх мучений сильнее действует на нас. Ибо быть наказанными отчуждением от наследия вечных благ иные, может быть, и согласились бы, но терпеть мучения едва ли кто согласится. Конечно, первое надлежало бы почитать более несносным, но для многих, по причине слабости их и привязанности к земному, последнее представляется несноснее.– Итак, поелику многих не столько возбуждают обещания благ, сколько угрозы наказаний, то Апостол и почел необходимым здесь заключить речь свою так: всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым. Но опять, устрашив и возбудив слушателя напоминанием об оном суде, он и здесь не оставил скорби без утешения, но горькое растворил с сладостным, сказав: да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла. Говоря сие, исправных и благочестивых, а между тем гонимых, он укрепляет надеждами; а неисправных и нерадивых возбуждает страхом к исправлению, и вместе подтверждает свое учение о воскресении тел. Ибо, говорит, тело, которое служило добродетели или пороку, не будет исключено от участия и в воздаяниях; но вместе с душами одни (тела) будут преданы мучениям, а другие увенчаются наградами» (святой Златоуст).        

в) Как идет проповедь Евангелия (5, 11–7, 1)

   аа) Бог во Христе мир примирил Себе и дал нам слово примирения; мы и ходим, всех убеждая примириться с Богом. И вам тоже говорим, прилагая совет: смотрите, не пропустите благоприятного спасению времени, 5, 11–6, 2. бб) Мы свое дело делаем, всячески заботясь не быть никому претыканием, а напротив, всем способствовать обращению к вере, 6, 3–10. вв) Позаботьтесь делать и вы свое,– оставя всякое нечестие и беззаконие, прилепитесь к Богу, да будете Божиими, 6, 11–7, 1.         аа) Бог во Христе мир примирил Себе и дал нам слово примирения (5, 11–6, 2)    Бог во Христе мир примирил Себе: в этом α) существо Нового Завета, 5, 11–18. И учредил провозгласителей о сем примирении и пригласителей к нему: в этом β) Апостольство, необходимое учреждение в домостроительстве спасения, 5, 19–6, 2.         α) Существо нового завета (5, 11–18)    Мы, падшие, осуждены на смерть. Сын Божий, воплотившись, умер за всех и спас нас, удовлетворив правде Божией и вложив в нас новую жизнь, 5, 14–18. На переходе к изложению этого предмета, от предыдущего слова о суде всеобщем, Апостол коротко указывает на искренность свою в деле проповеди, 5, 11–13.
   Стих 11. Ведуще убо страх Господень, человеки увещаваем, Богови же явлени есмы: уповаем же, яко и в совестех ваших явлени есмы.
   Как отсвет какой, снес святой Апостол от созерцания будущей жизни, суда и воздаяния по делам – отрезвляющий страх. Нам ведом, говорит. страх Господень, и им проникнуты быв, увещеваем людей, как имеющие дать отчет Богу во всяком слове и деле. Мы так предлагаем слово увещания, как сознающие, что нас видит Бог. Здесь то же выражает Апостол, что прежде: пред Богом во Христе глаголем (2, 17). Бог видит, говорит, что в слове нашем нет ни лжи, ни лукавства, ни лести. Мы уверены, что и вы не иначе понимаете нас, ибо мы не внешно знаемы вам, а ведомы очевидно самой совести вашей.
   Ведуще страх, не умом представляя, но нося его в сердце своем. Человеки увещаваем, πειθομεν,– убеждаем. В чем? – В чем посланы убеждать,– чтоб веровали, освящались таинствами и принимали чрез них благодатную силу к жизни по заповедям Божиим, чтоб в пришествие Господне явиться чистыми и непорочными. Это обнимает все содержание апостольских увещаний. Но часто они вынуждены были заниматься побочными возникавшими вопросами; особенно нередко нужно было удостоверять верующих в неложности и искренности слова своего. Прокрадывались какие-либо недобрые мысли об Апостолах в среду верующих и расстраивали их. Действие веры в душах их чрез то сокращалось или совсем прекращалось. Апостолы долгом своим считали разгонять такие мысли, чтобы дать простор действию веры. Наши толковники под словом: πειθομεν в настоящем месте именно это и разумеют. Феофилакт пишет: Человеки увещаваем – стоит вместо: врачуем соблазны. «Ибо хотя бы ты не делал ничего худого, но если, подав какой-либо повод к подозрениям и имея возможность рассеять соблазн, не рассеиваешь его, то подлежишь осуждению». То же Феодорит говорит: «Мы стараемся исправить тех, которые имеют о нас ложные мнения и доставить о себе сведение, каковы мы действительно». Так и святой Златоуст: «Таким образом, говорит святой Апостол, зная сие, то есть оный страшный суд, мы делаем все так, чтобы не подать вам никакого повода даже ложно подозревать нас в неискренности нашего действования. Видишь ли строгую точность в исполнении обязанностей и заботливость души, пекущейся о благе других? Ибо, говорит, мы подлежим осуждению не только тогда, когда бы в самом деле сделали что худое, но подвергаемся оному и тогда, когда, ничего худого не сделавши, бываем подозреваемы в худом и, будучи властны удалить подозрение, не заботимся о том».
   Богу же явлени есмы. «Бог все знает; Его нечего удостоверять нам в искренности своей» (Экумений). Пред Богом мы открыты; Он видит образ нашего действования; и не следует предлагать Ему какие-либо объяснения, как бы приявшему что соблазнительное на наш счет» (Феофилакт). Цель Апостола в этом слове не Божие всеведение и всевидение представить, а сказать, что их убеждение во всеведении Божием не дозволяет им допустить в себе что-либо неискреннее. Мы ходим, говорим и действуем с сознанием присутствия Божия, и это сознание хранит нас чистыми во всем, подобно пророку Давиду, который говорит: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс, 15, 8).
   Уповаем же, ελπιζω, уповаю; будто ожидает, а между тем выражает полную свою уверенность и этою уверенностию разгоняет всякое недоумение, если б оно таилось еще в них. Он говорит как бы: «Вы не имеете нужды в наших удостоверениях, в точности зная нашу цель» (Феодорит). «Каковы мы на деле, такими вы и знаете нас, и знаете точно, в чистой и ясной совести» (Экумений). «Вы хорошо знаете все наше; мы открыты пред вами; и нам не предлежит разгонять ваши соблазны и подозрения» (Феофилакт). Так говорит Апостол про большинство их, про тело Церкви Коринфской; а что были там и некоторые недобромыслы, об этом говорит Апостол в последней части послания.
   Стих 12. Не паки бо себе хвалим пред вами, но вину даем вам похвалению о нас, да имате к хвалящимся в лице, а не в сердцы.
   Не паки себе хвалим, συνιστανομεν, представляем, рекомендуем вам себя самих. В этом никакой не настоит надобности, потому что мы вам вполне известны. Но говорим так, выясняем все дело, открываем пред вами свои чувства и настроение нашего духа с тою целию, чтоб дать вину к похвалению о нас, чтоб вы, зная все, как мы действуем, не краснели из-за учителей, а напротив, могли хвалиться нами, когда потребует того нужда. Не та мысль Апостола, чтоб они хвалили их без всякой нужды, но чтоб имели наготове твердые основания к отпору нареканий на них со стороны недоброжелателей, и тем, как истину защищали, так и свою совесть обезопашивали, ибо очень много значит хранить ничем неколеблемое убеждение в высоком и неприкосновенном достоинстве преподавших учение Господне. Святой Златоуст говорит: «Смотри, как он всегда предупреждает подозрение в мнимом самохвальстве, ибо ничто так не оскорбляет слуха слушателей, как рассказ чего-либо великого и необычайного о себе самом. Но как он вынужден был сказать о себе нечто такое, то и поправляет себя, говоря: мы сие делаем для вас, а не для себя, чтобы вы имели чем хвалиться, а не мы; но и вы хвалились бы не без причины, но по причине лжеапостолов. Не для того, говорит, говорим сие, чтобы нас хвалили, но для того, чтобы вы могли свободно говорить за нас, и не для того, чтобы вам хвалиться только нами, но чтобы вас не обманывали более».
   Такое понимание мысли Апостола вполне оправдывается следующими словами: да имате к хвалящимся в лице, а не в сердцы.
   Да имате,– что же имате? – «Чем похвалиться» (святой Златоуст), «что ответить и что сказать в защиту нас» (Экумений), «чтоб вы научились, как вам надлежит защищать учителя и обличать лживые речи противников, которые носят на себе двойную личину, иное думают, а иное говорят» (Феодорит). К хвалящимся в лице, а не в сердцы. Чтоб имели вы что сказать пред этими хвалящимися наружною представительностию, а в сердце не имеющими тех добродетелей, какие являют напоказ. На вид они показывали и ревность Божию, и любовь к коринфянам и будто самоотвержение; на деле же, в душе, все это не было таково, как являлось. Святой Златоуст говорит: «Да имате, чем похвалиться к хвалящимся в лице. И сие также не просто и не без всякой нужды заповедует им делать, но когда лжеапостолы будут превозноситься. Он говорит и сие не для своей славы, но чтобы заградить уста лжеучителям, ко вреду коринфян хвалящимся своими делами, хвалящимся в лице, то есть наружными делами, совершаемыми напоказ. А лжеапостолы были действительно таковы и все делали из любочестия; и будучи пусты в душе, хотя имели вид благочестия и казались достойными почтения, но были чужды добрых дел».
   Стих 13. Аще бо изумихомся, Богови; аще ли целомудрствуем, вам.
   Изумлением называет Апостол то, что говорил о себе великое, что в других местах называет безумием (святой Златоуст); а целомудрием – смиренную о себе речь (Феодорит). Эти понятия у всех толковников одинаковы; но в каком отношении первое Богови, а второе вам, понимают разно; от чего произошли разные перифразы этого текста. И святой Златоуст приводит их до трех, не давая видеть, какой из них предпочесть должно. Из этого видно, как трудно указать определенную мысль этого места.
   Аще изумихомся, если кажусь кому вышедшим из себя, незнать что говорящим, потому что говорю об особом меня избрании, о бывших мне откровениях, о знамениях Божиих, мною совершенных, и о другом подобном; то ведь, говоря об этом, я ничего себе не приписываю, а все отношу к Богу; не себя, а Бога прославляю, ибо всем всюду возвещаю, что благодатию Божиею есмь, еже есмь, и что хотя я больше всех потрудился, но не я тут был действующим, а благодать. Так, аще изумихомся, Богови. Можно бы укорить меня, зачем говорю, и в этом смысле: пусть бы сами узнали, кому нужно, стороною, а не из твоих уст. Но я не мог молчать; надлежит говорить всем, что я Божий посол, и указывать признаки того для того, чтобы, видя мое уничижение, не уничижил и не презрел кто и проповеди моей, не отверг ее и не погиб (святой Златоуст). Вот почему, хотя и знаю я, что безумствую, из себя будто выхожу, говоря так о себе, говорю, однако ж, потому что от этого славится Бог и словом моим, и спасением других. Пусть считают меня за это безумным, с радостию переношу это ради Бога. «Если кто считает нас за это безумными, тот пусть знает, что мы для Бога так безумствуем» (святой Златоуст).
   Аще ли целомудрствуем, вам. «Если же говорим что смиренно и с уничижением, сие делаем для вас, дабы вы научились смиренномудрствовать; или так: если кто считает нас смиренномудрыми, тот и сам да научится от нас смиренномудрию» (святой Златоуст). «И то, и другое делаю, говорит, с правою мыслию» (Феодорит).
   Стих 14. Ибо любы Божия обдержит нас суждших сие: яко аще един за всех умре, то убо вси умроша.
   Переходит к слову о существе Нового Завета благодати. Можно поставлять сию речь в связь с предыдущею так: хотя и не ясна определенная мысль Апостола в предыдущем тексте, нельзя, однако ж, не видеть, что он хотел выразить свою постоянную ревность о том, чтобы все делать во славу Божию и спасение людей. Что воодушевляло его на это? – Любовь. Блаженный Феофилакт и слово: изумихомся, в исступление пришли, толкует так, что Апостол был в исступлении от крепкой любви к Богу; она заставляла его забывать себя, так что он меры не знал в порывах самоотвержения. А эта любовь чем питалась? – Созерцанием смерти Христа Спасителя за всех людей. При мысли об этом, говорит, любовь Божия объемлет душу мою, я вхожу в чувство любви Божией, загораюсь и сам также любовию. Но в дальнейшем толковании слов Апостола лучше их не поставлять в соотношение с предыдущею речью, потому что этим можно стеснить возвышенное учение его о существе Завета благодати. Предыдущее лучше признать только поводом, или переходом, к изложению сего учения.
   Любы Божия, του Χριστου, любовь Христова, любовь, которую явил Христос Господь, благоволив умереть за всех, ибо умер по единой любви. Но как в слове: любовь Божия разумеется нередко Божеская любовь, или Богоподобная, так и в выражении любовь Христова слышится любовь Христоподобная. К этому приводит и глагол обдержит, συνεχει, схватывает, объемлет. Чтобы любовь Христова схватила и обняла нас, необходимо восприять ее в чувство. Прими кто всею полнотою сердца любовь Христову, не может он не загореться такою же любовию, и она будет совмещать и теплое чувство благодарения к Благодетелю толикому, и самоотверженную ради Его готовность на все, паче же на делание всякого добра всем, и потому что это паче всего угодно Христу Господу и по чувству братства с ними во Христе. Таким образом, любовь Христова, если обдержит кого, неотложно есть и Христоподобная.
   Любовь сия обдержит нас, суждших сие, обсудивших, взвесивших, умом обнявших, сколько это возможно. Нельзя возгореться любовию Христовою, не сознавши ее, не вообразив всей ее необъятности и величия. Созерцание любви Христовой, отражаясь в сердце, зажигает и его любовию. Размышление о сей любви и всегда этот плод приносит. Суждение здесь не значит постижение, а сознание непостижимого величия любви Христовой, и с той особенно стороны, на какую указывает здесь Апостол, именно ради смерти Христовой за всех, отъявшей силу смерти всех. «Ибо какой еще больше любви, как умереть за всю вселенную, лежащую во зле?» – говорит святой Златоуст. Блаженный же Феодорит пишет: «Пламенеем, говорит Апостол, любовию ко Христу, рассуждая, что когда мы подлежали смерти, Он один за нас приял смерть, чтобы всем нам приобретена была жизнь».
   Аще един за всех умре, убо вси умроша. Сила слова: один за всех умер, значит все умерли. Иначе нельзя было бы говорить, что за всех умер. Смерть Его одного совмещала смерть всех. В Его смерти все умерли. Если бы было не так, «если бы не все в Нем умерли, то и Христос не за всех бы умер» (святой Златоуст). В каком это смысле, Апостол здесь не разъясняет. В послании к Евреям говорит он, что Господь Иисус Христос благодатию Божиею за всех вкусил смерть (Евр. 2, 9); а в послании к Тимофею разъясняет, что эта благодать нам определена от лет вечных и что Господь, вкусивший смерти, разрушил смерть (2 Тим. 1, 10). Буквально понимая эти слова: разрушил смерть, все в Нем умерли, надо бы ожидать, что, после смерти Господа никому не следовало бы умирать. Поелику же все умирают, слово же Божие неложно; то надо положить, что есть смысл, по которому и смерть разрушена смертию Христовою и все уже умерли в Нем, а между тем все должны еще умирать, как умирают. Это ведет нас к краткому очертанию тайны всего домостроительства спасения.
   Бог смерти не сотвори; она вошла в мир чрез грех. Бог сказал прародителям, что если преступят заповедь, то умрут. Преступили, и умерли. Смерть тотчас вступила в силу. Что душевно умерли, тогда же обнаружилось в их покушении спрятаться от Бога и в прикрывании греха и сваливании его одним на другого. Что телесно не умерли тотчас, то это – вследствие от лет вечных определенной нам благодати. Сия благодать вошла в планы миробытия. Ангелы пали, и оставлены в падении, по крайнему упорству их во зле и Богопротивлении. Если бы все они пали, выпало бы звено это из цепи творения и система миробытия расстроилась бы. Но как не все пали, а часть, то звено их осталось и гармония мира пребывала нерушимою. Человек создан один с женою, чтоб народить все количество лиц, имевших составлять человеческое звено в системе миробытия. Когда он пал, звено это выпало, и мир терял свой строй. Как звено это необходимо в строе мира, то надлежало, или предав смерти, как определено, падших, создать новых родоначальников, или этим доставить надежный способ восстановления в первый чин. Поелику падение совершилось не вследствие, скажем так, неудачности первого творения, а потому что тварная свобода, особенно же свобода духа, физически соединенного с телом, совмещала в себе возможность падения, то, начав повторять творение, пришлось бы, может быть, повторять его без конца. Посему премудрость Божия, беспредельною благостию водимая, судила иначе устроить падшим способ восстания.
   В устроении сего способа первое место должно было занять исполнение приговора вечной правды: смертию умреши; надлежало привзойти смерти, равносильной смерти всех людей, чтобы в силу ее все считались уже умершими, или уплатившими долг смерти, и чрез то получали право и оживали надеждою на жизнь. Для сего Сын Божий и Бог имел принять на Себя естество человеческое, со всеми немощами, кроме греха, и умереть им. Смерть сия, как смерть Бога во плоти, должна была иметь беспредельную цену и всеобъятность, и, как смерть невинная, могла быть вменяема другим под довлетельными условиями. В сем благодать, от лет вечных нам определенная. Определение сие вошло в планы миробытия и, где нужно, являлось действующим в промыслительной силе; но исполнению его в действительности назначено свое время. На половине шестой тысячи лет от падения пришел Сын Божий, воплотился и умер на кресте. Бог умер естеством человеческим и в единой этой смерти действительно совместил смерти всех людей. Один умер – все умерли. Созерцая это, Апостол и воззвал: любовь Христова обдержит нас суждших сие.
   Но если все умерли, то смерть уничтожена? – Так сие и есть: Бог, умерши естеством человеческим, разрушил смерть (2 Тим. 1, 10), ибо в третий день воскрес в прославленном человечестве и с того момента пребывает в сем воскресении. Человечество уже вкусило славы и величия воскресения. Если, когда один умер, все умерли; то и, когда один воскрес, все воскресли. Сила воскресения Христова действительно такова, что в нем лежит основание воскресения всех. Сия сила не вменением переходит на каждого, а самым делом вкушена будет каждым; каждый лично вкусит сей силы и воскреснет. Но на это определено свое время. Как было свое время для явления во плоти Сына Божия, чтоб умереть в ней и воскреснуть, так свое время определено, и когда все вкусят воскресения. Когда сие совершится, тогда сбудется написанное: где ти, смерте, жало? Пожерта смерть победою.
   Но чтобы воскреснуть, надо умереть; чтобы умереть, надо родиться насмертником. Так и положено, чтоб прародители не тотчас по падении умерли, а остались жить на время, как насмертники, чтоб и рождать насмертников. Отсюда в порядок миробытия вошел период смертности и тления, как путь к нетленной и бессмертной жизни. Рождаются люди насмертниками каждый особо, но воскреснуть в нетлении положено всем людям вместе, чтобы все вдруг явились в предопределенной им славности. Ангелы сотворены все вместе; люди же явятся в подобном им чине все вместе уже по воскресении. Поелику люди не все вдруг являются на свет, а рождаются, как кому определяет всеправящая премудрость Божия, то каждый, умирая как насмертник, должен ждать общего воскресения. Отсюда для каждого неизбежен период существования в разлучении с телом в чаянии воскресения. Если посмотрим совне, увидим на земле царствующими смерть и тление; если пройдем мыслию в сокровенности бытия, увидим души человеческие, в несметном числе, живущие как им определил Бог, в чаянии соединения с воскресшими телами нетленными. Они воздыхают, в жилище небесное облещися желающе. Это не полная человеческая жизнь. Живя в теле, мы не можем понять, в чем состоит собственно оскудение или умаление жизни без тела, но оно должно быть и есть, как открыто было Апостолу, который и сказал выше: не хощем совлещися, но пооблещися. Скорбность этого лишения поглощается любовию, ибо все знают, что такой образ бытия и учрежден, и длится для того, чтоб народились все имеющие быть причастниками воскресения в нетлении. Закон самоотвержения проникает все степени человеческого существования. Хотя, впрочем, только ждется еще воскресение, но оно столько несомненно, что как бы уже совершилось. Все упованием так причащаются воскресения, как бы уже воскресли. Пусть его еще нет; но оно уже наше.
   Вот как и умерли все во Христе, и все еще умирают; и воскресли в Нем, и пребывают не воскрешенными еще. Остается еще увидеть, зачем эта временная жизнь? – Затем, чтоб в это короткое время оживать духом. Прародители, падши, умерли духовно. Это видно из того, что думали спрятаться от Бога по падении и что вину прегрешения сваливали один на другого. Строгий приговор правды поразил их, но обетование Избавителя оживило дух их. Оттого по изгнании плакали и сокрушались, но не были поглощаемы нечаянием. Надежда избавления оживляла и воскрешала дух их. Сие оживление духом они восприяли, быв мертвы и духовно, и телесно. Но, оживши надеждою избавления в духе, они тем самым привлекли на себя и силу всеобъятной смерти Избавителя и становились причастниками воскресения в нетлении. Они стали насмертниками, чтоб в свое время восприять воскресение в нетлении. И это ради оживления духом чрез обетование Избавителя. Какими стали теперь они, такими рождались от них и все люди: рождались насмертниками телесно и мертвыми духовно, с тем, чтобы, оживши духом подобно им, иметь надежду воскресения в нетлении, несмотря на смерть. Все дело жизни сей, стало быть, есть оживление духом в порядке обетованного избавления. Святой Павел изображает сие так:
   Стих 15. Христос же за всех умре, да живущии не ктому себе живут, но умершему за них и воскресшему.
   Оживление духом в порядке обетованного избавления, как цель жизни, в сущности одинаково, но по форме не одинаково проявлялось: иначе оно действовалось до закона, иначе в законе, иначе начало действовать в благодати. Апостол говорит о последнем. Единый уже умер за всех и воскрес. И все в Нем умерли и воскресли; но и то, и другое в порядке домостроительства, по которому и умереть им надлежит в свое время, и потом ждать имеющего в свое время быть воскресения в нетлении. Вследствие чего они живут еще в обыкновенном порядке жизни. Спрашивается, как им предлежит жить? – Живущим предлежит теперь не себе жить, но Умершему за них и Воскресшему. В этом цель жизни, в этом оживление духом, изначала ставшее целию жизни. Апостол разумеет не верующих только, но всех людей, живущих во всякое время. Все должны для Господа единого жить. Если не живут, их вина. В какой мере извиняет кого неведение, Бог рассудит; но то закон неотложный, что, после того, как Господь умер за всех и воскрес, все должны жить для Него. В этом норма жизни человечества.
   То, что эту жизнь временную имеем со способами оживления духом, оттого имеем, что Господь умер за всех; и то, что по смерти, пребывая в разлучении с телом, будем жить надеждою воскресения в нетленном теле, оттого будет так, что Он воскрес естеством нашим. Если, таким образом, все существенное в нашей жизни от Него есть, то закон правды велит не ктому себе жить, но Ему единому. Святой Златоуст говорит: «Апостол сказал, что мы должны жить не для себя самих, и представляет очевидную на то причину, почему так должно поступать: то есть если мы живем Умершим за нас, то должны и жить для Того, Которым живем. И хотя сказанное им содержит повидимому одну причину, но если тщательно рассмотреть, то найдем следующие две: первую – ту, что мы живем только Господом; другую – ту, что Он умер за нас. И каждая из них, отдельно взятая, достаточна для того, чтобы соделать нас покорными Ему. Сколько же мы должны быть обязаны Ему, когда соединим обе вместе? Но еще и третья причина скрывается в его словах, именно та, что для тебя Господь воскресил и вознес на небо начаток нашего естества; посему и прибавил: умершему за нас и воскресшему».
   Что требуется обязательством жить не для себя, Господь определил так: иже хощет по Мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой и последует Мне. Что требуется обязательством жить для Господа, о том сказал Господь: любяй Мя, заповеди Моя соблюдает. Блаженный Феодорит и пишет: «Мы признаем справедливым жить для Него и вести жизнь по Его заповедям, потому что к сему обязывает долг наш пред Ним».
   Но такие требования, очевидно, выполнимы только для познавших Господа, уверовавших в Него и прилепившихся к Нему вседушно. Посему хотя Апостол сказал, что все живущие обязаны жить не для себя, а для Господа,– выразился так по идее; но в намерении имел остановить на этом особенно пункте внимание верующих, тех, к кому писал, а за ними и всех. Ибо если все люди к этому обязаны, то тем более обязаны верующие, потому что они, приняв обязательства, получили и силы к исполнению их в благодати Святого Духа. Верующие в Господа, приступая к Нему, отвергаются нечестия и мирских похотей, первоначально в намерении, желании и решимости воли; но когда в купели крещения возрождаются они к новой жизни, то получают благодатную силу, самым делом отрешающую их от нечестия и похотей и устремляющую их на жизнь целомудренную, праведную и благочестную. Таким образом, жить не для себя, то есть не по эгоистическим стремлениям плоти, а для Господа, то есть по воле Его, святой, благоугодной и праведной, есть неотъемлемая принадлежность истинно верующих христиан. В отношении к ним слово Апостола значит: так это должно быть, и иначе быть не может, когда вы таковы, какими вам следует быть.
   Стих 16. Темже и мы от ныне ни единаго вемы по плоти; аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не уразумеем.
   Отныне,– от какого это момента времени? – После того, как Господь Спаситель умер за всех и воскрес. С этого времени, говорит, ни единаго вемы по плоти. Кого же это ни единаго? – Может быть, и ни единого человека. Как выше под живущими можно разуметь всех людей, так и здесь под ни единаго – ни единого человека. Апостол смотрит на людей по идее, почерпнутой из домостроительства спасения. Всех людей, говорит, понимаем мы теперь не как плоть и кровь: родился, жил и умер,– а как лица, предназначенные восприять в себя начала божественной жизни, в залог воскресения и преславной жизни в нетлении. В этом смысле блаженный Феодорит пишет: «Дознав, что смертию Владычнею уничтожена смерть, никого уже из людей не признаем смертным; потому что, хотя и Сам Владыка Христос имел подлежащее страданию тело, однако же по страдании соделал оное нетленным и бессмертным».
   Дело жизни о Христе Иисусе, или духовного в Нем оживления человечества, только началось при Апостолах; в массу человечества положена только закваска и проникла лишь ближайшие слои, но как она предназначена была проникнуть все, то святой Павел в этом начатке оживления человечества мог созерцать уже оживленным и все его, как положивший закваску в смесь муки может видеть всю уже ее вскисшею и рассуждать о том, что из того выйдет. О нем он и говорит, вниманием, однако ж, упираясь и подтверждение тому, что говорит о нем, указывая в уверовавших уже, от плоти отрешившихся и начавших просиявать духовною жизнию чрез возрождение к ней благодатию Святого Духа. В сем смысле говорит святой Златоуст: «Если все воскресли, воскресли же банею пакибытия и обновлением Духа Святого; то Апостол справедливо говорит, что мы никого из верующих не знаем по плоти. Ибо что до того, что они находятся еще во плоти? Но прежняя плотская жизнь уже кончилась, и мы свыше возродились Духом, и познали другое жительство, и пребывание, и жизнь, и устроение, именно, небесные».
   Или так: никакие сторонние уважения не ценны уже в наших глазах: ни происхождение, ни богатство, ни ученость, ни власть. Важно одно восприятие новой жизни о Христе Иисусе благодатию Святого Духа. Мера проявления такой жизни определяет значение и вес того или другого лица, а не что-либо плотское. Как ни будь кто виден по плоти, он ничто, если нет в нем жизни от Духа. Что есть кто по плоти, то для нас будто не существует, и смотреть на то не смотрим; взор наш весь на то обращен, кто что есть во Христе Иисусе, не по плоти, а в духе. Кто имеет последнее, тот только для нас и есть; его и знаем; прочих будто нет.
   Аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем. Апостол берет лице или всех Апостолов, или всех верующих, к Господу прилеплявшихся во время Его земного пребывания, и говорит, что когда обращался среди нас Христос Господь, то смотря на Него, как Он являлся со всеми немощами естества человеческого, мы разумели Его по плоти, судили о Нем по видимости этой; и хотя высоко Его разумели, но все не так, как следовало, не так, как разумеем теперь, когда умы наши озарены светом благодати Святого Духа. Теперь видимость та совсем исчезает в очах наших; мы зрим в Нем одно величие воплощенного Бога, Восстановителя падшего человека, возведшего его в лице Своем до обожения; созерцаем Его седящим одесную Отца, одеянным славою нетления и держащим в руках бразды всего мироправления. Святой Златоуст говорит: «По приложению к нам, по плоти то же значит, что быть в грехах; а не по плоти то же, что не быть в грехах. По приложению же ко Христу, по плоти не другое что означает, как быть причастным немощей человеческого естества, как то: жажды, алкания, утомления, сна, кроме греха; а не по плоти означает то, что Он теперь уже освободился от тех немощей плоти, а не то, чтобы Он находился теперь без плоти. Ибо с плотию, только уже непричастною страданиям и бессмертною, Он придет судить вселенную».
   Стих 17. Темже аще кто во Христе, нова тварь: древняя мимоидоша, се быша вся нова.
   Здесь говорится уже прямо о верующих. Все, говорит, предназначены к тому, чтобы не для себя жить, а для Господа, все должны жить духовною жизнию; но действительно такими являются только те, кои суть во Христе, то есть уверовали в Него и, сочетавшись с Ним в купели крещения, начали жить новою жизнию, благодатию Святого Духа в них возгреваемою. Темже аще кто во Христе, нова тварь. «Кто, говорит, уверовал в Господа, тот сделался новым созданием, ибо таковый родился свыше чрез Духа. А потому, говорит, мы должны жить для Христа не только потому, что несмы свои (1 Кор. 6, 19) или что Он умер за нас и воскресил начаток нашего естества, но и потому, что мы чрез Него перешли в другую жизнь» (святой Златоуст).
   «Дабы более объяснить сказанное и показать, как мы делаемся новою тварию, он говорит: древняя мимоидоша, се быша вся нова. Что же такое древнее? – Или грехи и разные роды нечестия (язычество), или все иудейские обряды, а лучше то и другое вместе. Се быша вся нова» (святой Златоуст). Преподается новый образ воззрения на все сущее и бывающее, вводятся новые порядки жизни во всех ее проявлениях; в основу же всего кладется существенное обновление жизни в самых ее исходищах, сокровенных в духе и сердце; рождается потаенный сердца человек, который и начинает всем заправлять и в душе, и в теле, и во внешних отношениях. Посмотреть – тот же будто человек, те же в нем силы духа, души и тела, но жизнь уже не та. Не земное это насаждение, не земным воздухом дышит, не земными стихиями питается. Почему горняя мудрствует, а не земная, и живот его сокровен есть со Христом в Боге.
   Святой Златоуст под следующим стихом возвращается к этому предмету и говорит: «Теперь у них (у тех, кои во Христе) и душа новая, ибо очищена, и тело новое, и служение новое, и новые обетования, и завет, и жизнь, и трапеза, и одежда, и все вообще новое. Поелику вместо земного Иерусалима мы получили вышний престольный град, вместо чувственного храма узрели храм духовный, вместо каменных скрижалей получили плотяные, вместо обрезания – крещение, вместо манны – Тело Господне, вместо воды из камня – кровь из ребер, вместо жезла Моисеева или Ааронова – крест, вместо обетованной земли – царство небесное. Представляя все сии и подобные блага, Апостол и сказал: вся нова. И все это от Бога чрез Иисуса Христа, и Его благодатию».
   Стих 18. Всяческая же от Бога, примирившаго нас Себе Иисус Христом, и давшаго нам служение примирения.
   Все же это, все исчисленные блага, от Бога. Так благоволил Он устроить, такое судил Он учредить домостроительство нашему спасению, такова благодать, от лет вечных нам определенная. Всяческая от Бога, в Троице Лиц поклоняемого, спасающего нас по прозрению Бога Отца, во святыни Духа, в послушание и кропление крове Иисус Христовы (1 Пет. 1, 2). В тайне Пресвятой Троицы положено было от века второму Лицу Пресвятой Троицы, Богу Сыну, воплотиться в свое время от Приснодевы и, умерши на кресте, разодрать Им рукописание грехов наших и, удовлетворив тем вечной правде Божией, примирить нас с Богом; положено было также, чтобы к примиренным таким образом низошел Дух Святой, третье Лице Пресвятой Троицы, и оправданных кроплением крове Иисус Христовы делал праведными и святыми, обновляя их внутреннюю жизнь благодатию Своею. В этом существо Нового Завета благодати, или домостроительство спасения во Христе Иисусе. Апостол выставляет здесь преимущественно только примирение во Христе Господе, умершем за всех, но тут же указывает Он и на благоволение Бога Отца, примирившего Себе всех, и на благодать Духа, действовавшего в служении примирения чрез Апостолов.
   Святой Златоуст говорит: «Всяческая же от Бога. А от нас ничего. Ибо и оставление грехов, и усыновление, и нетленная слава от Него нам дарованы. Таким образом возбуждает коринфян к добродетели не только будущими благами, но и настоящими, которые они уже получили. Смотри же, каким образом. Он сказал: мы воскреснем некогда, перейдем в нетление и получим храмину вечную. Но поелику для убеждения тех, которые не столько верят, сколько должны верить будущему, настоящее больше имеет силы, то он показывает им и то, что они получили (в настоящем в залог будущего). Всяческая, говорит, от Бога, примирившаго нас Себе Иисус Христом: потому что все блага даны нам чрез Христа. Тот, Кто сделал нас друзьями Своими, есть виновник и всех других благ, которые Бог даровал друзьям Его; ибо не врагами оставив, Он столько вознаградил нас, но соделав друзьями Себе. Но когда я (дает разуметь Апостол) называю Христа виновником нашего спасения, то разумею вместе и Отца; когда же говорю, что Отец даровал нам оное, то опять разумею и Сына. Ибо вся Тем быша; следовательно, Он есть виновник и сего действия. Ибо не мы обратились к Богу, но Он Сам примирил нас Себе. Как? – Смертию Христа».– Блаженный Феодорит продолжает будто эту речь, говоря: «Апостол изобразил неизреченное Божие человеколюбие. Хотя Он оскорблен был нашим преступлением, но (не вконец прогневался) благоволил примирить нас Себе, не человека употребив в посредники, но Единородного Сына сделав посредником мира».
   И давшаго нам служение примирения. Когда говорит: примирившаго нас, то под нас разумеет всех людей; когда же говорит: давшаго нам служение примирения, то под нас разумеет Апостолов. «Здесь он указывает на достоинство звания апостольского, показывая, сколь великое дело поручено им и как велика любовь Божия к нам (в учреждении то есть Апостольства)» (святой Златоуст). Дело примирения в лице Господа Спасителя совершилось вполне; но усвоение примирения людям спасаемым должно было совершаться не чрез вменение, не механически, не внешно, а требовало известных нравственных изменений в примиряемых, как неотложных условий к распространению и на них силы примирения. Чтобы это могло быть исполнено, надлежало объявить людям сии условия, сказать им, что они должны представить от себя, чтобы состоялось примирение; надлежало также после того, как, поняв условия, они изъявят готовность исполнять их, даровать им силу к исполнению их, потому что в своем естестве они их обрести не могли. Для сего учреждено было Апостольство, существенно необходимый член в устроении спасения людей. Апостолы, преисполнены быв Духом Святым, на них сошедшим, должны были ходить по миру и всем возвещать благую волю Божию о примирении всех с Богом под условием покаяния, веры в Господа Иисуса Христа, за всех умершего на кресте, и самоотверженной готовности неуклонно ходить с сего момента в воле Божией, или в заповедях Его; тех, которые склонялись на сию проповедь, крестить во имя Отца и Сына и Святого Духа, а наконец, чрез возложение рук, низводить на них благодать Святого Духа. В этом существо апостольского служения, и сим образом совершалось примирение с Богом каждого лица. Учреждением Апостольства исполнялось то, что предсказано в изображении дел Премудрости,– как она, создав себе дом и уготовав трапезу, послала своих рабов созывать с великим проповеданием на чашу всех – и безумных, и разумных (Притч. 9, 1–5), и то, что Господь изобразил в притче о браке сына царева, говоря, что, когда готово было все, послал царь рабов звать на пир всех, сначала тех, которым прежде о том давано было знать, а потом и тех, которые не знали ничего о том. И пошли, говорит, слуги по улицам и площадям, по перекресткам и распутиям, по большим и проселочным дорогам,– и назвали.– Вот это и есть Апостольство: рабы Божии ходят по миру и зовут. Святой Златоуст особую сторону указывает в целях Божиих при учреждении Апостольства. Он говорит: «После того, как люди не послушали пришедшего Ходатая, Бог не отвергнул и не оставил их, но не престает звать их как Сам, так и чрез других. Кто достойно может надивиться такому долготерпению и попечению Божию о нас! Сын, пришедший для примирения; Сын, приискренний* и единородный, умерщвлен; но Отец и в сем случае не отверг убивших Его и не сказал: Я послал Сына Моего совершить Мое посольство, а они не только не хотели послушать Его, но еще убили и распяли, посему праведно отвергнуть их. Но поступил совсем напротив: по отшествии от нас Сына Он вверил нам дело примирения, ибо говорит: давшаго нам служение примирения».         β) Апостольство – существенный член в домостроительстве спасения (5, 19–6, 2)    Дело Апостольства – призывать к примирению с Богом отвратившихся от Бога и прогневавших Его, и по призвании облагодатствовать. Апостол говорит теперь: мы это и делаем, всех зовем: примиритеся с Богом, и всем благодать преподаем. Так и вас призвали и благодати причастниками сделали. Молим же вас не вотще такую благодать Божию прияти вам.
   Стих 19. Зане Бог бе во Христе мир примиряя сСебе, не вменяя им согрешений их, и положив в нас слово примирения.
   Повторяет сказанное пред сим, по важности предмета, в желании напечатлеть его полнее и глубже. Яснее только изображает образ примирения во Христе. Христос Господь все грехи наши вознес на теле Своем на древо (1 Пет. 2, 24); рукописание их взял Он от среды и пригвоздил ко кресту (Кол. 2, 14), так что для правды Божией сих грехов и с их рукописанием будто уже и не существует. Она вполне удовлетворена. Людям остается только уклониться под сень креста, чтобы правда Божия не видала на них грехов их. Об этом, говорит, мы теперь и толкуем всем, всех убеждая и умоляя: примиритеся с Богом. «Видишь ли любовь Божию,– говорит святой Златоуст,– превосходящую не только всякое слово, но и всякий ум? Кто первый был обижен? – Бог. Кто прежде пришел для примирения? – Он же. Но, скажешь, Он послал Сына, а не Сам пришел? – Да, Он послал Сына, но не один Сын призвал нас, а вместе с Ним и чрез Него действовал и Отец. Посему Апостол и сказал: Зане Бог бе примиряя Себе мир во Христе,– то есть чрез Христа. Он как бы говорит: не подумайте, что мы виновники сего дела, мы только служители: виновник же всего этого есть Бог, примиривший с Собою вселенную чрез единородного Сына Своего. Как же Он примирил? Ибо удивительно не только то, что Он сделался другом, но еще более то, что так сделался другом. Как же? – Оставив им согрешения. Ибо иначе бы не был друг. Потому Апостол и сказал далее: не вменяя им прегрешений их. А если бы Он захотел требовать отчета во грехах наших, то все мы погибли бы. Но при таком множестве грехов наших, Он не только не потребовал нам наказания, но и примирился с нами; не только оставил грехи наши, но и не вменил нам. И положив в нас слово примирения. Ибо не для того, говорит, мы пришли теперь, чтобы возвещать что-нибудь тяжкое и страшное, но чтобы соделать всех друзьями Богу. Поелику Мне, говорит Господь, они не поверили, то вы не переставайте увещевать их, пока не убедите».
   Стих 20. По Христе убо молим, яко Богу молящу нами; молим по Христе: примиритеся с Богом.
   По Христе молим – υπερ Χριςου πρεσβευομεν,– во имя, или именем Христа молим. Но в церковном языке: πρεσβευε υπερ ημων, моли о нас. Такой оборот речи, будто Апостолы молят всех за Христа не оставить дела Его, ради их совершенного, чтоб оно не оказалось бесплодным, или напрасно поднятым. Яко Богу молящу нами; молящу παρακαλουντος. Как бы Сам Бог чрез нас усердно просит и умоляет вас. Ибо Бог устроил нам отпущение грехов смертию Христовою и все другие вследствие того уготовал блага; уготовав же все, просит и умоляет чрез нас прийти и насладиться сими благами. Не только все устроил Бог во спасение наше, по одной благости; но до того простирает любовь Свою к нам, что одолжением Себе считает, если кто воспользуется тем в свое собственное спасение. Так бывает, когда добрый домовладыка, приготовив пир, умоляет гостей пожаловать на пир, одолжением себе считая, если они потребят все приготовленное: иначе оно пропало бы даром. Так и здесь Бог все приготовил во Христе Иисусе и послал Апостолов просить всех воспользоваться сими благами в свое спасение. По Христе убо молим – υπερ Χριστου δεομεθα – тоже именем Христа просим, или молим за Христа, сделайте Ему одолжение, или удовольствие, или честь,– вкусите блага, Им для вас стяжанного. Какого? – Примиритеся с Богом. Бог во Христе примирил вас Себе; теперь вам предлежит вступить в сие примирение. Что же для этого нужно? – Покайтеся и веруйте во Евангелие (Мк. 1, 15). Покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Господа Иисуса во оставление грехов; и приимете дар Святаго Духа (Деян. 2, 38).
   Святой Златоуст говорит на это место: «Смотри, до чего он возвысил речь свою, введши Самого Христа просящим о сем, и не только Христа, но и Самого Отца. Ибо смысл слов его такой: Отец послал Сына Своего увещевать людей, и исполнить посольство от Его имени к роду человеческому. Но поелику Он, будучи умерщвлен, отошел отсюда, то теперь нам передано это посольство, потому и просим вас от имени Христа и Отца Его. Для Него столь дорог человеческий род, что предал за него Сына Своего, наперед зная, что Он будет умерщвлен, и сделал нас Апостолами для вас. По Христе убо молим, то есть вместо и от имени Христа, ибо нам передана должность Его. Если же тебе это кажется увеличенным, то послушай еще: далее он говорит, что они делают сие не только вместо Его, то есть Христа, но и вместо Отца, ибо для того и прибавил: яко Богу молящу нами. Нами,– ибо не чрез Сына только Бог призывает людей, но и чрез нас, которым предано дело Его. Итак, не думайте, говорит, чтобы мы вас просили; Сам Христос чрез нас просит вас, и даже Сам Отец Иисуса Христа. Какая благость может быть выше сей благости? Столь неблагодарно обиженный за бесчисленные благодеяния, от Него нам данные, Он не только не осудил нас, но еще дал Сына Своего, дабы примирить нас с Собою; и когда те, к которым Он пришел, не только не примирились, но и убили Его, Он послал других посланников для призвания, и чрез них Сам просит. О чем же просит? – Примиритеся с Богом. Не сказал: примирите с собою Бога; поелику не Бог враждует против нас, но мы против Него. Бог никогда не враждует».
   Стих 21. Не ведевшаго бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем.
   Вот сколько иждил Бог, уготовляя призываемым пир веры и любви, оправдания и святости. Апостол как бы говорит: есть из-за чего вам принять труд и прийти! Видите, что приготовлено? – Агнец непорочный заклан; приидите, вкусите и насытитесь правдою Божиею. Или так: все уже готово; грехи ваши сняты и подняты другим; вам остается только приступить и, получив отпущение грехов, получить правду Божию. Вообще Апостол этими словами хочет выразить, что со стороны Божией все сделано для вашего спасения. Остается вам приступить.
   Дело спасения именует здесь Апостол примирением. Выше он сказал уже, что Бог во Христе мир примирил Себе. Здесь показывает, как Он это сделал. Не ведевшаго греха, говорит, по нас грех сотвори. Не ведевшего греха, не только не сотворившего и не помышлявшего что грешное, но и не изведавшего что есть грех, не испытавшего приражений греха, требующих борьбы. Ибо к чистому не приражается нечистое. Такого-то Пречистого Бог за нас сделал грехом, то есть поступил с Ним, как с грешником, как бы Он сам наделал все те грехи, в которых виновны все люди в совокупности. Чрез это только и могла быть удовлетворена правда Божия. Она и удовлетворилась, и Бог примирился с людьми. Но в этом только половина домостроительства спасения. Надлежит еще людям усвоить себе сие примирение Божие и вкусить от плодов его. Но этому без участия людей состояться нельзя. Что Бог во Христе мир примирил Себе, это Он сделал и без людей. Но чтобы люди сделались причастниками примирения, для этого необходимо и их соответственное действование. Вот почему, говорит, мы и взываем ко всем: примиритеся с Богом. Ибо домостроительство спасения не в том только, что Бог не ведевшаго греха по нас грех сотвори, и тем примирил мир Себе, но и в том, чтобы мы сделались правда Божия о Нем. Этого Бог не хочет производить могуществом силы Своея. Здесь необходимо участие свободной воли людей. Вот в этом и заключается смысл нашего моления: примиритеся с Богом. Делайте что от вас зависит, вступайте в союз мира, берите на себя условия примирения, и тотчас станете правда Божия о Христе Иисусе. То есть, покайтеся, уверуйте во Евангелие, дайте слово жить непорочно, приступите к святому крещению, приимите дар Святого Духа. Когда все это совершится в вас и над вами, вы станете правда Божия, то есть соделаетесь не внешно праведными, а будете обладать внутреннею правдою, или правотою духа и святостию, правдою Божескою или Богоподобною.
   Святой Златоуст говорит на это место: «Не ведевшаго греха по нас грех сотвори. Если бы Он ничего другого не сделал, но только бы сделал сие, то размысли, каково и сие одно, что Он Сына Своего предал за оскорбивших его? А Он много еще других благодеяний сделал для нас и, сверх того еще, не сделавшего никакой неправды осудил на страдания за неправедников. Но Апостол, обошед все прочие благодеяния, упомянул одно только это, гораздо большее и важнейшее всех, то, что не ведевшаго греха, Того, Который есть самосущая правда, по нас грех сотвори, то есть допустил Ему быть осужденным, как бы грешнику, и умереть, как бы проклятому, потому что проклят всяк висяй на древе (Втор. 21, 23). Ибо умереть на древе гораздо более значило, нежели умереть просто, на что указывая в другом месте, он говорит: послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2, 8). Такая смерть не только вменялась в наказание, но и в бесчестие. Итак, размысли, сколь много даровал тебе Бог. Ибо великое дело, когда и грешник умирает за кого-нибудь; но когда праведник страждет таким образом и умирает за грешников, и непросто умирает, но умирает как злодей; и не только вменяется со злодеями, но еще Своею смертию дарует нам великие блага, которых мы и не ожидали, ибо говорит: да мы будем правда Божия о Нем, то какое слово, какой ум может достойно обнять и изобразить сие? Ибо Праведника, говорит, сделал Бог грешником, дабы грешников сделать праведными. Но Он и не то еще сказал, а гораздо более: ибо поставил сего Праведника не только наряду с грешниками, но и с самым грехом, ибо сказал: не грешника, но грех Его сотвори; и не только не согрешившего, но и не ведевшаго греха, да и мы будем, не сказал – праведными, но правда, и правда Божия. И действительно, сия правда есть Божия, когда мы оправдываемся не от дел, но благодатию, которая одна всякий грех уничтожает. А сие вместе и от гордости нас удерживает, когда все нам даровано от Бога, и показывает всю важность дарованного нам. Ибо первая правда от закона и дел; а сия последняя Божия правда».
   Глава 6, стих 1. Споспешествующе же и молим, не вотще благодать Божию прияти вам.
   Выше была речь о том, как Апостолы по Божию повелению ходят всюду и всех умоляют вступить с Богом в завет мира, Им во спасение их устроенный. Теперь слово его обращается ко вступившим уже в сей завет, к тем, кои уже уверовали, покаялись, крестились и приняли дар Святого Духа. Он говорит как бы: мы не только приглашаем вступить в завет мира с Богом, но и тех, кои уже вступили, не оставляем, а продолжаем заботиться о них, умоляя их, чтобы, сподобясь столь великой благодати, они прочее держали себя достойно ее, чтоб она не была тщетно ими принята, но принесла и достойные ее плоды. Не то важно, чтобы вступить только в сей завет и принять сопряженную с ним благодать, но то особенно, чтобы в точности исполнить условия его. «Итак, послушайте нас, и не напрасно предлагаемую вам благодать примите; то есть дабы не подумали, что примирение состоит только в том, чтобы веровать в Призывающего,– Он требует еще исправления жизни. Ибо, получивши прощение грехов и примирившись с Богом, жить по-прежнему, есть то же, что снова начинать вражду и напрасно принимать благодать. Благодать не спасет нас при нечистой и бесчестной жизни; напротив, еще более повредит нам и усугубит грехи наши, если мы после такого познания и дара возвратимся к прежним беззакониям. Впрочем, Апостол ясно не говорит сего, чтобы не сделать слова своего тяжким; а говорит только, что иначе мы не получим никакой пользы» (святой Златоуст).
   При такой мысли о содержании сего текста слово: споспешествующе, συνεργουντες, может иметь и такое значение: продолжая свое дело и свой труд, молим вас и о том, чтоб не вотще была принята вами благодать. Выходит: «споспешествующе – вам; ибо мы, говорит, помогаем более вам, нежели Богу, от Которого мы посланы. Он ни в чем не имеет нужды; все спасение принадлежит вам. Впрочем, сим не отвергается то, что Апостолы были споспешники и Богу, как в другом месте говорит он: Богу есмы споспешницы (1 Кор. 3, 9)» (святой Златоуст). Так и Феодорит: «Дает знать, что посольствующие содействуют им, умоляемым, воспользоваться Божественною благодатию и домостроительство не сделать напрасным и тщетным, если покажут жизнь свою противоположною оному». Феофилакт то и другое допускает, полагая, что Апостол, говоря: споспешествующе, разумел споспешествование и Богу, и людям. «Споспешествуем, говорит, мы и вам, и Богу: вам, да спасетесь; Богу, да исполнится желание Его спасать нас».
   Стих 2. Глаголет бо: во время благоприятно послушах тебе, и в день спасения помогох ти. Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения.
   Продолжает убеждать, чтоб не делали тщетною принятой благодати. Спешите, говорит, пользоваться временем; теперь оно очень благоприятно спасению; если пропустите, погибнете. Время, разумеет он,– время сей жизни для каждого и время до второго пришествия для всех людей. Так святой Златоуст: «Не предавайтесь беспечности, старайтесь всячески угодить Богу и собирать сокровища духовные; дабы после толикого Божия попечения, предавшись беспечности и не показавши ничего доброго, не лишиться вам столь великих благ. Не думайте, чтобы это умаливание продолжалось вечно. Оно продолжится только до второго пришествия Господня. Он будет умолять и призывать, доколе только мы здесь находимся, а после сего – суд и мучение. Сие-то, говорит, и побуждает нас умолять вас. Он возбуждает верующих не только обилием и высотою благ и человеколюбием Божиим, но и краткостию времени, и не только краткостию данного времени, но и тем, что сие только время и благоприятно для спасения. Се ныне, говорит, время благоприятно, се ныне день спасения. Не будем же терять благоприятного времени, но покажем достойное данной нам благодати попечение. Потому, говорит, и мы сами спешим, зная краткость благоприятного времени. Время благоприятно. Какое это время? – Время дара и благодати, в которое не отчета в грехах требуют и не осуждение произносят, но с прощением грехов предлагают и бесчисленные блага к наслаждению, оправдание, освящение и все другие. Сколько надлежало трудиться, чтобы получить такое время? Но вот без всякого с нашей стороны труда пришло это время, неся с собою оставление всех прежде бывших грехов. Посему и называет его благоприятным; потому что Господь принимает ныне и величайших грешников, и не только принимает, но еще удостаивает их высочайших почестей. Ибо в пришествие царя не суда время, но милости и спасения. Потому, опять, и называет время благоприятным, доколе мы находимся в подвиге, доколе делаем в винограднике, доколе остается единонадесятый час. Итак, приступим к подвигу, покажем жизнь добродетельную; ибо легко и удобно получить награду подвизающемуся в такое время, в которое излились толикие дары, толикая благодать. И у земных царей во время торжеств, когда они являются в царских одеждах, и мало потрудившийся получает великие дары; а в то время, когда они судят, большая требуется исправность и великое усилие, чтобы получить что-нибудь. Посему и мы будем подвизаться в столь благоприятное ныне время, в которое все дают даром. Ибо ныне время благодати, Божией благодати, в которое легко можем получить венцы. Ибо если обремененных толикими грехами принял и простил нас Бог, то не тем ли паче примет нас, прощенных уже, и когда привносим нечто и от своего произволения».
   Этот урок приводит Апостол вместе с пророческим словом. Наши толковники не останавливаются вниманием на словах пророка, а берут прямо общую мысль текста и ее разъясняют. Из этого видно, что поймем ли мы как следует слово пророка, там, в течении пророческой речи, и здесь, в течении речи апостольской, или не поймем,– урок Апостола останется в равной силе. Апостол берет слова пророка Исаии, 49, 8: Глаголет бо. Кто глаголет? – У пророка Исаии прямо стоит: Господь. Тако глаголет Господь. К кому у пророка Господь обращает речь? – К тому, о котором выше сказал Он: се дах тя во завет рода, в свет языком, еже быти тебе во спасение, даже до последних земли (–6). Очевидно, что здесь говорится о Христе Иисусе, Господе Спасителе. Приведенные Апостолом слова так же читаются и у пророка: во время благоприятно послушах тебе и в день спасения помогох ти.– Послушах предполагает молитву от лица Спасителя к Богу Отцу, а помогох – услышание молитвы и дарование всего просимого. Когда это Господь Спаситель так крепко молился, что предуслышано было то и духом пророческим? – Об этом тот же Апостол говорит: Иже во днех плоти Своея, моления же и молитвы к могущему спасти Его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан быв от благоговеинства и проч. (Евр. 5, 7). Из этого видно, что пророк временем благоприятным и днем спасения называет то время, когда Сын Божий, воплотившись и пострадав, тем самым отверз все сокровищницы Божественной благодати к роду человеческому. Крестная смерть была молитвою Его и молением, не словом, но делом, и она привлекла все милости к нам Божии. Ходатайственная молитва сия, начавшись, не прекращается, а стоит и воплем крепким всегда восходит к Богу о милостях к нам. Отсюда время благоприятно и день спасения есть все время, пока будет иметь силу сие ходатайство, а прекратится оно тогда уже, когда единый Ходатай вместо ходатайства придет судить; все время от первого пришествия Христова до второго – время устроения царства Христова на земле, царства благодатного. Пророческое указание именно на это очень ясно; ибо он говорит после помогох ти – еже устроити землю, и далее: глаголюща сущим во узах изыдите, и сущим во тме открыйтеся. Сущии во узах суть опутанные грехами, а сущии во тме – погруженные во мрак неведения. Апостолы не что другое и делали, как от лица Христа Спасителя всюду разносили свободу от уз греха и просвещение светом Божественного ведения. Потому святой Павел не мог не увидеть в своем времени точного исполнения пророческого слова. Он говорит как бы: настало прореченное пророком благоприятное время; спешите им воспользоваться, ибо если есть благоприятное время, то значит, что есть и не благоприятное; а кто может сказать, когда оно настанет?! Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения. А завтра, может быть, уж и нельзя будет сказать так. Итак, не отлагайте.         бб) Как способствовали Апостолы тому, чтобы верующие не вотще прияли благодать (6, 3–10?)    Стихи 3 и 4. Ни едино ни в чемже дающе претыкание, да служение безпорочно будет; но во всем представляюще себе якоже Божия слуги, в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах.
   Мы свое дело, говорит, делаем как должно, со всем усердием. Чтоб способствовать вам к преспеянию в благодатной жизни, мы с своей стороны все употребляем: не словом только убеждаем вас, но и так себя держим, чтоб не только не послужить кому в претыкание, а напротив, всем представить в себе образец, как следует жить слугам Божиим. Смотря на нас, никто не может основательно подумать, что мы не слуги Божии, и, следовательно, заподозрить слово наше в неистине. Питая же убеждение в неложности слова нашего и принимая его как совершенно истинное, вы в этом имеете побуждение к верному исполнению его; а как его исполнять, этому научит вас наша жизнь. Святой Златоуст говорит: «Поелику Апостол имеет обыкновение самого себя выставлять на среду, чтобы с него брали пример, то он делает сие и здесь, говоря: ни едино ни в чемже дающе претыкание, да служение наше безпорочно будет. Он заимствует убеждение не от времени только, как сделал выше, но и от примера тех, которые подвизались как должно. И смотри, как скромно сие делает. Не сказал: смотрите на нас, а мы таковы-то; но, как бы защищаясь против обвинения, исчисляет свои подвиги и добродетели. Он полагает два отличительных признака беспорочной жизни: первый – ни едино ни в чемже дающе претыкание; не сказал: обвинение, но, что гораздо маловажнее, претыкание, то есть никому не подавая и повода к клевете и укоризнам против нас,– да служение наше безпорочно будет, чтобы кто не стал порицать сего служения; и не сказал опять: чтобы кто не стал порицать или обвинять, но чтобы оно и случайного повода не подавало к тому, чтобы кто-нибудь мог порицать оное в чем-нибудь.
   Второй признак: но во всем представляюще себе яко Божия слуги (стих 4), что гораздо выше предыдущего. Поелику не одно и то же быть свободну от обвинения и устроить себя так, чтобы из всего видно было, что мы Божии слуги. Равно, иное дело избежать порицания, и другое – быть похваляему. Не сказал: показывая себя (φαινομενοι – являясь по видимости), но представляюще себе (συνιςωντες), то есть на деле и от сердца представляя себя, или состоя такими. Далее говорит и о том, каким образом они сделались таковыми. Каким же?
   В терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах. Терпение он положил основанием благ, почему и не просто сказал: в терпении, но в терпении мнозе, дабы показать меру и пространство оного: ибо претерпеть одну какую-либо беду или две, еще не великое дело; потому и перечисляет множество скорбей и искушений, говоря: в скорбех, в бедах».
   В скорбех, не в таких случаях, которые тяготят только внешно, но в таких, которые сердце поражают и уязвляют, и суть истинно болезненные прискорбности. В бедах, αναγκαις, в нуждах и крайностях, от которых скорбное еще более чувствуется скорбным. «Крайность напрягает скорбь, представляя зло, гнетущее человека, неизбежным» (Феофилакт). «Ибо скорбь обыкновенно усиливается, когда нельзя уклониться от несчастий, и как бы неизбежная какая необходимость требует злостраданий» (святой Златоуст).– В теснотах. Теснота – последняя степень крайности; зло охватило и гнетет, подобно зверю, схватившему добычу. Разумеет «тесноту от голода и необходимых потребностей, или просто тесноту искушений вообще» (святой Златоуст), «такое скорбное положение, из которого не представлялось удобного выхода» (Экумений).
   Стих 5. В ранах, в темницах, в нестроениих, в трудех, в бдениих, в пощениих.
   В ранах, конечно от ударов. До времени написания сего известны побиение Апостола камнями в Листре (Деян. 14, 19), которое не могло обойтись без ран, и биение его палками в большом количестве ударов в Филиппах (–16, 22–23). Сам же он о себе свидетельствует, что от иудей пять раз по 39 ударов было ему дано и что три раза бит был палицами (2 Кор. 11, 24–25).– В темницах. Побивши его палками довольно в Филиппах, вместе с Силою бросили в темницу; и вообще, как сам говорит, в темницах приходилось ему быть излиха (2 Кор. 11, 23).– В нестроениях, ακαταςασιαις, когда поднималось против него гонение, с шумом и смятением, заставлявшими его бегать из одного места в другое. Большею частию такие бури поднимали против него иудеи. Так было в Иконии (Деян. 14, 5), в Солуне (–17, 5), в Верии (–13) и в самом Коринфе к концу его там пребывания (–18, 12). Святой Златоуст говорит: «И каждое из сих (трех) искушений в отдельности тяжко: тяжко терпеть бичевание, тяжко быть в узах и не иметь покоя от гонений тяжко,– ибо то значит в нестроениих, но когда все сии скорби и все вместе постигают, подумай, какая для сего потребна душа!»
   В трудех: тяжелейшие труды – путешествие, большею частию пешком; затем труды – работа для содержания себя и своих; и учение требовало труда, и заведение порядков в новоустрояемых христианских Церквах.– В бдениих, когда ночи проводил в молитвах или беседе с новообращенными. Так в Филиппах он с Силою около полуночи, молясь, воспевал Бога (Деян. 16, 25), а потом занялся наставлением и крещением темничника со всем домом и всю ночь провел не смыкая глаз. Так потом в Троаде простер слово до полунощи; по оживлении же падшего с окна Евтиха юноши беседовал до рассвета, пока пришел час выйти из города (–20, 7, 11). То же, конечно, бывало и во всех других местах. В пощениих, когда не по недостатку не принимал пищи, а добровольно лишал себя оной, в пособие к молитве и умилостивлению Бога, для приготовления к какой-либо борьбе с ложью и заблуждением. Пощение – сильное средство нравственное и многоценный подвиг пред очами Божиими. Святой Златоуст говорит: «Здесь к внешним (невольным) скорбям присовокупляет он и те, которые от него, собственно, зависели, указывая на труды, которыми обременял себя, переходя с места на место и делая своими руками; на те ночи, в которые учил или трудился для себя, и в то же время не забывая и поста, хотя одни сии подвиги стоили не одной тысячи постов».
   Стих 6. Во очищении, в разуме, в долготерпении, в благости, в Дусе Святе, в любви нелицемерне.
   В очищении, εν αγνοτητι, в чистоте, в непорочности. Здесь он разумеет или целомудрие (телесное и сердечное), или чистоту во всем (нравственную, чистоту побуждений, вообще чистоту совести), или нелюбостяжательность (Феофилакт – недароприемность корыстную), или то, что он и Евангелие проповедовал даром (святой Златоуст).– В разуме, εν γνωσει, в ведении Божественных вещей, все ясно видящем и сильном разрешать всякое недоумение. Святой Златоуст спрашивает: что такое в разуме? И отвечает: «В мудрости, от Бога нисходящей, которая истинно есть ведение и разумение. Мнимые мудрецы, хвалящиеся внешним образованием, не имеют сего разумения».– В долготерпении, εν μακροθυμια, в великодушии, которое при всех неприятностях со стороны других не теряет мирного и доброго к ним расположения. «Это важное свидетельство мужественной и благородной души – великодушно переносить поражения и удары, отвсюду наносимые» (святой Златоуст). «Адамантовой душе свойственно, когда отвсюду огорчают и уязвляют, не только благодушно переносить то, но и благожелательствовать оскорбителям» (Феофилакт).– В благости, εν χρηστοτητι, в благосердии, когда имеют милостивое ко всем сердце, готовое всякому сделать всякое добро, всякую скорбь отгнать, всякую беду отвратить,– сердце, не могущее видеть равнодушно ни нужды, ни скорби другого и успокоиться, пока не истощит всех средств и не облегчит участи его.
   В Дусе Святе, не в общей только всем христианам благодати Святого Духа, но в той, которая преизобильно исполняла Апостолов, сообщая им все благопотребное для утверждения веры Христовой на земле. Этим объемлется вся полнота дарований духовных апостольских. От нее и все исчисленные подвиги, и добродетели, и всякий успех в распространении веры. Святой Златоуст говорит: «Чрез Него, говорит (то есть чрез Духа Святого), мы все сие совершаем. Но смотри, где он поставил помощь от Святого Духа,– после уже исчисления своих подвигов. Мне кажется, он хотел показать сим что-нибудь особенное. Что же такое? Справедливо, говорит, что мы обильно исполнены Духа Святого, и свое Апостольство не менее оправдываем и тем, что удостоились духовных дарований; впрочем, и сами, говорит, были небезучастны в этом: наши условия, труды и подвиги давали простор благодати Божией действовать чрез нас. Если же кто думает, что сверх сказанного Апостол выражает сими словами еще то, что они, в употреблении даров благодатных не подавали никому никакого соблазна, думаю, и тот не погрешит против смысла. Действительно, некоторые из коринфян, получив дар языков и возгордившись тем, подали повод к осуждению себя, ибо получивший духовные дары может и злоупотребить ими. Но мы, говорит, не таковы, мы пребыли беспорочными в Духе, то есть в дарованиях духовных».– В любви нелицемерне. Любовь – всеобъятная добродетель; и все вышеисчисленные добродетели и подвиги из нее проистекают, как изложил это Апостол в первом послании, гл. 13. Она изливается в сердца Духом Святым; почему и поставлена у Апостола тотчас после слов: в Дусе Святе. Что прибавил: нелицемерне, затем прибавил, чтоб отличить ее от дел любви, являемых в видимой деятельности. Дела любви можно совершать по самопринуждению разумному, благонамеренному или неблагонамеренному; и путь к стяжанию любви есть произвольный труд в делании дел любви, пока наконец благодать Духа преисполнит его все сердце. Об этом последнем и говорит Апостол, что не дела только его видимые любовны, а само сердце его полно любви. «Вот что было виною всех благ, им приобретенных; вот что сделало его таковым и сохранило в нем Духа, действием Которого все у него приходило в совершение» (святой Златоуст).
   Стих 7. В словеси истины, в силе Божией, оружии правды десными и шуими.
   В словеси истины, в истинном слове, таком, в котором не было ни обмана, ни подделки, ни лести, ни лукавства. Как приняли, как убеждены, так и передаем, в полном сознании, что передаем точно без всякой примеси. «Об этом он часто упоминает, то есть что мы возвещаем Слово Божие без обмана и без подделки» (святой Златоуст).– В силе Божии. Словами: в Дусе Святе означал вообще всю полноту апостольских дарований; здесь же означает преимущественно знамения и чудеса, сопровождавшие проповедь Евангелия. Явление силы Божией так было неотъемлемо от слова истины, что без него сие последнее укорениться не могло бы в умах и сердцах человеческих. Оно возбуждало и укореняло веру; слово же сказывало только, чему веровать должно. Изложение предметов веры, как ни будь ясно и сильно, не всегда сильно порождать веру. Одна сила Божия в знамениях при слове побеждала умы и сердца и преклоняла их к вере. Феофилакт пишет, что словами: в силе Божии, Апостол хочет сказать: «В проповеди Евангелия и успехах его ничего нет моего, все здесь совершалось силою Божиею, знамениями и чудесами, карающею или благодеющею силою». Святой Златоуст разумеет здесь всякую вообще сверхъестественную помощь Апостолу и в жизни, и в проповеди, и в трудах: «Как всегда он поступает, то есть ничего не относит к самому себе, но все усвояет Богу и Ему приписывает все свои действия, так делает и здесь. Он усвояет Духу Святому и Богу и то, что возвещал великие истины, и то, что проводил жизнь, неукоризненную во всем, и показывал в себе высокую мудрость, ибо все это было необычайно. Если и в тишине живущему трудно сделаться добродетельным и непорочным, то размысли, какая должна быть душа у того, кто, и обуреваемый столь многими скорбями, всегда сиял как солнце. И не то только удивительно, что он пребыл беспечален, обуреваемый толикими волнами, и мужественно переносил все, но еще то, что все сие переносил с радостию».– Оружии правды десными и шуими. Оружии, δια των οπλων. Предлог переменен, но смысл речи все тот же. Апостол продолжает указывать, в чем и как представляли они себя истинными служителями Божиими. Такими мы представляли себя, говорит, и в употреблении оружий правды десных и шуих. Он представляет себя силою Божиею воодушевленным воителем и борцом. Воин, выступая на борьбу, берет одни орудия в правую, другие в левую руку,– в левую, например, щит, в правую меч, копие,– и когда начнется борение, употребляет то те, то другие, как лучше и пригоднее. Есть такие же орудия и у правды: одними она защищает себя, другими поражает врагов своих. Апостол говорит: и защитительные, и поражающие врагов правды орудия употребляли мы так, что чрез это представляли себя слугами Божиими. Правдою он называет свое правое дело – веру Христову, домостроительство спасения, им всюду вводимое и утверждаемое; оружиями – и свое слово, и свои труды, и всякую помощь свыше. По всему, чем мы защищали правое дело Божие и чем поражали ложь, нечестие и развращение, всем давали мы видеть, что мы слуги Божии. Оружия десныя и шуия – то же, что всесторонние оружия.
   Стих 8. Славою и безчестием, гаждением и благохвалением: яко лестцы, и истинни.
   Славою и безчестием. И когда случалось что, прославлявшее нас, и когда случилось что, покрывавшее нас в глазах других бесчестием. В Листре, например, святой Павел с Варнавою исцелили хромого, и все сбежались, чтобы воздать им честь будто богам. Это к славе. Но там же потом поднялось возмущение: святого Павла побили камнями и выбросили за город. Это к бесчестию и посрамлению (Деян. гл. 14). То же и в Филиппах: святого Павла и Силу били всенародно палками,– это к посрамлению; но потом все начальство городское идет к ним в темницу, извиняется и не гонит уже, а просит удалиться из города; это к славе (Деян. гл. 16). Так, вероятно, повторялось и во многих других местах.– Гаждением (поношением, ругательством) и благохвалением, δια δυσφημιας και ευφυμιας. Разумеются ходившие об них речи и до них доходившие. Одни хвалили, другие злословили,– это и за глаза, и в глаза. Во всех, говорит, этих случайностях,– и когда хвалили нас, и злословили, и когда случалось что к славе или бесчестию нашему,– мы держали себя как следует служителям Божиим, не возносились первыми и не падали в духе от последних. Святой Златоуст говорит: «Что ты говоришь? Почитаешь за великое то, что пользуешься славою? – Подлинно так, говорит. Почему же? Казалось бы терпеть бесчестие – великое дело; а для наслаждения славою требуется не великая душа? – Напротив, великая и весьма великая, чтобы, пользуясь славою, не впасть в гордость. Посему он то же и так же думает и о славе, как и о бесчестии, ибо равно сиял в том и другом случае. А что бесчестие и злословие сильно поражают и благодушие в них требует мужественной души,– на это много свидетельств. Иеремия многие искушения перенес великодушно, но когда злословили его, говорил: не стану пророчествовать, и не воспомяну имени Господня (Иер. 20, 9). И Давид часто жалуется на злословия. И Господь, утешая учеников Своих, говорил: егда поносят вам и рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради: радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех. Он не положил бы такой награды, если бы борьба сия не была тяжка. И для Иова раны и черви были сноснее, нежели укоризны друзей его (Иов. 19); ибо нет, нет ничего тягостнее, как слово, уязвляющее душу. Многие из иудеев не хотели веровать в Господа только из опасения лишиться славы в народе; боялись не казней, но того, чтобы не выгнали из сонмища (Ин. 12, 42). Посему и Господь говорил: како вы можете веровати, славу друг от друга приемлюще? (Ин. 5, 44) И многих можно бы указать, которые, превзошед все искушения, побеждены были опасением потерять славу». В каком величии потому должен был представляться праведный характер святого Павла и других Апостолов, когда они одинаково достойно звания своего держали себя в славе и безчестии, в гаждении и благохвалении!
   Яко лестцы и истинни. Опять новый оборот речи; но значение его все то же. Продолжает Апостол изображать, как всегда являли они себя достойными служителями Божиими; только как пред этим сказал он о славе и бесславии, гаждении и благохвалении, то теперь проясняет это будто примерами, выставляя ряд противоположностей, какими их считали и каковы были они на деле. Яко лестцы и истинни.– Лестцы на стороне злословящих, а истинни на стороне благохвалящих (святой Златоуст). Лестцы, πλανοι, означает тех, кои и сами заблуждаются и других вводят в заблуждение. Так думали о них враги. Иконийские иудеи прибежали в Листру и вооружили тамошних против святого Павла и Варнавы, говоря: они не говорят ничего истиннаго, а все лгут (Деян. 14, 19). То же делалось и в других местах. Между тем сущие от истины слушали их (1 Ин. 4, 6), и ничем нельзя было поколебать их убеждения, что Апостолы и стоят в истине, и проповедуют сущую истину. То и другое происходило на глазах Апостолов.
   Стих 9. Яко незнаеми, и познаваеми; яко умирающе, и се живи есмы; яко наказуеми, а не умерщвляеми.
   Яко незнаеми и познаваеми. Одни говорили: не понимаем, что за люди, или, взглянув на них и увидев, как они непоказны, говорили: стоит ли обращать на них внимание, знакомиться с ними и разузнавать, что они там толкуют. А другие, напротив, тотчас узнавали их и понимали, в чем дело их и к чему ведет слово их, прилеплялись к ним, начинали ценить их высоко и считать лицами дорогими. Святой Златоуст говорит: «Для одних они были знаемы и достоуважаемы; для других недостойны и того, чтобы знать их».– Яко умирающе и се живи есмы. Кажется, святой Павел взял это с действительного события, ибо в Листре его побили камнями и вытащили за город, почитая его умершим когда же ученики собрались около него, он встал (Деян. 14, 19–20). Как не сказать после этого: будто умер, и се жив. Кроме того, в скольких смертных опасностях он находился, о которых он говорил: и жить не чаял, но Бог избавил (2 Кор. 1, 8–10)! По миновании их и он сам и другие не могли не свидетельствовать: на волоске была жизнь, и се жив. Святой Златоуст говорит: «Яко умирающе, то есть приговоренные и осужденные на смерть. И это сказал он для того, чтобы показать и неизглаголанную силу Божию, и высоту терпения их. Смотря на то, говорит, как и до чего злобствовали против нас враги наши, нам непременно надлежало бы умереть. Так все и думали; но Бог спасал нас от погибели».– Яко наказуеми, а не умерщвляеми. Это противоположение прибавлено в объяснение предыдущего, почему так бывает, что вот-вот смерть, а мы все живы. Потому, говорит, что такие смертные крайности Бог попускает на нас не за тем, чтобы нас смерти предать, а чтобы научить и вразумить, особенно убедить в том, что нам во всем следует полагаться на Его всемощную десницу. Подобное исповедание слышится и из уст святого Давида: Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя (Пс. 117, 18). Так – святой Златоуст и все наши толковники.
   Стих 10. Яко скорбяще, присно же радующеся; яко нищи, а многи богатяще; яко ничтоже имуще, а вся содержаще.
   Яко скорбяще, присно же радующеся.«Другие, смотря на нас, думают, что мы скорбим; мы же, напротив, ощущаем самое высшее удовольствие. Не просто сказал: радующеся, но прибавил: присно, то есть всегда, постоянно радуяся. Что может сравниться с такою жизнию, в которой по мере несчастий умножается и увеличивается радость?» (святой Златоуст). Так было с ними потому, что они носили в себе Духа Утешителя, Которого первый по любви плод есть радость (Гал. 5, 22).
   Яко нищи, а многи богатяще. Что Апостол Павел никогда ничего не имел и был буквально нищ, это всем всюду было известно, но как он богатил многих? Если разуметь это в духовном отношении, то действительно он обогащал всех верующих, которых им обращено было много, и все они сознавали себя богатыми духовно. Ибо и ведением обогащались, и добродетелями, и силами благодатными. Если же разуметь это в вещественном отношении, то не другое что при этом приходит на мысль, как то, что он собирал милостыню и в обилии доставлял ее иерусалимским бедным верующим. Обогащением это можно назвать потому, что для бедного и то уже богатство, когда он имеет чем пропитаться. Но, может быть, Апостол указывает здесь на то, что за любовный прием его домы небогатые Бог благословляет богатством. Хотя об этом не замечено ни одного случая в Деяниях, но нельзя сомневаться, что так бывало. Ибо известно, что нередко Бог благословлял домы ради святых Божиих. Если ради их бывало это, почему не допустить, что бывало это ради Апостолов? В подтверждение же этого можно взять настоящее слово Апостола, что всегда, говорит, был я беден, а многих обогатил, разумея под сим то, что Бог ради его обогатил многие домы.
   Яко ничтоже имуще, а вся содержаще. И это вся содержаще можно разуметь и духовно, то есть что Апостолы богаты были Духом и обладали всеми духовными благами в таком обилии, что их достало бы на всю вселенную, ибо носили Духа вседержительного. Можно понимать это и в вещественном отношении, именно: верующие, чувствуя, какого блага духовного сподобились чрез их служение, готовы были для них сделать все, так что имение всех верующих было будто в руках Апостолов, все домы и все сокровищницы для них были открыты. Святой Златоуст говорит: «И то можно относить к их богатству, что они чудным некоторым образом везде имели все домы для себя отверстыми. Если же тебе все еще кажется удивительным, как возможно иметь все тому, кто ничего не имеет, то я представлю в пример самого святого Павла, который имел великую власть над целыми народами и был господином не только их имения, но и самых очей. Аще бы было мощно, писал он галатам, очеса ваша извертевше дали бысте ми (Гал. 4, 15). Итак, что же это было, чем владел святой Павел, когда говорит: яко ничтоже имуще, а вся содержаще? – Блага земные и духовные. Ибо кого, как Ангела, принимали города, для которого готовы были, исторгнув, отдать очи свои, за кого готовы были положить свои головы,– как тот не был господином и всего им принадлежащего? – Если же хочешь видеть его духовные блага, то увидишь, что он и ими был богат. Ибо кто так близок был к Царю всяческих, что Господь Ангелов сообщил ему сокровенные тайны, тот как не превосходил всех и обилием духовных благ и как же не имел всего? Иначе так не повиновались бы ему демоны, не стали бы убегать от него с такою поспешностию болезни и недуги».
   Святой Златоуст заключает это отделеньице таким наставлением: «Все же сие говорит Апостол для того, чтобы научить нас не смущаться человеческими о нас суждениями, хотя бы нас называли льстецами, хотя бы не хотели и знать о нас, хотя бы считали нас преступниками, осужденными на смерть, хотя бы скорбящими, бедными, ничего не имеющими; хотя бы полагали нас находящимися в унынии и тогда, когда мы благодушествуем и радуемся, потому что и для слепых солнце не светит, и безумным неизвестны удовольствия мудрых. Одни только верные и благочестивые умеют справедливо ценить дела; и они радуются и скорбят не о том, о чем другие. Если бы кто, не имея никакого понятия о воинских торжественных играх, увидел бойца, хотя украшенного венцом, но имеющего раны, то, не зная того удовольствия, которое приносит бойцу венец, конечно он стал бы думать только о том, какую тот испытывает болезнь по причине ран. Так и те знают только то, что мы претерпеваем, видят только борьбу и бедствия, но не видят наград, венцов и воздаяния за подвиги. Посему и мы, если что несем для Христа, должны нести сие не только мужественно, но и с радостию. Постимся ли мы – будем веселы, как пиршествующие; терпим ли поношение – будем держать себя, как осыпаемые похвалами; иждиваем ли имение – постараемся быть в таком расположении духа, как будто бы приращали оное; отдаем ли что бедным – будем думать, что мы приобретаем. И не только при раздаче милостыни, но и во всякой другой добродетели помышляй не о суровости трудов, но о сладости наград, преимущественно же имея в виду Господа нашего Иисуса Христа, для Которого предпринимаешь те или другие подвиги, от чего ты охотнее будешь выходить на подвиги и в удовольствии проведешь все время жизни».         вв) Обязательства внявших благовестию (6, 11– 7, 1)    Объяснил святой Павел, как Апостолам вверено слово примирения и как они его всюду разносят, всячески заботясь не быть никому в претыкание, а напротив, всячески способствовать успехам благовестия. Теперь обращает слово к слышавшим и принявшим благовестие и указывает, что им преимущественно надо иметь во внимании, чтобы оказаться достойными звания.
   Бог, говорит, примирил нас Себе; вы приняли слово примирения; смотрите же, держите условия, то есть бегайте всякого беззакония и удаляйтесь от всякого нечестия. Если будете держаться строго принятых правил, то явитесь чистыми. Как в чистых, вселится в вас Бог, и вас приимет в Себя, в чем последняя высшая цель разумных тварей (–стихи 14 и далее). Эти наставления излагает он, обращаясь к коринфянам, и как переход к ним, изъявляет свою особую широкую расположенность к коринфянам, требуя взаимно от них широкого внимания к своим словам, для полного их вмещения (– стихи 11–13).
   Стих 11. Уста наша отверзошася к вам, Коринфяне, сердце наше распространися.
   Предшествующая речь, особенно к концу, шла, как само собою видно, с некоторым движением. В такую откровенность войти вовлекла Апостола особая расположенность к коринфянам; как будто и еще готов он был продолжать слово в том же направлении, но сила чувства остановила его и заставила открыть, что приводило в движение язык его: сердце распространилось, оттого и уста отверзошася. От избытка сердца говорят уста. «Мы не хотим, говорит, молчать пред вами, но всегда желаем говорить и беседовать с вами, а это есть обычай любящих. И что для тела объятие рук, то для души дружественная беседа. Вместе с сим он намекает здесь еще и другое нечто. Что же такое? – То, говорит, что мы откровенно беседуем с вами, как с возлюбленными, ничего не утаивая от вас и ничего не скрывая.– И самое наименование Коринфяне выражает великую любовь, расположение и горячность его к ним. Ибо известно, что мы любим часто повторять имена тех, которых любим. Сердце наше распространися. Как теплота и жар расширяет вещь, в которой заключается, так и любви свойственно расширять сердце, потому что она есть такая добродетель, которая и горяча и разгорячает. Она разверзла уста Павловы и расширила сердце его. Ибо не устами только, говорит, люблю вас, но с устами согласуется и сердце. Посему я и говорю так смело, открытыми устами и от всего сердца. Ибо нет ничего на земле пространнее сердца Павлова; оно, как кто-нибудь своего друга, так горячо любило всех верных, не раздробляя на части своей любви и оттого ослабевая, но пребывая в каждом всецело. И удивительно ли, что Павел имел такую любовь к верным, когда сердце его обнимало всю вселенную и самых неверных? Посему и не сказал: я люблю вас, но гораздо выразительнее: уста наша отверзошася, сердце наше распространися; мы всех имеем в сердце и не кое-как, но с большим простором и удобством. Ибо в таком случае любимый без всякой опасности помещается в сердце любящего» (святой Златоуст).
   Стих 12. Не тесно вмещаетеся в нас, утесняетеся же во утробах ваших.
   Не тесно вмещаетеся в нас – значит: мы вас объемлем широкою любовию; утесняетеся же во утробах ваших,– значит: а вы нас не так широко любите. Нежное обличение! «Смотри, как он щадит и в самых обличениях! А это есть свойство сильно любящих. Не сказал: вы не любите нас, но: не столько любите, сколько мы; ибо не хочет сильно упрекать их. То же говорит он и в конце послания: аще и излишше вас любя, меньше любим есмь вами» (–12, 15) (святой Златоуст). Но чего именно касался этот укор,– не видно с определенностию. «Ибо в этом же послании он говорит, что не только он их любит, но что и они его любят. Когда он говорит, что Тит пришедши поведал нам ваше желание, ваше рыдание, вашу ревность по мне (–7, 6–7), то сим свидетельствует о любви их к нему» (святой Златоуст).– Ваше желание,– επιποθησιν, означает расположение сильно любящего сердца. Как же здесь укор? Может быть, Апостол разумеет, что не все так его любят, как он их. Я, говорит, всех вас широко люблю, а вы не все. Есть между вами такие, в сердце которых нет для меня места просторного. Таким образом, имея во внимании большинство, верно сказать можно было, что сильно любят; а намекая на меньшинство, верно можно было сказать, что утесняются, меньше любят.
   Стих 13. Тожде же возмездие, якоже чадом глаголю, распространитеся и вы.
   Как я вас широко люблю, в равное возмездие расширитесь и вы любовию ко мне; или, как я всех вас вместе и каждого поодиночке люблю, так и вы все вместе и каждый поодиночке полюбите меня полною любовию.– Яко чадом глаголю,– это нежное побуждение, которому отказать нельзя. Я вас родил, вы мои дети духовные: какие дети не любят отца? И какой труд детям любить его? И я на вас никакого ярма не налагаю, а только указываю на то, что у вас естественно должно быть. Святой Златоуст видит в этих словах самые тонкие оттенки мыслей Апостола. «И хотя не одно и то же – прежде самому быть любимым, а потом уже любить других; потому что возлюбивший после, хотя бы и равною платил любовию, но как после возлюбивший, по тому уже самому стоит ниже предварившего его любовию; впрочем, я не вхожу, говорит, в строгое розыскание сего; для меня довольно, если вы, и с меня взяв пример, покажете ту же меру любви, какою я люблю вас. Потом, чтобы показать, как это нужно для них и как слова его чужды всякого ласкательства, прибавляет: якоже чадом глаголю. Что же значит: якоже чадом? – То есть ничего более не прошу от вас, кроме вашей любви, как отец ваш. Видишь ли, какое здесь благоразумие и смиренномудрие? Он не говорит уже о тех бедствиях, какие претерпел за них; умалчивает о своих трудах, об опасностях смерти, хотя бы и много мог говорить; так он чужд гордости! Но говорит только о любви своей и просит от них взаимной любви, потому что я отец ваш, говорит, и сильно люблю вас. Пользующегося любовию другого иногда очень раздражает то, что любящий напоминает о своих к нему благодеяниях, ибо он вменяет сие в упрек себе. Посему святой Павел и не делает сего, а говорит только: возлюбите меня, как дети отца, что гораздо ближе к природе человеческой и составляет долг каждого в отношении к отцу».
   Изъяснив таким образом, как распространилось сердце его и отверзлись уста, обличив, что коринфяне утесняются в утробах своих, и побудив их распространиться в соответствие широте его сердца, Апостол начинает предлагать уроки: не бывайте преложни ко иному ярму, и так далее. Сопоставив это вместе, невольно приходишь к мысли, что распространение, которого требовал Апостол, есть не что иное, как широта внимания и сердца для принятия предлагаемого учения. Отсюда и вся предыдущая речь представляется в таком виде: сердце мое расширилось и уста отверзлись. Я полон высоких и важных истин и готов перелить их в души ваши. Расширите же и вы ум и сердце для принятия их. Говорю: расширите; потому что вы не так широки бываете для внятия истине. Итак, как отец чадам, для блага вашего, говорю: распространитеся и внимайте! – Так рассуждает блаженный Фотий у Экумения.
   Стих 14. Не бывайте (удобь) преложни ко иному ярму, якоже невернии: кое бо причастие правде к беззаконию? Или кое общение свету ко тме?
   Не бывайте (удобь) преложни ко иному ярму, якоже невернии или неверных. Μη γινεσθε ετεροξυγουντες απιςοις. Ετεροξυγειν – значит становиться в одно ярмо в пару с другим. Апостол говорит: не становитесь вы в одно ярмо в пару с неверными. Слово в слово можно перевесть так: не бывайте подъяремны в пару с неверными. Далее объясняет, почему так не должно; потому, говорит, что вы совсем не пара с ними, а разнитесь от них до противоположности.– Поводом к этому внушению могло послужить участие некоторых верующих коринфских в трапезах от идоложертвенных мяс, а может быть, и в других каких житейских обычаях языческих. Намерение же Апостола то, чтобы совсем отстранить их от всего, что носило печать язычества: изыдите от среды их и нечистотам их не прикасайтесь. По мысли его всякое такое соприкосновение с язычниками есть то же, что впряжение себя в одно ярмо с ними, чтоб тянуть ту же тяжесть и идти по тому же пути. Святой Златоуст так вводит в виды Апостола при таком обороте речи: «Здесь Апостол говорит как бы им: не уклоняйтесь на их пути. Посмотрите, какое расстояние между благородством вашим и низостию тех. Такое сопоставление делало речь его более убедительною и привлекательною для коринфян. Если бы кто сыну, непочитающему своих родителей и предающемуся людям развратным, сказал: «Что ты делаешь, чадо? Ты презираешь своего отца и предпочитаешь ему людей развратных и в беззакониях погрязших. Ужели ты не знаешь, сколько ты лучше их и благороднее?» – то сим образом он лучше бы отклонил его от сообщения с ними, чем – когда бы стал выхвалять только отца. Так, если бы он сказал: «Ужели ты не знаешь, сколько отец твой лучше их?» – то сим мало или ничего бы не сделал. Но когда, обойдя отца, предпочтет им сына, говоря: «Ужели ты не знаешь, кто ты и кто они? Как ты не подумаешь о своем благородстве и свободном происхождении, а о их низости? Что у тебя общего с такими ворами, прелюбодеями, разбойниками?» – то, как бы окрылив его сими похвалами, легко расположит его к тому, чтобы он оставил сообщество с ними. Первые же увещания он не так легко примет потому, что отец такому сыну будет служить уже не честию, а обвинением в том, что он оскорбляет отца, и притом отца, столь почтенного; здесь же ничего подобного он не услышит. Притом, кто не любит похвалы? И потому самое обличение, соединенное с похвалою слушателя, бывает удобоприемлемее. Ибо оно смягчает, возвышает дух его и заставляет гнушаться сообществом с худыми людьми. Но здесь достойно удивления не только такое различение, но и то, что так сильно изобразил оное для возбуждения страха в коринфянах. Сперва он ведет речь свою чрез вопросы, что обыкновенно бывает тогда, когда говорится о чем-нибудь для всех известном и очевидном; потом распространяет оную многими и различными наименованиями, ибо не одно, не два, не три, но многие наименования сравниваемых вещей полагает пред глаза слушателей, дабы, с одной стороны, изобразить высоту добродетели (веры Христовой), а с другой – крайнюю низость порока (язычество), и чрез великое, даже бесконечное, между ними расстояние показывает, что дело не требует более никакого доказательства».
   Кое бо причастие правде к беззаконию, или кое общение свету ко тме? Стих 15. Кое же согласие Христови с велиаром? или кая часть верну с неверным?
   Стих 16. Или кое сложение церкви Божией со идолы? Вы бо есте церкви Бога жива, якоже рече Бог: яко вселюся в них, и похожду, и буду им Бог, и тии будут Мне людие.
   «Смотри, сколько простые употребляет он слова, и между тем достаточные для отвращения коринфян от ярма неверных» (святой Златоуст).
   Слова простые, но обнимают сравниваемые предметы с самых существенных сторон. Во-первых, со стороны нравственной. Кое причастие правде к беззаконию? Как правда противоположна беззаконию, так вы – язычникам: не входите же с ними в одно ярмо. Верующих называет правдою, ради того, что прежние их грехи омыты крещением, и, чтобы не падать в новые, они положили намерение и дали обет, приступая к крещению, в коем новую жизнь получили, которая благодатию Божиею сильна на творение всякой правды и пребывание в чистоте и святости. Беззаконием называет язычников ради того, что в язычестве царствует грех. Как рождаются они во грехе, так и живут в нем: самоугодие заправляет всею их жизнию. Самые лучшие между ними личности не могут высвободиться из уз его и даже понятия не имеют, что должно так сделать. Да если б и поняли, что сделали бы? Надо родиться свыше; а этого они лишены. И суть потому в беззаконии, которое составляет будто дух жизни их: то есть всем жертвовать для себя, или все обращать в средство для своих личных целей.
   Или кое общение свету ко тме? Это, во-вторых,– сравнение со стороны умственной. Как свет противоположен тьме, так вы – язычникам. Как нет общения у света со тьмою, так не должно быть его и у вас с язычниками ни в чем языческом. Верующие – свет, по светлости ведения их, обнимающего все сущее и бывающее, безначальное и бесконечное, время и вечность, и все с возможною ныне точностию и ясностию определяющего. Знают они, откуда они; зачем на земле, что ждет их за гробом и как сделать тамошнее пребывание блаженным. Ведают Бога, Творца и Промыслителя, Спасителя и Утешителя, знают, как вступить с Ним в общение и пребыть всегда в Нем, в чем последняя цель разумных тварей. Зная все сие, они живут, как во дни ходят. Язычники, напротив, ничего такого не знают, самые существенные вопросы для них остаются нерешенными, и живут они как живется, плетясь общею колеею, не имея возможности дать себе отчета, куда идут и чем кончится путь их. Тьма густая неведения покрывает их. Вот они каковы! Какая же, говорит Апостол, вам стать лезть в одно с ними ярмо?!
   Стих 15. Кое согласие Христови с велиаром. Это, в-третьих,– сравнение по началовождям. Вы – Христовы, те – велиаровы. Как невозможно согласие Христа с велиаром, так не должно быть его и у вас с язычниками. Христос Господь – Глава христиан; в Него облекаются они крестясь и, прияв благодать, в Его образ потом преображаются трудами целой жизни,– чтобы став едино с Ним здесь, сподобиться и в другой жизни быть там, где Он, в неизреченно блаженной славе. Велиар – сатана, первый вступил в богоборство по духу гордыни; потом научил прародителей не послушаться Бога, пообещав им горы и лишив всего; затем всех людей обманывает, увлекая их на дела самоугодия в противность совести и Богу. Власти он ни над кем и ни над чем не имеет, а лживо величает себя царем, потому что люди, призраками его прельщенные, бросаются на самоугодие и чрез него ему служат. Цель усилий его – побольше наделать погибающих; и собственно для него от этого нет никакой прибыли: ибо огонь тот же уготован и для него. Так хлопочет, лишь бы не одному с своими клевретами мучиться вечно. Итак, видите, говорит как бы Апостол, какие противоположности! Христос Господь существенно есть Спаситель и спасения Податель несомненного; а велиар – пагуба, хитрый прельститель, всех по злобе в пагубу сманивающий приманкою сластей самоугодия. Пристало ли вам, спасения Христова причастившимся, быть с теми, кои мятутся в пагубности прелестной?
   Или кая часть верну с неверным? Это, в-четвертых,– сравнение по началу жизни и концу ее. Верный услышал слово о спасении и принял его с верою; по вере охотно подчинился условиям спасения и пребывает им верен, и ради сей верности питает уверенность, что Христос Спаситель увенчает благим концом течение его, сподобив его нескончаемого блаженства в царствии Своем. Такова часть верного! Она несомненна, ибо утверждается на верности Божией. Неверный в нечаянии ходит и ничего верного в сей жизни, тем паче в будущей, обещать себе не может. Совесть, всегда оскорбляемая, дает ему предвидеть мрачную картину его участи; и как дверь к ней отворяется смертию, то минута сия всегда поражает его иступляющим страхом. Видишь ли, какова участь неверного? Зачем же тебе становиться в пару с ним?
   Стих 16. Или кое сложение церкви Божией со идолы? Это, в-пятых,– сравнение по последней цели религии, которая есть Богообщение. Душа, восприявшая Бога, в общении с Ним становится храмом Божиим. Верующие чрез общение с Господом Иисусом Христом вступают в общение с Богом и суть существенно храм Божий. Апостол и говорит: вы церкви Бога живаго. Это говорит не обо всех в совокупности, а о каждом верующем в частности, ибо говорит: вы – церкви, а не церковь. Итак, смотрите, говорит, какая выходит несообразность, когда вы принимаете участие в чем-либо языческом. Тут то же выходит, как если бы кто взял языческого идола и поставил его в христианском храме. Как последнее действие ни с чем не сообразно, ибо кое сложение церкви Божией со идолы, так ни с чем не сообразно, когда кто-нибудь из вас, чрез участие в язычестве, вносит что-нибудь языческое в душу свою, в коей благоволит обитать Бог. Святой Златоуст говорит: «И для чего ты, нося Бога в себе, бежишь к идолам, с которыми Бог не имеет ничего общего? Такой поступок достоин ли извинения? Помысли, Кто в тебе живет и обитает с тобою».
   Такой ряд противоположностей выставив, Апостол, как бы за руку взявши, отводит верующих от всего языческого. Как верх всех отличий верного от неверного есть истинное общение, общение живое с Богом живым, то на этом преимуществе Апостол останавливает особенное внимание, доказывая его пророчествами и чрез них изображая его с разных сторон. Приводимые из Ветхого Завета свидетельства слово в слово не читаются в Писании, как они приводятся святым Павлом, а собраны им из разных мест и сочетаны в одну стройную речь.
   Вы, говорит, есте церкви Бога живаго. А что это так, послушайте, что обетовал Бог Израилю. Вселюся в них и похожду, «то есть вселюся в храмах сих и в них буду ходить, показывая тем великое к ним благоволение» (святой Златоуст). И буду им Бог, и тии будут Мне людие (Лев. 26, 12). Я их Бог, они Мои люди. В этом выражается общение со стороны Бога. Но когда Бог возвестил это людям тем и люди те приняли то в сердце свое, то и они стали иметь Бога своим Богом и себя людьми Божиими. В этом общение со стороны людей. Так было во Израиле – прообразе верующих, и общение то было прообразовательное. Оно все происходило внешним образом. Истинное Богообщение совершено уже Господом Спасителем сначала ипостасно в Своем Лице, а потом благодатно-нравственно и во всех верующих. Все верующие, становясь едино с Господом, делаются едино и с Богом истинно, существенно. Так молил Сам Господь: да вси едино будут, якоже Ты Отче во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (Ин. 17, 21). И молитва Господня становится делом во всяком верующем. Но совершается сие не номинально, а самым делом. Верующие возрождаются благодатию Святого Духа и, став чистыми чрез отвержение страстей самоугодия и чрез восприятие всех добродетелей, суть готовый и богоприличный храм для Бога, Который и вселяется в них и, вселяясь, водит их путями жизни, или ходит в них, как древле столп облачный ходил среди Израиля. Что у древнего Израиля совершалось внешно, то у нового совершается внутренно, в душах и сердцах. Ибо Господь говорит: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23).
   Стих 17. Темже изыдите от среды их, и отлучитеся, глаголет Господь, и нечистоте не прикасайтеся; и Аз прииму вы (Ис. 52, 11).
   Выше выражено обетование; здесь предлагается условие, от исполнения которого Израилем зависело исполнение обетования Богом. Изыдите, говорит, из среды их, то есть язычников, и отлучитеся, совсем отделитеся от них, чтоб стали чуждыми вы им и они вам. И нечистоте не прикасайтеся; нечистоте, ακαθαρτου, ничему нечистому не прикасайтеся, ничему тому, что осквернено идолослужением. Древний Израиль так и устроен был: и внешним бытом, и законоположениями он был отгражден от язычников и всего языческого. Но что тогда совершалось и блюлось внешно, то у нового Израиля должно совершаться внутренно, нравственными изменениями и решениями. Что там идолопоклонство, то здесь самоугодие со всеми страстями. Что там выйти из среды язычников, то здесь оставить все дела, делаемые в угоду себе и страстям; что там нечистоте не прикасаться, то здесь отвержение и недопускание страстных помыслов и чувств самоугодливых. Здесь условие такое: аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе (Мф. 16, 24)… или: иже Христови суть, плоть распяша со страстми и похотми (Гал. 5, 24). Святой Златоуст говорит: «Не сказал: не творите нечистоты; но, требуя от них большей точности, сказал: не прикасайтесь и не приближайтесь к ней. Он разумеет всякую нечистоту, и плотскую, и душевную. Плотскую нечистоту составляют блуд, прелюбодеяние и всякое плотоугодие; а душевную – нечистые помыслы, сладострастный взор, памятозлобие, обманы и тому подобное. Он желает, чтобы мы были чисты и от той, и от другой нечистоты. Смотри, вот и награда за то – соединение с Богом».
   И Аз прииму вы. Сначала обетовал: будут Моими, затем, предложив условия, говорит: если исполните их, то прииму вы,– вы станете Моими. Прииму вы, и в свое покровительство, и в свое свойство. Возьму вас на руки и буду греть и лелеять, как мать любимое дитя. Так и бывает: кто, все отвергши, Богу присвояется, того и Бог присвояет Себе и блюдет как зеницу ока. Смотри, какое широкое употребление дано свободному произволению! Обетование дано и возвещено; но чтоб улучить его, надо сделать требуемое движение свободным произволением. Как только последует это движение, тотчас придет на него и исполнение обетования. Наглядно представляется это в притче о блудном сыне. Отец увидел приближающегося сына издалече, выбежал ему навстречу, пал на выю его и облобызал его. Так принимает Бог прибегающих к Нему в раскаянии грешников. Но принимает, когда прибегают. Прибечь их дело, и когда оно совершится, за Божиим приятием не будет остановки.
   Стих 18. И буду вам во Отца, и вы будете Мне в сыны и дщери, глаголет Господь Вседержитель (Иер. 3, 19, Осии 1, 11).
   Таким Бог и имел всегда Израиля; и когда он оказывался неисправным, в укор ему представлял Свое ему отчество и его Себе сыновство. Сыны родих и возвысих, тии же отвергошася Мене (Ис. 1, 2). И новому Израилю не то же обетовано в совершеннейшем смысле и в существеннейшем значении. Ибо говорится: елицы прияша Его (Господа Спасителя, верою и любовию), даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его, иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася (Ин. 1, 12–13). В том и состоит совершение всякого верующего христианином, что он рождается свыше водою и Духом и в момент рождения сего делается сыном и дщерию Богу. В один момент происходит и совершение христианином или христианкою и вступление в чин сына или дщери Богу. «Видишь ли, пророк давно уже предсказал о нашем настоящем благородстве, то есть о возрождении благодатию» (святой Златоуст).
   Глава 7, стих 1. Сицева убо имуще обетования, о возлюбленнии, очистим себе от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии.
   К этому и вел всю речь Апостол; к этому и пятикратное противопоставление высокого достоинства верных и не стоющего ничтожества внимания неверных; к этому и возвышенные обетования пророческие, которые все существенно исполняются только в прилепляющихся ко Господу Спасителю верою и любовию; к этому, от себя прибавим, и все домостроительство спасения, и крестная смерть, и сошествие Духа Святого, и апостольская проповедь, и устроение Церкви, со всеми дивными явлениями в ней и в начале, и во все продолжение стояния ее. Все к тому, да все верующие, трудами доброделания и подвигами самоотвержения, при помощи благодати Божией, очищают себе от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии. Ибо только в таком случае они действительно станут сынами и дщерями Богу и живыми храмами живого Бога.
   Сицева убо имуще обетования. «Какие это? – Те, что мы сделались храмами для Бога, сынами и дщерями Его, и Его имеем Богом и Отцом своим» (святой Златоуст). Таинственно все сие уже есть с нами и есть наше. Остается за нами своим произволением, делами, словами, помышлениями и чувствами явить себя такими, какими не наречены только, но и сотворены мы таинственно, ибо благодать возрождения уже в нас пребывает, а следовательно, и все с нею сопряженное. Апостол хочет сказать: смотрите же и держите себя, как свойственно сынам и дщерям Божиим, или таким лицам, кои суть храм живущего в них живого Бога. Что же для сего нужно?
   Очистим себе от всякия скверны плоти и духа. «Не будем прикасаться нечистоте плотской и тому, что очерняет душу» (святой Златоуст). Скверною плоти называет он как плотские грехи, так и все «беззаконные дела» (Феодорит), телом совершаемые. Скверною же духа – греховные мысли, чувства и расположения, главное же корень всего – самоугодие, или самость. Очистить себя от всего этого значит в прежних всех сквернах покаяться и впредь не позволять себе не только нечистых дел, но и мыслей и каких-либо недобрых движений внутри, паче же искоренение самоугодия, на котором держится все нечистое и которым порождается. Совершается сие очищение подобно тому, как вымывается нечистое белье. Это последнее мочат, парят, полощут, мнут, бьют, сушат, катают или утюжат, и оно убеляется и принимает настоящий вид, делающий его годным к употреблению снова. Не без труда совершается и очищение души: все сюда относящееся совмещается в опытах доброделания и в подвигах самоотвержения. Как все идет, делом показали святые Божии, во всех родах достигавшие высокой чистоты и осязательно всем являвшие, что воистину суть храмы Бога живого, сыны и дщери Ему, Который блюдет их и все угодное им творит.
   Творяще святыню в страсе Божии. Зачинает дело внутреннего очищения, и чрез него и внешнего, страх Божий. Он, пришедши, разбужает совесть, неотразимую силу голосу ее подает. Потом они вместе рождают ревность о содеянии спасения, и эта уже устрояет и раскаяние, и решимость прогонять все нечистое и греховное, и все порядки доброделания, и подвиги самоотвержения. Она же, прияв силу в таинствах, и делом, при помощи благодати Божией, все задуманное совершает и, храня постоянство труда и делания, доводит до совершенной преднамеренной чистоты плоти и духа, свойственной сынам и дщерям Божиим. Страх Божий как начало полагает, так пребывает и бдительным стражем всего сего делания. Почему и сказал Апостол: творяще святыню, то есть очищение себя, или восходя в чистоту, страхом Божиим. Святой Златоуст говорит на это: «Апостол не удовольствовался тем, чтобы сказать: не прикасайтеся нечистоте, но присовокупил еще: творяще святыню в страсе Божии. Ибо одно неприкосновение к нечистому еще не делает чистым; чтобы сделаться святыми, для сего потребно нечто большее, то есть ревность, бодрствование и благочестие. И не напрасно сказал он: в страсе Божии. Ибо можно сохранять целомудрие и не в страхе Божием, но для суетной славы. Впрочем, он имел еще и другое в виду, когда сказал в страсе Божии, именно способ, которым достигается и сохраняется святость. Ибо как ни велика сила похоти, но если ты оградишь себя страхом Божиим, то препобедишь ее неистовство. Под святынею же он разумеет здесь не одно целомудрие, но и отчуждение от всякого греха. Ибо свят тот, кто чист, а чист не тот, кто не творит только блуда, но кто чужд вместе и сребролюбия, и зависти, и надмения, и тщеславия, особенно тщеславия».        

3. Выражение радости и утешения, доставленных возвращением Тита и всем, что видел и встретил он в Коринфе (7, 2–16)

   Речь об этом святой Павел начал было выше, 2, 12–13. Но лишь начал, как взят был Духом к созерцанию силы и славы новозаветного благовестия. Изложив все, что Дух давал ему провещать о сем, возвращается он теперь снова к прерванному сказанию. Начинается оно с 5 стиха; а) стихи же 2–4 представляют переходную речь; 2 и 3 стихи будто ближе к предыдущему; а 4 стих к последующему. В самом сказании говорит о том, как был обрадован и утешен сначала б) прибытием Тита, стихи 5–7; потом в) тем, что произвело в Коринфе первое послание, стихи 8–12, наконец г) и приемом, какой встретил в Коринфе Тит, стихи 13–16.

а)

   Стих 2. Вместите ны. Ни единаго обидехом, ни единаго истлихом, ни единаго лихоимствовахом.
   Вместите ны. Прямо напоминает прежнее слово: утесняетеся во утробах ваших… распространитеся (6, 12–13). Феодорит пишет: «Вместите – говорит тем, которые утеснялись; сие говорил он и выше: распространитеся и вы». Святой Златоуст говорит: «Не сказал: любите нас, но как бы умилостивляя, говорит: вместите ны. Прежде говорил: утесняетеся во утробах ваших, и здесь выражает то же яснее словами: вместите ны. И сим опять привлекает их к себе; потому что всего более склоняет к любви, когда любящий внушает любимому, что сильно желает любви его». Феофилакт прямо перифразирует это слово применительно к сказанному выше: «просторнее примите нас, и да не будет нам тесно в вас». Экумений напоминает мысль блаженного Фотия, по коей Апостол просит вместить не его только самого, но паче слово его и учение. Эта мысль не противна течению речи.
   Ни единаго обидехом, ни единаго истлихом, ни единаго лихоимствовахом. «Сим указывает он на лжеапостолов» (святой Златоуст). Таких, говорит, которые все это делают вам, вы принимаете (ниже указывает на это, 11, 20); тем охотнее следует вам принять нас, которые ничего такого вам не делали. Святой Павел мог бы указать на то добро, которое они получили от него сначала духовно, а потом вещественно, ибо скромная жизнь христианская не могла не возыметь влияния и на внешний быт. Но это не могло бы быть так сильно, как это сопоставление отношения коринфян к себе с отношением их же к другим, от которых они никакого добра не получили, а одно худо. «Умалчивает о своих благодеяниях, но другим образом и смягчает, и вместе усиливает слово свое. Не говорит: мы оказали вам такие и такие благодеяния, но как бы так: хотя бы мы и никакого не сделали для вас благодеяния, и тогда вам не надлежало бы убегать нас, ибо вы ни в большом, ни в малом не можете нас обвинить» (святой Златоуст).
   Ни единаго обидехом ηδικησαμεν, никого не онеправдовали, в каком бы ни было отношении; полтора года жили среди вас тихо, мирно, честно; не только делом, но и словом никто не обижен и не оскорблен от нас. Ни единаго истлихом, никого не развратили худым примером, никого не сбили с пути злым учением: «не употребляли льстивых слов, прикрашивая ложь» (Феодорит); «никого не ввели в заблуждение, повреждая ум нечестивыми догматами» (Феофилакт); «никого не обольстили и ничьего не растлили ума, прельщая простоту, как змий прельстил Еву лукавством своим» (святой Златоуст). Ни единагоже лихоимствовахом,– ни от кого ничем не покорыствовались. «Ни у кого ничего не выманивали, поступая коварно» (святой Златоуст); «не торговали словом благовестия, обращая его в средство к обогащению» (Экумений, Феофилакт).
   Слова сии стоят у святого Павла без пояснительных прибавлений, потому никакой нет нужды отступать от прямого их значения. Повод, по которому так говорится, менее можно думать, чтоб был тот, что недоброжелатели святого Павла такие распускали о нем суждения, а скорее тот, как указал святой Златоуст, что какие-нибудь лжеучители так действительно поступали среди коринфян, то есть и покорыстовались, и ложью умы развратили, и худой пример оставили, и онеправдовали кого, держа себя высоко, что не могло обойтись без оскорблений.
   Нельзя не заметить, какая высокая похвала пастырю, если он пред лицом всей паствы может сказать такие слова. Или один Самуил пророк и святой Павел были таковы?! – Нет; во всякое время око Божие верно видит не семь, а несколько раз семь тысяч душ пастырских, не преклонявших колена пред ложью, лестью, неправдою и мамоною.
   Стих 3. Не на осуждение глаголю: прежде бо рех, яко в сердцах наших есте, во еже умрети с вами и сожити.
   «Чувствуя, что сказанное им может показаться жестоким, он опять смягчает свое слово» (святой Златоуст). Предыдущее слово не могло не отозваться сильною горечью в сердцах коринфян. Укор сделан болезненный, хотя и не прямо. Как они были не без вины, то встревоженная совесть могла ожидать кары или отвержения. Надлежало отвратить это беспокойство. Он и отвращает, говоря: не на осуждение вам глаголю. Не бойтесь; не кару с неба призываю на вас, (κατακρισις есть приговор суда, определяющий наказание), не выставляю вины, чтобы отвергнуть вас. Я люблю вас столько, что жить без вас не могу и, кроме добра, ничего вам не желаю. Но вместо того, чтобы сказать: я вас люблю крепкою любовию, он употребил перифраз любви: прежде бо рех, яко в сердцах наших есте, во еже умрети с вами и сожити. Слово в слово он не выражал так своей к ним любви, но выразил другими не менее сильными словами, когда говорил: сердце наше распространися… Не тесно вмещаетеся в нас (6, 11–12). Сказать кому, что с тобою мне и умереть, и жить, есть то же, что сказать: обнял я тебя широкою любовию и не расстанусь с тобою никогда. Святой Златоуст говорит: «Подлинно весьма велика такая любовь, что, будучи даже ими презираем, готов и умереть, и жить вместе с ними. Апостол не просто говорит: вы есте в сердцах наших; но так, что, по сказанному, мы готовы с вами жить и умереть. Ибо можно любить и убегать опасностей (которые грозят из-за любимого), но мы не так любим. Если б, говорит, постигло вас какое бедствие, то я готов все терпеть за вас. Для меня ни смерть, ни жизнь, сами по себе, не важны, но быть там, где вы, для меня предпочтительнее; с вами и смерть лучше жизни, и жизнь лучше смерти. Многие соболезнуют о страждущих друзьях своих; когда же друзья благоденствуют, не радуются с ними, но еще завидуют. Мы же не таковы, говорит Апостол. Если вы подвергнетесь бедствию, мы не устрашимся разделить с вами ваше несчастие. Если же будете благоденствовать, не станем завидовать».
   Стих 4. Много ми дерзновение к вам, многа ми похвала о вас, исполнихся утехи, преизбыточествую радостию о всякой печали нашей.
   Эти слова выражают, что вырвалось из души Апостола после того, как Тит рассказал ему, как был принят в Коринфе и какое действие произвело послание Апостола на тамошних верующих. Ибо они раскаялись в неисправностях, восскорбели об них и положили непременно все исправить по указаниям святого Павла, и к нему самому засвидетельствовали любовь свою и глубокое уважение. Приводя все сие на мысль, Апостол говорит: много ми дерзновение к вам. Вы делом показали, что я смело могу обращаться к вам со всяким словом, в уверенности, что вы во всем послушаете меня. С предыдущим же эта речь вяжется таким образом: там он выразил, что любит их крепкою любовию, а здесь будто объясняет: да и как мне не любить вас?
   Много ми дерзновение к вам. Теперь вижу, что во всем могу положиться на вас. Вы показали, что относитесь ко мне, как ученики к учителю, как дети к отцу. Это меня воодушевляет на труд среди вас и для вас: знаю, что это не будет бесполезно.
   Многа ми похвала о вас. Вы доставили мне много поводов к тому, чтобы вас хвалить и хвалиться вами. Я и всегда хвалюсь вами пред другими, но теперь вы и охоты подбавили мне к тому, и много обнаружили в себе похвального пред прежними похвальными качествами. Исполнихся утехи. Скорбел, но как только пришел Тит и рассказал про вас, скорбь отошла и я исполнен утехи. «Какой утехи? – Какую получил от вас; вы, исправившись, утешили меня делами своими» (святой Златоуст). Преизбыточествую радостию. «Опять обнаруживает горячность любви своей к ним. Так была она ненасытима! Ибо и малая взаимная любовь от тех, кого любим, доставляет великую радость, по причине нашей сильной к ним любви. Говоря об утешении, он сказал: исполнихомся, то есть получил, что надлежало; а говоря о радости, сказал: преизбыточествую, то есть я много боялся за вас, но вы довольно удовлетворили и утешили меня, и не только отняли у меня предлог к скорби, но еще доставили мне обильную радость. Изъявляя же, сколь велика сия радость, не только выражает сие словами: преизбыточествую радостию,– но и тем, что присовокупляет: при всей печали нашей (επι παση). Таково доставленное нам удовольствие, что оно не затмилось и великою печалию, а напротив, избытком величия своего преодолело все постигшие нас скорби и не дозволяет нам чувствовать их» (святой Златоуст).

б)

   Стих 5. Ибо пришедшим нам в Македонию, ни единаго име покоя плоть наша, но во всем скорбяще: внеуду брани, внутрьуду боязни.
   «Упомянув выше о печали, сказывает, какая была печаль, и представляет ее в бóльшем виде, желая показать, сколь велики доставленные ими утешение и радость, которые рассеяли и такую скорбь» (святой Златоуст). Ибо пришедшим; с греческого – ибо и пришедшим. Чрез ибо речь связывается с непосредственно предыдущим, а чрез и – с тем, что говорилось в 2, 12–13.– Там говорилось: в Троаде не имел я покоя духу моему. Здесь говорится: но и когда пришел я в Македонию, ни единаго име покоя плоть наша. Там дух, здесь плоть, нельзя думать, чтоб употреблены были с особенным каким значением, а как описательное прибавление к лицу говорящего. И там, и здесь я не имел покоя.– Но во всем скорбяще – надо дополнить быхом. Скорби окружали нас со всех сторон, или во всех отношениях. С каких именно сторон и в каких отношениях, указывают слова: внеуду и внутрьуду. А они что значат? – Святой Златоуст говорит: «Внеуду брани, то есть от неверных; внутрьуду боязни, то есть за немощных в вере, чтобы не увлеклись в заблуждения, что случалось не у одних коринфян, но и у других». Экумений и Феофилакт – внеуду брани, также понимают, от неверных, которых, по Экумению, Апостол обычно называет внешними. И внутрьуду страхи – тоже относят к верующим, внутри ограды Церкви состоящим, но не в одном смысле: Экумений – «страхи из-за верных, как бы не сокрушили их искушения», а Феофилакт,– из-за слабых верных, «как бы не сбили их с пути лжебратия». Феодорит же пишет: «Не только стесняла нас борьба с противниками (внеуду брани), но истощала также и забота о немощных, потому что боялся я их перемены на худшее».
   Стих 6. Но утешаяй смиренныя, утеши нас Бог пришествием Титовым.
   Скорбь и беспокойство, как говорил выше, 2, 12–13, начались оттого, что так не скоро возвращался Тит. И начало утешению полагает в прибытии Тита. Прежде чем он поведал что-либо, я уже был утешен одним прибытием его. От долгого ждания Павел будто отчаялся уже и видеть его когда-нибудь, потому прибытие его считает как бы посланием с неба. В Боге живущему свойственно всякое, и большое, и малое, событие относить к Богу, как оно и действительно от Него зависит. Почему Апостол исповедует и в этом прибытии Тита великую милость Божию и, воззревая на него от лица промысла Божия, говорит: Бог, утешающий смиренных, тех, то есть, которые смиренны и сокрушены горем и скорбями, утешил нас прибытием Тита.– Но, конечно, не одно это прибытие так обрадовало Апостола, что он сразу забыл всю тяготу, лежавшую на душе его,– но паче то, что принес Тит. Почему продолжает:
   Стих 7. Не токмо же пришествием его, но и утешением, имже утешися о вас, поведая нам ваше желание, ваше рыдание, вашу ревность по мне, яко ми паче возрадоватися.
   «Возвратившись, привел он нас в восхищение от удовольствия, когда рассказал о вас столь много приятного» (святой Златоуст). По всему ожидается, что святой Павел скажет: утешением, которым утешил он нас; а он говорит: утешением, которым сам Тит утешился о вас. Надобно предположить, что святой Тит, отправляясь в Коринф, не надеялся встретить там то, что встретил. Апостол послал его туда в беспокойстве, и Титу очень желалось, чтоб коринфяне оказались такими в отношении к Апостолу, каким быть им желал сам Апостол. Поелику Тит сильно этого желал, то и боялся, как бы не вышло там чего противного его ожиданию и желанию. Потому, когда увидел, что прием послания и самого его превзошел самое его ожидание, крайне был тем обрадован и восхищен; утешался и тем, что коринфяне оказались такими, и тем, что это очень обрадует и утешит Апостола. О себе он забыл, то есть как хорошо был принят: его радовали исправность коринфян и утешение от того Апостола.– Эта радость не могла не выразиться и во взоре, и в первых речах. Апостол и хочет сказать: и прибытие его радовало, но я по глазам уже видел, что он был утешен тем, что у вас встретил и принес мне радостные вести. Это второй момент обрадования. А когда он, говорит, поведал мне, что у вас встретил, то я еще более возрадовался.– Что же поведал? – ваше желание,– επιποθησιν, теплое расположение к Апостолу, ваше рыдание,– οδυρμον, болезненное сокрушение и скорбь о том, что так обеспокоили его своими неисправностями,– вашу ревность по мне, решение ревностно исправить все неисправное, все сделать по указаниям его, кровосмесника изгнать и хулителей святого Павла заставить молчать.
   Святой Златоуст говорит: «Утешися о вас Тит. Чем же утешился? – Вашею добродетелию, вашим исправлением. Посему и присовокупляет: поведая ваше желание, ваше рыдание, вашу ревность по мне. Вот что утешало и радовало Тита! Видишь – и его представляет весьма расположенным к коринфянам, так как он добрую их славу почитает для себя утешением и, пришедши, хвалится ею пред Павлом, как собственным благом. И смотри, с каким жаром выражает сие Апостол: ваше желание, ваше рыдание, вашу ревность. Ибо им и должно было плакать и скорбеть о том, что блаженный Павел так прогневался на них и так долго не был у них. Почему и сказал не просто: слезы, но рыдание; и не просто – желание, но сильное желание,– επιποθησιν; и не раздражение (в смысле: раздражашеся дух мой), но ревность,– ζηλον,– и ревность за Апостола как против блудника, так и против осуждавших Павла. Получив мое послание, говорит Павел, вы воспламенились и воспылали ревностию. Он избыточествует радостию, исполнился утехи, потому что сильно тронул их. А мне кажется, что сие сказано не только для утешения за прежнее, но и для большего возбуждения исполнивших требуемое. Ибо думаю, что некоторые подлежали прежним обличениям и не заслуживали такой похвалы; но он не отделяет их, напротив, всех вместе хвалит и укоряет, предоставляя совести слушателей избрать каждому свое. А таким образом и укоризны делались сносными, и похвалы возбуждали к большей ревности».

в)

   Стих 8. Яко аще и оскорбих вас посланием, не раскаюся, аще и раскаялбыхся; вижду бо, яко послание оно, аще и к часу, оскорби вас.
   Яко,– οτι,– ибо. Выше сказал, что когда рассказал ему святой Тит все, что было в Коринфе, то он очень обрадовался тому. Но мог кто подумать, как же это? У тех горький плач, οδυρμος – а он радуется? Апостол объясняет теперь, как это у него выходит, что они плачут, а он радуется. Радуюсь, говорит, не тому, что вы опечалены, а тому, что из этого вышло,– вашему раскаянию и исправлению. Но объяснение это излагает несколько пространнее, начиная с того, что у него было на душе, пока не получил он вести о действии послания. Святой Златоуст говорит: «Поелику коринфяне загладили свой грех и потому без опасения можно было говорить с ними ласковее, то Апостол извиняется пред ними в строгости прежнего послания своего, но показывает и пользу его. То же делал и выше, говоря: от печали бо многия и туги сердца написах вам, не яко да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имам изобильно к вам (2 Кор. 2, 4). То же делает и здесь, но только выражается о сем пространнее».
   Ибо, говорит, хотя я оскорбил,– ελυπησα, опечалил, вас посланием,– εν τγ επιςολη, в послании, словами послания, тем что говорено было в первом послании; но не раскаюся,– ου μεταμελομαι,– не раскаиваюсь, аще и раскаялбыхся, хотя и раскаялся было. Теперь, говорит, не раскаиваюсь, что печаль внес в душу вашу, а раскаялся было, или начал было раскаиваться. Когда это? – Пока не пришел святой Тит. Написав укорно и грозно, не мог не полагать святой Павел, что слово его нанесет печаль коринфянам. Написал он так потому, что так необходимо было. Но потом, когда увидел, что Тит замешкался, верно предположил, что послание дало делу неблагоприятный оборот, и потому начал тужить и раскаиваться, что так строго написал. Об этом и говорит теперь: хоть и раскаялся было, или начал было раскаиваться, но теперь не раскаиваюсь, смотря на благой плод опечаления вас.
   Святой Златоуст, впрочем, этому слову: аще и раскаялбыхся дает такой смысл: хотя и следовало бы мне раскаяться, что написал слишком строго, сверх меры строго, но не раскаиваюсь по причине пользы от того. Вот его слова: «хотя бы написанное мною было таково, что превышало меру должного обличения и требовало от меня раскаяния, но великая польза, происшедшая от того, не дозволяет мне раскаиваться. Сказал же сие не потому, что в самом деле выше меры обличил их, но чтобы увеличить похвалу их»,– показывая: вы так смиренны и послушны, что как строго ни напиши, принимаете то с сокрушением и готовностию во всем исправиться; так что мне остается только хвалиться вами. Такое понимание и не ближе ли к ходу речи?
   Вижду бо, яко послание оно, аще и к часу, оскорби вас. Следовало бы мне раскаиваться, говорит. Почему же? – Ибо вижу, что послание то опечалило вас, хоть и ненадолго. Видя это, следовало бы раскаяться, но не раскаиваюсь: «ибо печаль была краткая, а польза вышла всегдашняя» (святой Златоуст). Почему продолжает:
   Стих 9. Ныне радуюся, не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние: оскорбесте бо по Бозе, да ни в чемже отщетитеся от нас.
   Не только, говорит, не раскаиваюсь, а напротив, радуюсь; радуюсь не тому, что вы опечалены, а тому, в каком духе и с каким плодом опечалены. «Я радуюсь, видя не собственно печаль, но плод печали, потому что печаль эта произрастила похвальное покаяние» (Феодорит). «Когда отец видит, что сыну делают надрез, радуется не тому, что сын терпит боль, но тому, что он исцеляется. Тому же радуется и святой Павел. Заметь же, что он весь успех дела относит к ним: печаль приписывает посланию своему, а пользу от оного ставит им в заслугу. Ибо не сказал: радуюсь тому, что послание исправило вас, хотя и так было на деле, но яко оскорбистеся в покаяние» (святой Златоуст). Опечалились, говорит, но не в досаду от того пришли и негодование на опечалившего, а себя обвинили, сознаваясь, что стоили укоров, раскаялись в своей вине и положили исправиться. Такого рода печалование есть печалование по Боге. Почему говорит: оскорбесте бо по Бозе,– κατα Θεον,– в порядке божеских требований, или богоугодной жизни, в порядке богоугождения и спасения или по страху Божию, к Богу взирая, а не по видимости рассуждая о текущем. По поводу обличения нашего вспомнили о Боге и о суде его, и поспешили исправить неисправное. Ибо Бог всегда одного требует, чтобы все были исправны, а которые неисправны, чтоб раскаивались. Вспомнивший о Боге, если исправен, Бога благодарит, а если неисправен – раскаивается и спешит исправиться. Кто так действует, по Богу действует, по тому, как хочет Бог, как требует мысль о Нем благоговейная.
   Да ни в чемже отщетитеся от нас. Благодарение Богу, говорит, что Он так устроил, что и нам внушил мысль обличить вас построже, и в вас возбудил расположение к раскаянию. Так устроил Он, чтобы вам не потерпеть какого ущерба в духовном преспеянии вашем, или вреда какого-либо в деле спасения по нашей вине. Не обличи мы вас, вы остались бы в своей неисправности и, следовательно, терпели бы вред. Но если б и после того, как обличили, Господь не поворотил ваших чувств на добро,– и то было бы худо. Теперь же вижу, что все устроилось к лучшему, и не могу не радоваться. «Замечай,– говорит святой Златоуст, неизреченное его благоразумие! Если бы мы не сделали сего, говорит он, нанесли бы вам вред; и исправление приписывает им, а себе вред, который произошел бы от его молчания. Если бы мы не обличили вас, когда можно было исправить вас обличением, то мы нанесли бы вам вред, и ущерб был бы не для вас только, но и для нас. Ибо как тот, кто не дает купцу средств к плаванию, делает вред ему, так и мы сделали бы вам вред. Если бы не дали вам повода к покаянию. Видишь ли, что не обличать грешников вредно и учителю, и ученику?»
   Стих 10. Печаль бо, яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает; а сего мира печаль, смерть соделовает.
   «Посему, говорит, хотя и раскаивался, прежде нежели увидел плод и пользу послания, но теперь не раскаиваюсь, или плодом была печаль по Бозе» (святой Златоуст). Печаль же по Бозе вот что производит: спасение. Печаль по Бозе есть скорбь и болезненное сокрушение сердца, когда при помышлении о Боге и своих к Нему отношениях сознают себя виновными пред Ним безответно. Такое сознание поражает страхом суда и осуждения; страх же сей заставляет искать верного исхода из горького своего положения. Как такого исхода другого нет, кроме сердечного раскаяния с твердою решимостию жить прочее по ведомой воле Божией неуклонно, то к Нему и прибегает печалящийся по Бозе; а это то же значит, что вступить верною ногою на путь спасения. Вот почему и сказал Апостол: печаль по Бозе покаяние нераскаянно во спасение соделовает.
   Покаяние нераскаянное означает покаяние с твердою решимостию не возвращаться вспять; или покаяние, в совершении которого никто не раскаивается, несмотря на немалые жертвы, которых оно требует, потому что тотчас опытом узнает, коль великое благо приносит оно с собою.
   Этой спасительной печали противополагает святой Павел печаль мирскую убийственную, говоря: а сего мира печаль смерть соделовает. Печаль мира есть печаль из-за потерь славы, чести, имущества, утех, расстройства житейских или гражданских дел, вообще из-за чего-либо земного, этою жизнию ограничивающегося, спасения же и вечности не касающегося. Все эти печали убивают горем и поражают безотрадностию. Когда блага земные отнимаются, то лишаемый их так себя имеет, что у него будто душу вынимают. По Бозе же печалящийся, хотя тоже глубокою скорбию поражается, но скорбь сия всегда растворяется благонадежием помилования: ибо всему свету известна Божия готовность принимать кающегося. Оттого печаль по Бозе не убивает, а оживляет, не смерть причиняет, а из смерти извлекает и в живот переводит.
   Святой Златоуст пространно рассуждает о сих двух печалях. «Что значит печаль мира сего? – То, когда печалишься об имуществе, о славе, об умершем; все это печаль мира, а потому и причиняет смерть. Кто печалится о славе, тот завидует и часто доходит до неизбежной гибели. Такою печалию печалились Каин и Исав. Итак, под печалию мира он разумеет ту, которая вредит самим скорбящим. Ибо одна печаль о грехах полезна, и сие ясно видно из следующего. Скорбящий о потере богатства не вознаграждает тем убытка; скорбящий об умершем не воскрешает его; скорбящий по причине болезни не только не избавляется от болезни, но еще усиливает ее. Только скорбящий о грехах приобретает пользу от скорби: ибо истощает и истребляет грехи. Печаль есть врачевство, приготовленное на сей один случай; здесь только имеет она силу и оказывает пользу, в других же случаях вредит. Правда, что тяжелее печали? Но когда она бывает печалию по Бозе, тогда гораздо лучше мирской радости, ибо радость сия обращается в ничто, а та печаль покаяние нераскаянно во спасение соделовает. В ней и то достойно удивления, что никто из скорбящих ею никогда не раскаивается, тогда как раскаяние наиболее свойственно мирской печали. Ибо что любезнее родного сына? И что горестнее смерти его? Однако отцы, которые во время сильной своей горести не принимали никакого утешения и сами себя терзали, после раскаиваются в том, что без меры скорбели; и не только не получили от того никакой пользы, но еще более себя расстроили. Не такова печаль по Бозе! Она имеет двоякое преимущество: не заставляет раскаиваться в том, о чем скорбишь; самую же печаль обращает во спасение. Обоих сих преимуществ лишена печаль мирская. В ней скорбят ко вреду и после сильной скорби негодуют на себя; а сие и служит сильнейшим доказательством того, что они, скорбя, вредят себе. Совсем противоположны следствия печали по Бозе. Никто не станет себя обвинять за то, что скорбел, плакал и сокрушался о грехе».
   Стих 11. Се бо сие самое, еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание; но ответ, но негодование, но страх, но вожделение, но ревность, но отмщение; во всем представисте себе чисты быти в вещи.
   Святой Златоуст говорит: «Блаженный Павел, говоря о благих плодах печали по Бозе, не имел нужды приводить посторонние примеры в подтверждение сказанного, а указывает на самих коринфян и из того, что они сделали, заимствует доказательство, чтобы, похваля их, вместе и наставить, и более привлечь к себе. Се бо, говорит, сие самое, еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание? То есть ваша по Бозе печаль (то, что вы, пришедши в страх Божий, сокрушились и раскаялись), смотрите, как сделала вас заботливыми о себе (о том, чтоб явиться исправными во всем пред Богом, своею совестию и пред святым Апостолом). И вот признаки такой заботы! Но ответ (Но, αλλα, во всех этих положениях стоит вместо и,– Экумений), απολογιαν, извинение предо мною (выраженное, может быть, пред Титом и им переданное Апостолу); но негодование на согрешившего; но страх («В страх Божий пришли вы». Феодорит), ибо такое усердие и весьма скорое исправление показали, что они очень устрашились (может быть, и святого Павла. Экумений, Феофилакт). И дабы не подумали, что он хвалит самого себя, смотри, как тотчас смягчает речь, сказав: но вожделение, то есть ко мне [«и нас возлюбили горячее прежнего»,– Феодорит.– «Ибо, говорит, любя меня и не хотя огорчить меня, вы поспешили исправиться» – Экумений; «чтоб не показалось, что, указав на страх, он придает себе некоторое над ними господство, спешит отвратить эту мысль указанием на вожделение, επιποθησιν, теплое к себе расположение, которое есть признак любви, а не подначальственного подчинения» – Феофилакт]; но ревность, то есть к Богу («исполнившись справедливой ревности, оплакали вы нарушенные законы» – Феодорит, «или о Боге, или о мне пред поносившими меня лжеапостолами» – Экумений); но отмщение, ибо они наказали нарушивших закон Божий («на согрешивших вооружились негодованием» – Феодорит). Во всем представисте себе чисты быти в вещи, то есть не только тем, что сами не сделали такого же преступления, но и тем, что сделавшему не потворствовали. В первом послании он сказал: и вы разгордесте (1 Кор. 5, 2); посему здесь говорит: вы очистили себя и от сего подозрения, когда не только не похвалили согрешившего, но наказали его и вознегодовали на него».
   Стих 12. Аще бо и писах вам, не обидевшаго ради, ниже обидимаго ради, но за еже явитися в вас тщанию нашему, еже о вас пред Богом.
   Кто обидевший и кто обидимый? – Феодорит говорит: «Обидевшим Апостол называет виновного в блуде, а обидимым – отца его, потому что и по смерти оскорблен он был поруганием его ложа». Экумений и Феофилакт думают, что это соблудившие, потому что они и обидели себя взаимно, и обижены. Святой Златоуст не касается сего вопроса. Но кто бы они ни были, сила речи не в определенности понятия о них, а в указании намерения, с каким написаны такие строгие решения в первом послании. Не для них, говорит, это писано. Не то хочет сказать, что, пиша, совсем не имел их в виду; но что не для них преимущественно писал, а, главным образом, для вас, чтоб один по другому и вы все не заразились тем же злом. Теперь те исправляются, и вы исполнились ревности и негодования ко греху такому. Но хотя бы те и не исправились, а только в вас обнаружилось такое негодование, цель послания была бы достигнута. Его диктовала моя забота о всем теле Церкви. Я показал тем мое тщание о всех вас, какое имею пред Богом. Оно таково и пред Богом, каким явлено пред вами. Апостол будто слышал со стороны их возражение: когда мы чисты, то зачем нас обличал? – Теперь так, а тогда я этого мог и не предполагать; и опасение за вас, вызываемое любовию к вам, заставило меня быть строгим. Святой Златоуст говорит: «Дает чувствовать, что он страшился за всю Церковь; ибо боялся, чтобы зло не распространилось и, идя далее, не обняло всей Церкви. Посему и говорил: мал квас все смешение квасит (1 Кор. 5, 6). Но это сказал тогда; теперь же, когда они исправились, то же самое выражает не так, но иначе, и хотя ту же имеет мысль, но предлагает ее с большею приятностию, говоря: за еже явитися в вас тщанию моему о вас, то есть чтоб видели вы, как люблю вас. Поелику я вас очень люблю, то и опасался, чтобы вы от сего соблазнительного примера не потерпели вреда и сами за себя не были принуждены скорбеть».

г)

   Стих 13. Сего ради утешихомся о утешении вашем; лишше же паче возрадовахомся о радости Титове, яко покоися дух его от всех вас.
   Сего ради утешихомся о утешении вашем. О утешении – επι, по случаю, или по причине, утешения вашего, не утешения, которое вы получили, а утешения, которое вы нам доставили вашим исправлением всего и всем, что оказалось у вас вследствие моего послания. Святой Златоуст говорит: «Утешихомся; потому что и попечение свое о вас показали мы, и все исполнилось по нашему желанию. Подобно как и в другом месте говорил: мы ныне живи есмы, аще вы стоите о Господе (1 Сол. 3, 8). Ибо преспеяние учеников для благоразумного учителя есть жизнь, и утешение, и отрада. И ничто столько не выказывает с хорошей стороны начальника, как любовь его к подчиненным».
   Лишше же паче возрадовахомся о радости Титове. «Смотри, как Апостол опять восхваляет коринфян и выражает свою любовь к ним! Ибо, сказав выше о своей радости, что первое его послание имело такой успех и принесло такую пользу, и выразив свою к ним любовь, теперь представляет другую черту их благорасположения, которая также приносит им великую похвалу и показывает искренность их любви: лишше же паче возрадовахомся о радости Титове. Тит вами утешен; но я радовался не столько за Тита, сколько за вас» (святой Златоуст). Тит покоен был у вас не телесно, не тем, что было что поесть или иметь покойное ложе, но духом. Дух его покоился, и не от того или другого, но от всех вас. То, что равноапостольный дух Титов находил покой среди коринфян, есть свидетельство о высоком их совершенстве в духе. Ибо духовный, каким был Тит, не может найти покоя среди тех, у коих нет движений и проявления духовной жизни, и успокоением его в отношении к телу нельзя удовлетворить его духа так, чтоб он чувствовал себя покойным.
   Стих 14. Яко аще что ему о вас похвалихся, не посрамихся; но яко вся воистинну глаголахом вам, тако и похваление наше, еже к Титу, истинно бысть.
   Аще что ему о вас похвалихся. «Велика похвала, когда учитель хвалится (учениками) и радуется, что его похвала оказывается истинною, ибо говорит: не посрамихся. Потому я возрадовался, что вы показали себя лучшими и на самом деле оправдали мои слова. От сего мне сугубое утешение: и вы показали себя более совершенными, и я не явился лжецом против истины; но яко вся воистинну глаголах вам, тако и похваление наше, еже к Титу, истинно бысть. Здесь подразумевает он и другое нечто, именно: как у вас говорил одну истину, а, вероятно, он много хвалил им Тита; так равно и сказанное мною о вас Титу оказалось истинным» (святой Златоуст).
   Чтобы в словах: яко вся воистинну глаголахом вам, Апостол разумел свои похвалы Титу пред коринфянами, святой Златоуст почитает только вероятным. Так и все наши. Прямая же мысль здесь та, что из уст Апостола никогда не исходила ложь, чего бы речь его ни касалась, особенно же, что истинна проповедь его. Феодорит пишет: «Не терпели мы когда-либо говорить ложь, но и учение преподали вам истинное, и похвалы вам украсили истиною». Так и Экумений с Феофилактом: «Как истинно то, что я вам проповедовал, так истинным оказалось и о вас мое слово Титу».
   Стих 15. И утроба его излиха к вам есть, воспоминающаго всех вас послушание, яко со страхом и трепетом приясте его.
   И утроба его излиха к вам есть. «Сие относится уже к похвале Тита, что он к ним расположен и привязан» (святой Златоуст). «Для того он таким представляет им Тита, чтоб и они взаимно возлюбили его, как связанного с ними сердечно и горячее к ним питающего расположение. Почему и сказал: утроба его есть к вам, чтоб показать глубину и горячность искренней его к ним любви» (Феофилакт). «Потом приводит, как и везде делает, причину такого расположения, чтоб не показаться ласкательствующим, а с другой стороны, чтоб и самих коринфян побудить к большему тем, что всю похвалу отдает им и показывает, что они сами подали Титу повод и причину к такой любви. Ибо сказав: утроба его излиха к вам есть, присовокупляет: воспоминающаго всех вас послушание.– Воспоминающаго. Сим Апостол выражает признательность Тита, который разлучился с ними, напечатлев всех в душе своей, и всегда воспоминает о них, непрестанно имеет в устах и сердце; а вместе еще более хвалит коринфян, что отпустили Тита, сделав ему такой усердный прием. Потом напоминает и об их послушании: поминающаго послушание ваше, возбуждая тем и ревность» (святой Златоуст). Послушание и слову Апостола в послании, которое (послушание) для Тита так приятно было встретить, и, может быть, слову самого Тита, каким сопровождал он чтение послания, прилагая к написанному свои советы и внушения. Так Феодорит: «И он весьма благорасположен к вам и хранит незабвенную о вас память, рассказывая, как вы покорились его советам».– Яко со страхом и трепетом приясте его. «То есть не только с любовию, но и с великою честию. Видишь ли, как он свидетельствует о сугубой их добродетели, то есть что они и возлюбили Тита, как отца, и убоялись, как начальника, что в них ни страх не помрачил любви, ни любовь не ослабила страха?» (святой Златоуст).
   И послушание, и страх, и трепет оказаны в лице Тита самому Апостолу, а он по скромности, ему обычной, относит все то к Титу, то к доброте коринфян. На эту мысль наводят последние слова:
   Стих 16. Радуюся убо, яко во всем дерзаю в вас.
   «Видишь ли, что о них радуется более? Ибо говорит: вы ни в чем не посрамили своего учителя и показали себя достойными моего о вас свидетельства. Следовательно, он радовался не столько тому, что Тит получил такую честь, сколько тому, что они показали такое благорасположение к Титу. Но, чтобы не почли его радующимся более за Тита, смотри, как и здесь представляет причину радости. Как выше сказал: яко аще что ему о вас похвалихся, не посрамихся; так и теперь говорит: яко во всем дерзаю в вас. Нужно ли вас укорить, не страшусь, чтобы вы за это отложились; нужно ли похвалиться вами, не опасаюсь быть обличенным в напрасной похвале. Дерзаю в вас, буду ли хвалить вас как покорных, или как любвеобильных, или как ревностных. Я сказал: отсеките, и вы отсекли; сказал я Титу, что вы велики, достойны удивления и умеете почитать учителей, и вы доказали это на самом деле; он узнал сие не столько от меня, сколько от вас самих. Посему возвратился ко мне, исполнившись сильной к вам любви, так как вы показали на деле более, нежели сколько я говорил ему» (святой Златоуст). 

Взято с сайта  ni—ka.com.ua